На Дальней Круче
Я в парк захожу беспризорный,
где время иное течёт.
А парк заселили вороны
и каркают наперечёт.
И тучи ползут кучевые
над кручей, и рвутся в дымы.
И, кажется, будто впервые –
такое преддверье зимы.
А в крике вороньем, картавом,
слышно беспокойство о том,
что скоро оденется в саван
притихшей Руси окаём.
Шершавые серые воды
текут в оскудевшую даль.
И ветер строкою неровной
черкает и гасит октябрь.
Черкает… И пляж остывает.
Лишь ходят вдоль вод рыбаки.
И треплется серая стая
всё громче на ветках сухих.
И чувствуя суд над собою,
их молча приемлет земля.
Святой негасимой росою
мерцают её тополя.
Такое уж выпало время
над кручею русской реки,
что слабо надеждами тлеют
в заречье, в лесах огоньки.
Как будто судья на подходе.
Молчит благородно земля.
А время-то это лихое –
последние дни октября.
Лишь сбоку короткой строкою
пробился, зарделся кумач.
И тут – воспарил над Окою
с гортанною песнею грач.
Он горлом, как раструбом медным,
о стойкости всем возвестил!
И, кличем своим, повсеместно,
вороньи мозги поразил.
И здесь, на урочище дальнем,
я больше ворон не боюсь.
Я верю –
во гробе хрустальном
проснётся пресветлая Русь!
Затем, что не вымерло семя,
как в злобе о нём не судачь.
О том вострубил в наше время
над куполом гордый трубач!
И витязи, въявь золотые,
с моста, ни на миг не почив,
в затихшие воды России
вонзили беззвучно мечи!
И встали стеной надо всеми,
и смотрят с надеждой вперёд –
как новое, сильное племя
по русским дорогам идёт!
Как свежим порывом объята
Руси огневая черта –
от солнечного коловрата
до ярого, в ножнах, креста.
И глазья кликушечьи саднит
свеченье имён и знамён –
от светом сияющих свастик
до отчих кровавых знамён.
И круче душе, и вольнее,
и чувствует сердце моё –
А зря басурманин так лезет
по глиняным скатам её!..
С груди Святогорьей, дремучей,
уж сбросит страна боль и грусть!
Затем, что незыблема круча –
а значит – незыблема Русь!
____________________
* Дальняя Круча – название парка
в г. Павлово на берегу реки Оки.
Три поэта
Три поэта сидели
за вечерним столом.
Три души, три метели,
три мечты об одном…
Три родимых собрата,
загрустивших во мгле,
о распятой стократно
их любимой земле.
Три поэта – три света.
И, в ночи возгорев,
от любви беззаветной,
заклубился их гнев.
И решили престрого –
в небеса грифельком,
прямо Господу Богу,
написать обо всём.
Как тогда воссияли
у церквей купола,
начертать сподобляя
их простые слова.
То заныли их раны,
Суд ведя над собой.
И сдвигались стаканы
с непростою судьбой.
Было горько от были,
что страна их одна.
И поэты решили –
Долю выпить до дна!
И скрепили в пожатье
три горячих руки.
И вскричали, рождаясь,
их святые стихи.
Как вкусили от неба
они хлеба ломоть,
да во мгле предрассветной
их услышал Господь!
Он же в вечности где-то
не молчал, не грустил –
для детей и поэтов
Он листву золотил.
От речей их удалых
Он, Господь, возопил
И, с горячим металлом,
в гневе чашу разбил!
Так доколе пребудет
в мире алчность и скорбь?!
Не молчите, поэты, –
ныне с вами Господь!
На Крещенье
Боже престрогий, прости и спаси…
Видишь – Крещенье на новой Руси.
Бедный народ мой, молись, не горлань,
что холодна, аж кровит, Иордань.
Вы же хотели – в Великой Стране…
Кто ж непричастен – катитесь к себе –
в Грецию, в Турцию, в сладостный сон…
А по Рассеюшке – песельно – стон.
А по Оке от Орла – всё кресты –
Крёстные ходы, мужичьи персты,
бабьи подолы в промёрзлой воде,
звёзды молитв в индевелой слюде.
Вьюгой подёрнуты тропы, пути.
Как оно – в Божие Око войти?!
Душный-предушный снежиночный хлеб.
Плещется горькое Око судеб.
Стынет – слыхать, где закончится счёт –
к Нижнему, к Минину Око течёт.
Смотрит с небес от мороза бело –
лютое Око – второе Его.
