Марк Савельевич Гельфанд (1899-1950) – типичный советский оборотень, подлинную биографию которого написать не легче, чем шпиона или эстрадного артиста.
Появившиеся о нем в разные годы материалы биографического характера имеют множество лакун. Так, по одним сведениям (заметка на сайте газеты «Балашовская правда»), с момента создания балашовской газеты «Борьба» (1918) вплоть до 1925 г. он беспрерывно работал в ее редакции. По другим (заметка Е. Ковтуновой, бывшей сотрудницы этой газеты, хранящаяся в РГАЛИ, фонд Р. Роллана) сначала он был переведен из Балашова в Саратов, где работал в издательстве «Саратовских известий», а затем в Москву, где в 1922-23 гг. обучался в Коммунистическом университете. Ковтунова пишет, что после обучения в Коммунистическом университете он вернулся в Балашов и до 1925 г. возглавлял редакцию газеты. Но чем он занимался с 1925-го по 1928-й, она не сообщает. На сайте «У Хопра. Прихоперье on-line» опубликована заметка, автор которой, ссылаясь на сына Гельфанда, Владимира Марковича, пишет, что в середине 20-х гг. Гельфанда переводят из Балашова в Саратов, а в конце десятилетия – в Москву, на учебу в Институте красной профессуры, где затем он остается в качестве преподавателя.
Попробуем разобраться. Нам точно известно, что в 1932 г. Гельфанд уже работал в Париже в качестве корреспондента ТАСС, а до этого успел поработать преподавателем в ИКП и ученым секретарем в редакции «Литературной энциклопедии» (он редактировал 6-й том, вышедший в 1932 г.) Предположим, что Институт красной профессуры он окончил в 1930-м, затем один год преподавал. Курс обучения составлял 4 года, следовательно, поступил он в него не позднее 1926-го. Но в 1926-м он мог быть принят в это привилегированное учебное заведение при условии, что: 1) имел к этому времени высшее образование, 2) был направлен на учебу ЦК или обкомом партии, 3) до получения права на устный экзамен представил «исследовательскую работу вроде магистерской диссертации» (как подтверждает мемуарист Г. Григоров, поступавший в начале 20-х в этот вуз и потративший 8 месяцев усердного труда на ее подготовку). Вряд ли молодой человек, с утра до ночи занятый работой в районной газете и имевший за плечами лишь балашовскую гимназию, мог претендовать на учебу в самом престижном столичном вузе. Однако имелось условие, которое могло значительно облегчить Гельфанду поступление в ИКП. Дело в том, что в 20-е гг. одним из основных источников комплектования Института красной профессуры были выпускники Коммунистического университета им. Я. М. Свердлова. Срок обучения в этом вузе составлял в середине 20-х, скорее всего, 2 года, позже увеличился. Очевидно, Гельфанд действительно учился там, как свидетельствует Е. Ковтунова, но только не в 1922-1923, а между 1924-м и 1926-м, и по окончании Комуниверситета в том же году поступил в ИПК. Вероятно, и в «Саратовских известиях» он успел поработать (возможно, в конце 1923 - первой половине 1924-го). Тогда, скорее всего, именно Саратовский обком, по заслугам его оценивший, рекомендовал Гельфанда на учебу в Комуниверситете, а затем в ИКП.
Как пишет автор заметки о Гельфанде, опубликованной на сайте «У Хопра», в 1930-м Марк Савельевич сближается с деятелями «Литфронта» (группа бывших рапповцев, вскоре самораспустившаяся) и вместе с ними борется со своими бывшими товарищами по РАППу. Борьба эта больше напоминает публичные доносы друг на друга. Конец им положило обращение в ЦК главы РАППа Л. Авербаха, зятя Г. Ягоды. Впрочем, никто из «оппозиционеров» не пострадал. Гельфанд снова стал правоверным рапповцем вплоть до роспуска этой ядовитой организации. Он печатался в контролируемых РАППом изданиях: «РАПП», «Печать и революция», «Красная новь» (контролировалась РАППом с 1927 г.) В 1928 г. опубликовал работу «Толстой и толстовщина в свете марксистской критики».
Общеизвестно, что многие бывшие рапповцы (включая литфронтовцев) были впоследствии репрессированы. Среди погибших друзей и знакомых Гельфанда - писатель Виктор Кин, литераторы Исаак Нусинов, Иван Беспалов, профессор Г. Горбачёва. Интересно, что из трех рапповских земляков-саратовцев (Леопольд Авербах - сын саратовского аптекаря, Виктор Кин – родом из Новохопёрска, вырос в Борисоглебске, Марк Гельфанд - жил и учился в Балашове) двое первых были расстреляны. Одно лишь перечисление имен репрессированных рапповцев займет слишком много места, чтобы привести его в небольшой статье. Каким же образом уцелел Гельфанд?
Надо сказать, Гельфанд не просто уцелел. В 30-е годы он сделал успешную карьеру, оказавшись корреспондентом ТАСС в Париже. Затем он работал при Лиге наций в Женеве, а с 36-го занимался не совсем ясной работой в Испании (он хорошо говорил по-испански). Такому взлету, правда, предшествовала серия публикаций Гельфанда в духе того времени. В «Литературной газете» за 27 января 1930 года он обрушивается злобной статьей на Виктора Шкловского, обвиняя его в двурушничестве (ученый, якобы, только для виду отрёкся от формализма). В своем главном идеологическом труде «О меньшевиствующем идеализме в литературоведении» (РАПП, 1931, №1) он отрекается от своего учителя, профессора В. Переверзева, находящегося в заключении, клеймит «идеалистов, формалистов, эклектиков и реакционеров» типа Б. Эйхенбаума, Г. Шпета и А. Лосева.
Это ли помогло ему остаться на плаву, или подействовали какие-то другие, невидимые течения, сказать трудно. Но уже в 1934 г. на Гельфанда обратил внимание сам М. М. Литвинов - народный комиссар иностранных дел. Вот что сообщает по этому поводу автор заметки, опубликованной на сайте «У Хопра»: «Историк 3.С. Шейнис, который хотел, но не успел написать биографию Гельфанда, раскопал важные факты, касающиеся вступления СССР в Лигу наций <…>. В статье «Письма М. Литвинова из Мерано» (Новая и новейшая история, 1992. №3, с. 136-146) он публикует шесть писем тогдашнего наркома иностранных дел Гельфанду, работавшему корреспондентом ТАСС в Женеве. <…> Обстоятельства были таковы - Сталину вдруг вздумалось ввести СССР в Лигу наций, которую у нас до тех пор клеймили как гнусное «гнездо оппортунизма». Дело было деликатным. М. Литвинов поручил дипломатическую «разведку» Гельфанду. И наш балашовец с этим необычным для себя делом блестяще справился. В сентябре 1934 года он ведёт частные беседы «вне протокола» с тогдашними заправилами Лиги, среди которых выделялись Эдуард Бенеш (будущий президент Чехословакии), английский министр иностранных дел Артур Гендерсон. Гельфанд убедил этих опытных дипломатов, что наша страна рада всей душой войти в состав Лиги, что все выпады против этой нужной для мира организации объясняются лишь происками «уклонистов» внутри советского руководства. И вскоре СССР вошёл в состав почтенной Лиги наций».
Жаль, что ни автор заметки, ни З.С. Шейнис не выяснили, с чьей легкой руки Гельфанд оказался в Париже и Женеве и почему именно к нему обратился со столь важным поручением Литвинов. Сами же задумаемся: возможны ли были в те годы чьи-либо длительные заграничные командировки и выполнение важных правительственных заданий без рекомендации крупных политических фигур и без участия ГПУ? Гельфанд отправлялся заграницу одновременно со своим другом писателем Виктором Кином (тот ехал в качестве корреспондента ТАСС в Рим), с которым обучался на одном факультете ИКП. Находившийся в 1922 г. в Дальневосточной республике в качестве агента-нелегала ГПУ В. Кин, очевидно, все это время оставался «замороженным» сотрудником этого учреждения. Оба владели иностранными языками. Рекомендацию этим молодым людям давал, скорее всего, преподававший им в ИКП историю партии старый большевик Емельян Ярославский (Губельман). В 1931-м он возглавил историко-партийный институт в составе ИПК и был важной фигурой в партийной иерархии. Очевидно, именно от него о Викторе Кине и Марке Гельфанде стало известно Марселю Розенбергу, приятелю, а впоследствии родственнику Ярославского (в 1933-м 37-летний Розенберг вступил в гражданский брак с его 18-летней дочерью Марианной). В 1926-30 гг. Розенберг работал (скорее всего, чисто формально) зам. заведующего интернациональным сектором ЦК ВКП(б), Ярославский был секретарь партколлегии ЦКК. Сидели, что называется, в одном здании. Фактически же Розенберг по личному распоряжению руководителя ГПУ Менжинского возглавлял специальную аналитическую службу — так называемое вспомогательное бюро. Оно было создано для разработки секретных иностранных материалов ГПУ и Разведупра (советской внешней и военной разведки). Связь Розенберга с Менжинским установилась еще со времен их совместной работы в советской дипломатической миссии в Берлине (апрель-ноябрь 1918 г.), что помогло дальнейшему служебному росту этого человека. Таким образом, у Розенберга на протяжении многих лет было два руководителя – Литвинов и Менжинский. В 1931 г. он был назначен на один из важнейших внешнеполитических постов - временным поверенным в делах СССР во Франции. Для работы ему были необходимы молодые энергичные помощники с хорошим знанием западноевропейских языков. Очевидно, решающее слово об отправке Гельфанда в Париж, сказал именно Розенберг. Наш герой ехал во Францию не столько как корреспондент ТАСС, сколько в качестве личного помощника Розенберга. Поэтому и в Женеву в 1934 г. он переехал вместе с Розенбергом.
Вот что писали в «Независимой газете» от 14.09.2000 журналисты В. Малеванный и А. Судоплатов, получившие от Марианны Ярославской (гражданской жены Розенберга) ранее неизвестные сведения об этом человеке:
«Он хорошо знал, как взаимодействуют Иностранный отдел ОГПУ (ИНО), военная разведка, внешние структуры ЦК и Коминтерна. Именно человек с таким опытом стал проводником новой внешней политики Кремля, когда после прихода Гитлера к власти развитие событий в Европе еще могло пойти по сценарию "Новой Антанты". Секретные переговоры, которые Розенберг вел в Париже, были завершены им вместе с наркомом Литвиновым. Тесные контакты Розенберга с целым рядом влиятельных французских политиков содействовали подписанию 2 мая 1935 г. Договора о взаимопомощи между Францией и СССР. Вслед за этим 6 мая аналогичный договор с Советским Союзом заключила Чехословакия. Еще раньше благодаря "закулисным маневрам" при поддержке чехословацкого президента Эдуарда Бенеша (неофициальные контакты с которым, как мы помним, осуществлял Гельфанд. Н.О.), министра иностранных дел Франции Луи Барту, сторонника плана коллективной безопасности, Москва вступила в Лигу Наций, а ее представитель занял место одного из четырех постоянных членов Совета этой организации <…> Церемония принятия СССР в Лигу состоялась 18 сентября 1934 г. <…> Когда Розенберга избрали заместителем генерального секретаря Лиги Наций Жозефа Авеноля, он обосновался в Женеве, а в Париже его сменил полпред Владимир Потемкин (к которому на место Гельфанда перебрался из Рима В. Кин. Н.О.) Из недавно опубликованных секретных депеш Потемкина, Майского, Сурица и других советских послов, работавших в то время, можно узнать о некоторых выступлениях Литвинова в Лиге Наций, отдельных эпизодах тогдашней дипломатической борьбы. Однако о Розенберге там нигде не упоминается, даже в комментариях или сносках. Этот пробел можно частично восполнить по документам, которые сохранила Марианна Ярославская. Так, на фотографиях посол Розенберг рядом с Литвиновым, французами Эррио и Лавалем, румынским миротворцем министром иностранных дел Тутулеску, императором Эфиопии Хайле Селассие... О его доверительных контактах в Женеве говорят визитные карточки с автографами: Жозеф Авеноль, член секретариата Лиги Наций Марсель Одэн, послы Франции Бертран Клозель и Шарль Альфан, испанский министр иностранных дел Альварес дель Вайо, его помощник посол Аскарате. Двое последних сыграли важную роль в установлении отношений партнерства между Москвой и Мадридом, когда летом 1936 г. в Испании началась гражданская война. Вместе с Розенбергом в Мадрид прибыла группа военных советников под руководством начальника Разведупра Яна Берзина. За полгода советскому послу как координатору деятельности всех ведомств СССР, представленных в Испании, включая резидентуры НКВД, удалось решить многие задачи. Когда в августе 36-го Италия и Германия в нарушение условий международного пакта о невмешательстве начали тайно поддерживать франкистов войсками и оружием, Франция стала понемногу разрешать провоз через свою территорию военного снаряжения для законного правительства Республики».
Разумеется, наш герой последовал в Испанию вместе со своим шефом. Но уже в феврале 1937 г. Розенберг был отозван в Москву и переведен в Тбилиси на должность уполномоченного Наркомата иностранных дел при правительстве Грузинской ССР. В декабре того же года он был арестован, а затем расстрелян. Впоследствии выяснилось, что показания против Розенберга дал не кто иной, как друг Гельфанда Виктор Кин, арестованный 3 ноября 1937 г. Сюжет, послуживший основанием к исключению Розенберга из партии и аресту, сводился к тому, что Розенберг якобы имел близкую связь с «врагами народа» Кином и Шнейдером. В своих оправдательных письмах на имя Сталина и Андреева Розенберг признал, что действительно дружил с Кином, когда тот работал корреспондентом ТАСС в Риме и Париже. Шнейдера же видел всего один раз, мельком, в квартире Кина. Ясно, что эти двое стали жертвенной «заготовкой» НКВД против Розенберга, назначенного на роль первого козла отпущения за начавшиеся неудачи в Испании. Шнейдер, привлеченный к делу лишь «для поддержки штанов», выжил и в 1956 г. даже написал предисловие к очередному переизданию романа В. Кина «По ту сторону». Но его подельник, кадровый сотрудник ГПУ-НКВД, знавший слишком много секретов, был уничтожен. Кроме Розенберга, из числа крупных советских персон были уничтожены сменивший его на посту полпреда Леон Гайкис, последний полпред Марченко, генконсул СССР в Барселоне Владимир Антонов-Овсеенко, главный политический журналист страны Михаил Кольцов, глава представительства Внешторга Сташевский (руководил вывозом испанского золотого запаса в СССР). Более мелкие фигуры уничтожались почти конвейерным способом.
Гельфанд же не только уцелел, но получил орден Красного знамени. В 1938-м он вернулся к более мирной деятельности. Писал пьесы, занимался рецензированием литературных произведений.
Так, в 1940-м году, ему было поручено отрецензировать сатирическую пьесу из американской жизни «Дикари» опального писателя Михаила Козырева. Гельфанд дал отрицательный отзыв, и Козырев, не публиковавшийся с 1931 г., был снова обречен на молчание. На полях рецензии он оставил такие отзывы о Гельфанде: «Сукин сын», «Невежественный осел! Пусть посмотрит энциклопедию», «Сволочь! Лжешь! Не читал пьесы!», «Наконец-то, болван, догадался», «А Янки при дворе короля Артура?», «Разве плохо!», «Выблядок РАППа» и т. п.
То, что Гельфанд в 20-е годы был «выблядок РАППа», Козырев помнил так же хорошо, как сам Гельфанд помнил осуществленную его друзьями-рапповцами в 1928-29 гг. травлю Козырева, фактически закрывшую этому талантливому сатирику дальнейший путь в литературу. К этой травле были причастны друг Гельфанда Михаил Кольцов и известный рапповский критик-погромщик Владимир Ермилов.
В октябре 1925 г., когда Гельфанд обучался в Комуниверситете, Козырев закончил свое самое знаменитое произведение – повесть-антиутопию «Ленинград». Среди ее важных персонажей, действующих в воображаемом коммунистическом Ленинграде 1950 года, есть некто Витман, молодой циничный аппаратчик, одновременно выполняющий работу журналиста и чекиста. Витман, как и Гельфанд, учится в Комуниверситете. В карикатурной коммунистической церкви он читает «проповеди». Следит за жильцами квартир для привилегированной «рабочей» элиты и пишет отчеты об их поведении. Обитатели этих квартир часто играют в оригинальную настольную игру. Вот как описывает это занятие герой-повествователь: «…вместо карт я получил картонки с лозунгами и изречениями Маркса, Ленина и других вождей революции. Я растерялся и заявил, что в эти карты не умею играть. - Пустяки, - сказал хозяин, - сейчас вы поймете. Игра оказалась очень занимательной. Это был преферанс, но роль карт выполняли тексты из писаний отцов революции (так именно выражались мои новые знакомые). Тексты были подобраны по мастям, причем бóльшая карта каждой масти являлась ответом на меньшую – покрывала ее и в то же время заключала вопрос, покрываемой высшей картой. Масти соответствовали вопросам партийной программы, профдвижения, диалектического материализма, революционной тактики: вопросы менялись соответственно уровню развития играющих от самого простого – шестерка – до самого сложного – туз. Козырная масть носила название «Фронт», вопросы ее именовались ударными и она покрывала любой из предложенных вопросов. “Отличное изобретение, - сказал один из гостей, - мы таким образом усваиваем полный курс политграмоты!” Игра в карты стала орудием пропаганды!»
А вот как в книге воспоминаний «Повороты судьбы и произвол» описывает студентов реально существовавшего в 20-е гг. Коммунистического университета Г. Григоров: «…в Москве было организовано учебное заведение совершенно нового типа – Коммунистический университет им Я. М. Свердлова. <…> Учились в этом университете и старые рабочие, и комсомольцы, и партийные работники, у многих до поступления в университет не было никакого образования. По существу, это было училище, в котором готовили кадры агитаторов, пропагандистов, партаппаратчиков. Им преподавали азы марксизма, немного истории, элементарные основы политической экономики и даже философии. <…> При встрече со свердловцами я и мои товарищи по Московскому университету частенько вызывали их на спор, задавали, например, такие вопросы: «Неужели у вас никогда не бывает сомнений?» Они отвечали: «Все сомнения и противоречия сняты революцией». Многие из них не расставались с цитатниками, которыми их снабжали на лекциях. Было смешно, когда некоторые свердловцы, не зная, что ответить на какой-то наш вопрос, вытаскивали цитатник и начинали подкреплять свою позицию цитатами из Маркса, Энгельса, Ленина, Бухарина, Троцкого. В этих случаях никакая логика, никакие факты для них не имели никакого значения».
Действительно, зачем логика и факты, если есть козырная карта? Похоже, кто-то рассказывал Козыреву о комичном цитатничестве студентов Комуниверситета. Может быть, тот же источник поведал ему и об активном коммунистическом старосте курса Марке Гельфанде, следившем за поведением сокурсников в общежитии и писавшем отчеты начальству. А то, что Гельфанд был старостой, не вызывает сомнений. Ведь в отличие от большинства студентов этого коммунистического «ликбеза», он не только имел за спиной солидный партийный стаж (членство в ВКП/б/ с 1918 г.), но и отличное образование – балашовскую гимназию, оконченную с золотой медалью. Может быть, по этой причине герой-повествователь «Ленинграда», простой питерский рабочий, сравнивает Витмана, прообразом которому явно послужил Гельфанд, с «лицеистом»?
Так что же спасло Гельфанда в 1937-38 гг.?
Думается, сохранить жизнь этому человеку решил лично Сталин, знавший одну важную тайну. Дело в том, что Гельфанд был не просто журналистом-дипломатом. Он был мастером внешнеполитической пропаганды и еще вполне мог пригодиться режиму.
В 1934 г. в издательстве «Советская литература» тиражом 10 тыс. экз. выходит 391-страничная книга некоего Н. Корнева «От Носке до Гитлера». Вот ее содержание: I. Социал-фашисты: Носке - Эберт - Велье - Зеверинг - Браун - Гильфердинг - Шейдерман - Лейпарт. II. Предтечи фашизма: Штреземан - Брюнинг. III. Генералы республики. Гинденбург - Гренер - Шлейхер. IV. Проводники фашизма. - Папен - Гугенберг - Шахт. V. Фашисты. Гитлер - Геринг - Геббельс - Розенберг - Рем - Зельдте - Штрассе.
На следующий год в издательстве «Художественная литература» выходит его же книга чуть меньшего объема под названием «Принцы и приказчики Марианны» - политические портреты деятелей тогдашней Франции от Клемансо и Пуанкаре до Марселя Деа и Монтаньона.
В 1936-м тот же автор в издательстве «Молодая гвардия» выпускает книгу «Литвинов. К 60-летию со дня рождения».
На следующий год в «Гослитиздате» выходит четвертая книга Н. Корнева – 536-страничная «Третья Империя в лицах». Это обстоятельные портреты деятелей Третьего Рейха, написанные с резко антифашистских позиций. Любопытно, что, когда после подписания дружественного пакта с гитлеровской Германией Главлит принялся изымать из общественного пользования нежелательные издания, эта книга была включена в запретительный список со следующей мотивировкой: «Автор очень остро говорит об изуверстве германского фашизма и непрочности той базы, на которой держится фашизм. В условиях настоящего времени описываемое содержание книги не соответствует нашей внешней политике».
На этом «литературная» история Н. Корнева завершается.
Обнаружить какие-либо сведения об этом энергичном, писавшем в год по книге авторе, до настоящего времени никому ничего не удалось.
Давайте поразмышляем. Заинтересовавший нас автор должен был не только хорошо знать внутриполитическую жизнь современной Франции, что в те годы для выездных советских литераторов (того же В. Кина, И. Эренбурга, М. Кольцова, М. Гельфанда и др.) не составляло большого труда, но одновременно владеть совершенно свежими подробностями внутриполитической жизни фашистской Германии – главного идейного и внешнеполитического врага Советского Союза. Ясно, что подобным «исследователям» из СССР в гитлеровской Германии развернуться для сбора материала к двум объемистым антифашистским книгам никто бы не позволил. Это мог сделать только разведчик-нелегал или глубоко затаившийся противник режима из числа немецких антифашистов. Но в любом случае о подобных специалистах, да еще с явным литературным талантом, отечественная история умалчивает.
Между тем, в 1933-м, за год до выхода первой книги Н. Корнева, в московском издательстве «Соцэгиз» вышла книга немецкого автора Эрнста Отвальда (Николас Эрнст Генрихович Отвальд, 13.11.1901, Западная Пруссия – 1942) «Путь Гитлера к власти. История национал-социализма». Это была первая на русском языке книга по истории гитлеровского нацизма.
Вот что пишет о ее авторе Юрий Дойков в своем исследовании «Свеча горит... Немецкие тени в Архангельском ГУЛАГе (1920-2010), Архангельск, 2010:
«Эрнст Отвальд родился в семье пастора. Окончил юридический и экономический факультеты Берлинского университета. С 1924 года был журналистом. В 1931 г. вступил в Компартию Германии. В качестве представителя МОПРа (Международная организация помощи борцам революции — коммунистическая благотворительная организация, созданная по решению Коминтерна в качестве коммунистического аналога Красному Кресту. Имея отделения в десятках стран мира, оказывала денежную и материальную помощь осужденным революционерам. До 1936 года МОПР, как и НКВД, имел право на выдачу разрешений на въезд в СССР. Из Википедии) направлен в Прагу. Здесь он был не только представителем МОПРа, но также и руководителем немецкого литературного журнала, который стремился объединить немецких писателей-антифашистов, оказавшихся в эмиграции в Праге. Жена Отвальда сотрудничала в пражских журналах и негласно работала в аппарате партийной разведки теперь уже – нелегальной КПГ. Супруги поддерживали также связь с чехословацкой разведкой через доктора Александра Бессмертного. В октябре 1934 г. Отвальд с женой переехал в Москву. Осенью 1936 г. арестован за «антисоветскую агитацию» и приговорен к пяти годам. Лагерь в Талагах. Решением Особого совещания НКВД от 17 января 1940 г. добавлено еще пять лет срока «за провокаторскую деятельность». Жену Отвальда ждала другая судьба. По заключенному пакту Риббентропа-Молотова она в 1939 г. была выдана в Германию».
В 1942-м году Отвальд умер в лагере, его книга о приходе Гитлера к власти еще раньше попала в список запрещенных.
К сожалению, исследование Ю. Дайкова не затрагивает причин, побудивших чету Отвальд приехать в СССР, а также их «свободные» годы в Стране советов. Мы не знаем, и вряд ли когда-нибудь точно узнаем, сами ли Отвальды, или по требованию своих московских «кураторов» приехали в Москву, а также чем занимался в СССР Отвальд до своего ареста, а его разведчица-жена – до выдачи гестапо.
Так может быть, первая книга Н. Корнева, вышедшая, как мы помним в 1934 г., написана по материалам, ранее переправленным Отвальдами из Праги, а их фамилия не появилась на обложке лишь по той причине, что участь немецкой пары уже была решена на Лубянке. Вполне возможно, что и вызваны-то они были из Праги именно в связи с готовившимся выходом первой книги Н. Корнева. «Мало ли что придет им в голову, - очевидно, подумали решившие обезопасить себя от случайностей лубянские «кураторы» издания. – Вдруг чем-то не понравится опубликованный нами текст и отсутствие на обложке их фамилии». Не приходится сомневаться лишь в одном: у немецких авторов обязательно был редактор – человек, владеющий хлестким литературным стилем и связанный с органами ГПУ и НКИД. Он-то и сделался официальным автором под псевдонимом «Н. Корнев».
Думается, им был наш герой – М. С. Гельфанд, а его фамилия не появилась на обложке, чтобы не навредить предстоящей работе за рубежом, где корреспондентская должность ТАСС была лишь прикрытием работы, не нуждавшейся в излишнем внимании посторонних. Автор громкой антифашистской новинки, где в подробностях описывались биографии важных немецких персон, наверняка привлек бы к себе во Франции большой интерес.
Вторая книга Н. Корнева написана уже на хорошо знакомую Гельфанду тему: 2 года как он занимается во Франции сбором информационных материалов для своего шефа Розенберга. МИДу потребовалось «сыграть» против Клемансо и французских правых – и тут же появилась новая книга Н. Корнева – «Принцы и приказчики Марианны». Один из ее «героев», Марсель Деа, был активным сторонником сближения Франции с гитлеровской Германией, лидером профашистской организации «Народное национальное объединение». Так что и эта книга ложилась в русло проводимой ведомством Литвинова европейской политики.
Почерк работника этого ведомства особенно проявился в Н. Корневе в юбилейном издании 1936 года о Литвинове. Кому же еще, как не своему ведомственному литератору, с которым незадолго до этого нарком вел личную переписку, мог доверить Максим Максимович столь деликатное дело!
А на выходе был уже главный труд автора – «Третья Империя в лицах». 19 января 1936 г. она была сдана в производство. Чета Отвальдов, по материалам которых, как мы полагаем, готовился и этот расширенный вариант первой антифашистской книги Н. Корнева, сделалась ненужной, и вскоре Эрнст Отвальд был арестован, чтобы никогда не выйти на свободу. На причастность Гельфанда к созданию этих книг указывает написанная им фактически в то же время пьеса-памфлет «Да здравствует карлик!» (1936). Писал он ее в основном в Балашове, находясь в отпуске у родителей, а заканчивал в Женеве. Это была острая сатира на Гитлера, Геринга, Геббельса и других главарей Третьего Рейха, сюжет которой строился на событиях «Ночи длинных ножей» (по какой-то причине пьесе ходу не дали, она сохранилась в рукописи).
Более обстоятельной книги о главарях фашистской Германии, чем «Третья Империя в лицах», на русском языке к тому времени не существовало. Совершенно очевидно, что одним из самых заинтересованных читателей новинки был Сталин, который с момента прихода Гитлера к власти внимательно следил за всеми действиями этого человека. Стиль автора, очевидно, импонировал вождю, иначе вряд ли Н. Корневу удалось после первой книжки за короткий срок опубликовать еще три. Разумеется, вождь спросил Литвинова о подлинном имени писателя, и Максим Максимович не без удовольствия сообщил ему фамилию своего талантливого сотрудника. Нет сомнений, отличавшийся хорошей памятью Сталин, запомнил ее, и в 1938-м приказал Гельфанда не трогать. Вопрос о перемене внешнеполитического курса еще не был окончательно решен, и острое перо Н. Корнева могло пригодиться. Ко времени же отставки Литвинова весной 1939 г. волна «испанских» репрессий уже схлынула, а перед новым наркомом внутренних дел Берией стояли другие задачи. НКВД готовилось к повороту на сотрудничество с гестапо.
В годы войны о Гельфанде вспомнили как о журналисте, владеющем испанским языком: он понадобился власти для пропагандистского вещания на страны Латинской Америки и Испанию.
Все изменилось для нашего героя в конце 40-х с началом кампании по борьбе с безродными космополитами. В 1949 г. как «немарксистский критик» он был исключен из партии и ждал ареста. Когда, заболев, он слег в госпиталь, то в состоянии депрессии в ночь на 9 мая 1950 года покончил с собой, наглотавшись люминала.
Любопытно, что Витман из повести М. Козырева «Ленинград»(1925), прообразом которого, по нашему мнению, послужил молодой Гельфанд, также гибнет в 1950-м году. Правда его, как коммунистического шпика и организатора борьбы с крамолой, убивает девушка-революционерка.
Вот такая биография.
Попробуйте теперь сказать, кем, в сущности, был Марк Савельевич Гельфанд. Правоверным коммунистическим журналистом? Литературным погромщиком? Писателем? Дипломатом? Шпионом? Сталинистом? Антифашистом? Критиком-космополитом? Жертвой режима?
Очевидно, и тем, и другим, и третьим, и пятым, и десятым. Как и большинство советских деятелей, едва ли не с первых дней большевицкой власти он был вынужден постоянно раздваиваться, отступать от прежних взглядов и убеждений, предавать друзей, оборачиваться то одним, то другим, то третьим. Служить режиму и губить душу. Быть сыном врача и пианистки и называться пролетарским писателем. С отличием окончить дореволюционную гимназию и заниматься цитатничеством в гнусном коммунистическом ликбезе. Писать о Льве Толстом и травить арестованного преподавателя. Называться корреспондентом телеграфного агентства и заниматься политическим шпионажем. Ненавидеть буржуазных политиков и изображать из себя сторонника их главного детища Лиги Наций. Быть антифашистом и участвовать в коммунистической фашизации Испании. Получить за это орден и спокойно смотреть, как один за другим уничтожаются твои «испанские» товарищи. Быть евреем и, стушевавшись, наблюдать за перерождением любимой власти в злобное антисемитское чудище. Всю жизнь служить ей и покончить собой в момент ее наивысшего торжества.
Не это ли и есть самое обыкновенное советское оборотничество?
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #2(172) январь 2014 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=172
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer2/Ovsjannikov1.php
