* * *
Петь как птица? – пой (что по обуху плеть!) –
отовсюду слышу гражданский ор.
Нет, мелодики русской не одолеть:
что ни свистнешь –
минор, минор, минор...
Лучший зяблик из тех, кого слышал я,
по весне созывавший своих невест,
пел не ярче чёрного воронья,
предрекавшего гибель мне этих мест.
Вот и думай теперь, для чего живёшь,
коль погибшей страны
ты теперь поэт.
Правда Малая или Большая Ложь –
между ними разницы явной нет.
Русское поле
Здесь сеять завтра будут вряд ли:
кому он нужен – труд дурной?
Никто не думает о жатве,
строча отчёт о посевной.
Как в шторм, расшатаны устои.
И пьян последний человек.
И в поле брошенное сои
под шквальным ветром сыплет снег.
И смысла нет. И всё фатально.
И маргинальный хлещет мрак.
И снег летит горизонтально,
и «всё равно» рисует знак.
И лишь для птицы и для зверя
то, что под снегом, – не потеря.
Когда утихнет этот шторм,
зверь будет рылом рыть, не веря
в свой обеспеченный прокорм.
Спой мне, зяблик
Спой мне, зяблик, о близкой зиме,
спой о старческой сырости в доме,
спой, родной,
чтобы вспомнилось мне
о земле, о лопате и ломе.
Вспомню я механический звук,
о булыжники –
скрип нехороший,
как стаканы смыкают вокруг,
как заносится холмик порошей.
Пожалею себя, дурака.
Вспомню зимнюю реку с шугою,
как течёт по-над сопкой река
и встречается с речкой другою.
Загадаю – не встретишься ты,
но, когда меня всё ж похоронят,
краше дамы, чем ты, мне цветы
принесут и красиво уронят.
Ты пройдёшь, ничего не даря,
будешь долго глядеть мне на фотку,
и последняя ревность твоя
сладко сдавит мне, мёртвому, глотку.
Натюрморт
Полынь в снегу, торчащая вдоль пашни...
В ней стебель изнутри и пуст, и сух.
Полынь мертва. Но запах, день вчерашний,
чуть горьковатый, сохраняет дух.
Он заполняет соты телефона,
и ухо жжёт, как от укусов ос.
Ты ждёшь ответа, страстно, иступлённо,
на так и не озвученный вопрос.
Моя любовь? Уймись, она – былина,
где тьма повторов и забытых тем.
Я пью вино. Мне нравится картина.
А жизнь, увы, не нравится. Совсем.
* * *
Проклятье города большого,
«они встречаются» – клеймо,
не от того, что жизнь сурова,
так получается само.
У этих встреч свои законы:
когда очнёшься ото сна,
объятья, шёпоты и стоны,
как лужи, вымерзнут до дна.
Двор городской – как дно колодца.
Осколок хрустнувшего льда
в тебя безжалостно вопьётся
и не растает никогда.
* * *
Воскресное утро. Оттаяли окна,
и виден посёлок с бугра...
и, маясь, рифмую... и так одиноко,
как если б я умер вчера
и видел всё то, что отсюда я вижу:
дома у заснеженных рек...
и лыжника с горки... теряющим лыжу
и задом взметающим снег.
Душой, поневоле смиряющей эго,
не чувствую пошлого хмель...
и рифмы, отпавшей от рифмы с разбега,
и жизни, утратившей цель.
* * *
Снег упал – река чернеет и журчит, где мель.
Вечереет... Коченеет над рекою ель.
Иглы ели потемнели, птицы не поют.
Зазвучали в сердце мели, совесть – Божий суд.
Пёс бездомный, зверь ли взвыл там бегло, и умолк.
Звук бездонный... Кто с визитом? Неужели волк?
Зябнет дерево живое, голая земля.
В зимней хвое, в волчьем вое – родина моя!
* * *
Делаю вид, что смел,
Бойкую речь держу.
Руку твою задел,
Чувствуешь? Я дрожу.
Холод. И как ответ
Дрожь от руки – твоя.
Ужаса красный свет,
Встречная колея.
О памяти вечной
На мысе Песчаном, на той стороне
И небо, и море в закатном огне.
Он так же глядел вечерами туда,
Где неба огонь отражала вода.
По воле того, кто отсюда незрим,
И мы это море с тобой отразим,
Запутав в сетях стихотворных силков
Струящийся пламень в разрыв облаков.
Коль память потомков, как воздух, легка,
Пусть памятник будет – закат и строка.
О мысе Песчаном, о той стороне,
О памяти вечной в закатном огне.
* * *
Вновь туман полмира опоясал,
И земля в него погружена,
И волна в стремлении неясном
В этот миг особенно нежна.
Бьётся в твердь, дробясь в сердечной муке,
Содрогаясь в страсти, льнёт и льнёт,
Так, что камень обретает руки,
И в объятья с мукою берёт.
* * *
У тебя другой, а я не верю,
что под прошлым – жирная черта,
всё стою, униженный, под дверью
с онемевшей третью живота.
Так стоят зарезанные насмерть
перед тем, как рухнуть вниз лицом –
им не жить и женщин не ласкать им,
но они не ведают о том.
* * *
Не стану я иным,
Не станешь ты иною –
Иди путём своим,
Не мучайся виною.
И пусть ревниво плоть
Горит любовным ядом,
Храни тебя Господь
Любовью тех, кто рядом.
