Предисловие Галины Гампер
Вместо предисловия
Марк Троицкий – художник и поэт. Родился в Ленинграде. Окончил Академию художеств. Автор трех поэтических сборников. С 1986 г. живет в Чикаго. В Америке большая подборка его стихов была включена в Антологию новейшей русской поэзии «У голубой лагуны».
Почти в каждом стихотворении Марка Троицкого встречаются, перекрещиваются жизнь и смерть. Поражает энергетика, своеобычная образность, отстранение от мелкой бытийной суетности – все крупно, значимо, весомо.
Автор идет по жизни разнообразными путями. Кроме основных – живопись, поэзия – ходил в дальние плаванья электриком, исколесил за рулем множество дорог, работал охранником…
Стихи Троицкого похожи на своего автора - человека широкой души, оригинального мышления, энциклопедически начитанного и, что самое главное, - всегда готового подставить свое сильное, доброе плечо.
Галина Гампер
* * *
Ещё не сказаны последние слова,
ещё не отлетела голова
в пространство,
ещё растёт на нашенском дворе трава,
и думать не моги рубить на ней дрова —
не нарушай весны зелёное убранство.
И год был выморочен весь до основанья,
как провалился — не было его!
Ни в ясной памяти, ни даже в подсознаньи
он не оставил ровно ничего.
На вытоптанной армией равнине
пять-шесть былинок, может, и найдёшь...
Уж сколько лет тому,
а всё война в помине...
... и подорвёшься ты
на противопехотной мине,
с тобой так терпеливо ждавшей встречи
железным, ржавым притяжением сердечным,
уверенным — ты на свидание придёшь...
В ушко игольное верблюд двугорбый
пройдёт, не ободрав себе бока.
Но дровокол урок свой знает твёрдо:
оставшихся верблюдов он угробит,
сказав, что сыт верблюдами по горло,
и возмущайтесь, сколько вам угодно,
а лезть в проушину — ищите дурака!
... Нарублено дровишек свыше меры
и изничтожена дворовая трава...
Без слов прощальных за границы стратосферы,
в открытый космос, в горнии пределы
летит усекновенная глава.
* * *
Когда лежал в реанимации,
то было не до философии.
Но в подсознаньи, друг Горацио,
знакомые мелькали профили –
то ли Сократа, то ль Вольтера...
А ликами они не схожи:
Сократ – мордат, Вольтер – ехидна
(мне это даже в коме видно),
да эта вот ещё манера
всё подвергать сомненью –
тоже
меня, конечно, раздражает,
как по стеклу скребут ножами,
(хотя б скрижали уважали!
...Мне в коме –
в тёмном, мрачном карцере –
мерцали истины искомые…
Смиренно ждал реинкарнации
в собаку, в крысу, в насекомое:
Быть человеком затруднительно.
Как ни пыхти, ни лезь из кожи,
а результат весьма сомнительный –
глянь на людей – на что похожи?..
...Но оклемался. В день же выписки
погода – надо б хуже – некуда!
весна! а черти прямо взапуски –
дождь, ветер, снег – и всё им некогда!
...Под ливнями метеоритными
летит Земля к конечной станции.
Мы все на ней – однокорытники –
с Природой в странном мезальянсе.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сократ был чистой мысли рыцарем.
Вольтер прослыл же вольтерьянцем.
май, 2014
Памяти Даниила Хармса
Шла по улице собака.
Рядом с нею шёл пингвин.
"Удивительное рядом!" –
удивился я один.
А все прочие спешили,
кто куда и кто за чем,
потому что разучились
удивляться, ну совсем.
Ведь живём в стране чудес мы,
где бывает и не то!
Даже я со всеми вместе
совершенно не заметил,
что пингвин-то был – в пальто!
Для чего пальто пингвину?! –
тридцать градусов жара!
Назовите мне причину,
потому что без причины,
(где одна, а где другая)
согласитесь, не бывает
ничего и никогда!
Но на улице Садовой
неожиданно вполне,
не сказав ему ни слова
(и хвостом-то не махнувши,
что невежливо вдвойне!),
р-раз! – собака в подворотню,
и покинутый пингвин
средь толкучки равнодушной
навсегда, бесповоротно
оказался вдруг один.
Только он не растерялся
и вразвалку, как матрос,
до Невы пешком добрался,
снял пальто, бока огладил,
стал во фрунт, как на параде,
с парапета прямо в воду
на глазах всего народа
сиганул – и был таков.
* * *
Нетопырей неторопливых
полёт над городом ночным,
громадных крыльев переливы,
свистящий шелест, чёрный дым,
клубящийся в ущельях улиц,
желтушный проблеск фонарей,
заснувший человечий улей,
(чем беззащитней он, тем злей),
и хищно клювы изогнули
в бессонном мрачном карауле
грифоны, притаясь, ссутулясь
во мраке парковых аллей.
Чу... слышишь? – Аты! Аты-баты!
дрожат от топота торцы,
безмолвным ужасом объяты
соборы, статуи, дворцы –
он близок, близок час расплаты:
в жестяной тусклости луны
грядут болотные солдаты,
рабы петровы (аты-баты!!)
из трёхсотлетней глубины.
Отмщенье, государь, отмщенье!
«Красуйся, град Петров, и стой…» –
высокопарные реченья
не скроют истины простой,
не спрячут истины кровавой:
мильоны жизней крепостных
он стоил – монстр величавый...
Но что до них? Кому до них?!
. . . . . . . . . . . . . . .
Нетопырей улётный прочерк
в рассветной мути растворён...
День настаёт – страшнее ночи –
день жажды, ненависти, порчи,
победных маршей и знамён.
В нём – ужас сбывшихся пророчеств
и грай кладбищенских ворон.
* * *
Уходили из Крыма последние –
белых к морю прижал Тухачевский...
Боль – не деньги, и нету наследников,
заявивших права не бесчестье.
Остаётся ещё недописанной
скотобойная пьеса российская …
... под винты пароходные с пристани
оскользались подонки и рыцари.
За кормою дорожка кровавая
через Чёрное море прочерчена...
«Мы вернемся за отнятой славою!
мы вернёмся...
Но – незачем.
Нé к чему...
Не вернуть потаённого прошлого:
Было – сплыло. Припомнишь – забудь!
Дорогая ж моя ты, хор-ро-шая,
доживём этот век как-нибудь.
Что там родина или не родина –
тварь дрожащая, сирая тварь,
эк, в границах тебя заколодило!
Да пойми же, квасная уродина –
в р е м я г о д а – псалтырь и словарь!:
о с е н ь ( ссыльно-холерную) – в Болдино,
л е т о (в откуп безумию отдано) –
спрячь в Ван Гога расплавленный Арль.
Там неважны разборки звериные
революций, царей, плутократов ...
...только строчка – как веточка в инее...
... только холст – вулканический кратер...
* * *
Мы живём в ожидании смерти,
притворяясь, что вовсе не ждём...
Первый – он. Я – второй. Этот – третий.
А четвёртый – стоит под дождём.
Вот и финишная прямая.
Остаётся последний рывок.
Грудью ленточку разрывая,
видишь ясно, что это – подлог:
Кто обрёк нас на праздную гонку?
Кто дал старт, ухмыляясь тайком?
Кто слинял незаметно в сторонку,
сделав вид, будто он нипричём?
Нет ответа! Да те ли вопросы?!
Задавать их?! Да кто ты такой?! –
заяц, травленный гончими вроссыпь
по подмёрзшему полю зимой.
Нет ответа... Не вызнать и пыткой...
Ну, а если спросить бы о том:
тот, четвёртый, промокший до нитки,
что он ждал ОТ ДОЖДЯ – под дождём?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ведь не спросишь, как Курочка Ряба
снесть смогла золотое яйцо ...
...так в небесных разверзшихся хлябях
растворилось его существо ...
***
Собаке – собачья смерть.
Кесарю – кесарева.
Но это – как посмотреть:
обоим, в общем, невесело.
Обменять бы им знак Зодиака,
поменяться лицом и нутром:
и Цезарь станет собакой,
а пёс – на троне царём.
А там – живодёрня ли, плаха –
(кто хочет, может оплакать),
а всё результат одинаков:
две равных горсточки праха.
Никто и не вспомнит потом.
Не всё так печально, однако,
и, может быть, их вдвоём –
и Цезаря и собаку
вернёт из забвения мрака
Эзоп, праздный раб и гуляка –
человек с золотым пером.
* * *
Кто хочет быть обманут – будет.
Влекомый страхом одиночества,
он подлость назовёт причудой
и низость примет за высочество.
И маскарадные одежды,
и грим, и маски без лица –
учёным сделают невежду
и благородным подлеца.
Итак – дороже низких истин
нас возвышающая ложь?
Коль хочешь жизнь прожить туристом,
не сомневайся – проживёшь:
дорога будет не тернистой,
и налегке придёшь на пристань,
с которой в нети уплывёшь.
Расплачиваясь с Хароном,
не мелочись, не суетись:
то, что оставил за кордоном,
всего лишь называлось – жизнь.
И поздно уж просить пардону,
хоть богохульствуй, хоть божись.
На Стикса сопредельный берег
ступи уверенной стопой –
все те, кому ты слепо верил,
тебя встречать придут толпой.
Ты снова с ними...
Бесполезный
тебе урок последний дан:
закон симметрии – железный! -
коль жизнь обман, и смерть – обман.
Из «Записок внука А.И.П-а»
Сорок восьмого мартобря,
а года чёрт знает какого
она не вышла за меня,
а вышла за совсем другого.
Она так поступила зря,
подумаешь, какая фря!
А я-то десять лет подряд
звонил ей в полвторого:
значит, три тысячи шестьсот
и пятьдесят три раза,
поскольку високосный год
за десять лет – три раза.
Ах так?! Ну что ж, прощай, Нинель –
закончим эту канитель.
Я взял копьё и щит, и меч
и влез на бронепоезд;
помчался я, как буйный смерч,
как "Временных лет повесть";
куда стремился я? – Бог весть!
(и Бог не знает то есть).
А конь мой верный – он не зря
в деревне слыл строптивым –
вдоль насыпи летел, ноздря
в ноздрю с локомотивом.
Мне было жаль его усилий –
его ж об этом не просили;
и я страдал, а он скакал,
мой щит и меч ему сверкал.
Мне эти гонки надоели.
Я взял и вышел из шинели.
Хотя не вспомнит и Нинель,
откуда у меня шинель.
(Не трону я избитой темы –
мол, из Шинели вышли все мы.
И то-то, блин, литература
дрожит от холода, как дура).
И я дрожу, и я промёрз –
я ж вам не Железняк-матрос.
Ура! Шестого феврумая
мой конь и я – у врат Китая!
Гласила надпись у ворот:
"Закрыто на переучёт".
Что значит козни плутоктратов!
Я проиграл... Куда ж теперь?
Назад! в деревню! в глушь! в Саратов! –
в твои объятия, Нинель.
Ах да, ты замужем, поди-ка...
Но – щит? но – меч?! О, я не трус:
прикончу мужа в поединке
и на вдове его женюсь.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Муж мёртв... Восьмого декабрюля
(вот ТАК сбываются мечты!)
уже я нa электростуле.
...Нинель, любовь, о, где же ты?!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Отняли щит, забрали меч мой,
сломали славное копьё...
Нинель, ты помнишь нaши встречи?
Нинель! Да где ж ты, ё-моё ?!!
Напечатано в журнале «Семь искусств» #7(54)июль2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=54
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer7/Troicky1.php
