litbook

Поэзия


Душа огня чиста и благодатна0

У Новоспасского

Тяжко мне у Новоспасского, –

вдоль стены иду скорее…

Даже солнце здесь неласково, –

ярко светит, но не греет.

Даже небо словно выцвело,

посерело, облупилось, –

как насмешка над столицею

эта грязь и эта сырость.

 

Все, что жило, все, что верило,

что любило и молило,

стылым прахом поразвеяно

на раскопанных могилах.

Время проползает волоком

от рассвета до полудня.

Сердцем жду тяжелый колокол

снисхождения Господня.

 

Зерно

Невзрачен века нашего герой,

его не слышно в шуме балагана,

его не видно в пестроте экрана,

он мал, как муравей перед горой.

 

Вот так зерно весеннею порой,

во влаге чернозёма и тумана,

в проталине, открывшейся, как рана,

беззвучно просит – спрячь меня, укрой!..

Ни распродаже должностей и званий,

ни душным валтасаровым пирам

не отдавай ни совести, ни знаний.

Останься чистым, одинокий храм,

в бездушной толчее роскошных зданий!

Суди, Господь, по долгу и делам.

 

Второе дыхание

Зайдем сюда, возьмем по стопке яда,

имеющего свойство отпускать

на волю все, что надо и не надо,

и все, что будет горько вспоминать.

Здесь рядом незабвенный бывший рынок,

здесь парковал коляску Моргунов,

здесь, в толчее ушанок и косынок

клубился паром жаркий дух блинов.

Здесь и сейчас торгуют и считают,

но, как «железный феликс», без души,

и в сторону метро толпа густая

тебя несет, а ты спеши, спеши…

 

Остановиться, выйти из потока,

застыть на миг, из тысячи времен

проросший в наше время, словно сон

весенних почек, напоённых соком,

готовых распуститься… Так и мы,

чего нам стоит отойти направо,

а хоть бы и налево, и орава

промчится мимо, и к дверям тюрьмы

без нас придет. Свобода – неподвижность,

бесцельность, бесполезность и покой.

Свобода – крест над северной рекой,

забвение и ночь. Какая книжность –

вы скажете. А я не возражу.

Где ум свободен? На странице книги.

Приходишь там к любому рубежу,

на улицы Шанхая, Дели, Риги,

в любое время… Сам же как Протей

меняешься. Живешь дрожащей тварью,

и умираешь, словно падишах,

вино вскипает в золотых ковшах,

и небо пламенеет светозарью

невиданной… Сейчас и прямо здесь

ты даришь мне дыхание второе,

вот-вот зардеет солнце за горою,

глаза слезами наполняет резь,

и по гортани льются спазмы боли…

Какое счастье и какая воля!

 

Моление о Чаше

Не гордым аркам акведуков Рима,

Но скромному колодцу Вифлеема,

Не пышным перьям рыцарского шлема,

Но вдовьей лепте, что звенит, незрима,

 

В который раз ты явишься, творима

Свечой и словом, дивная поэма,

И будет ночь, и роковая тема

Масличной рощи Иерусалима

 

Свершится, как века запечатлели,

По их канону, не смягчая доли,

И не скрывая ни бича, ни стали,

 

Ни дрожи, ни слезы – у самой цели,

Где немощь тела покорилась боли,

А дух не в силах одолеть печали…

 

Блаженный

Блаженный, а имя-то царское!

Надмирный – и плотски-земной!

А площадь блинами, да чарками

прощается с долгой зимой.

 

А площадь шумит и не ведает

о грешных и грозных делах,

и путает казни с победами,

и власть уважает за страх.

 

Вослед за блинами-баранками

плывет кумачовый пожар,

ракеты вползают за танками,

и бьет по мозгам «солнцедар».

 

Истошно грохочут динамики,

затрясся Васильевский спуск…

Вот-вот раскрошится керамика

на древний сиреневый куст.

А он, в пестрядинное рубище

до маковок самых одет,

все так же взирает на гульбище,

на грешный и суетный свет.

 

Все так же стоит он, юродивый,

сильнее земного царя,

над кровью и памятью родины

златыми крестами горя.

 

Огонь

Я обдираю старые холсты,

и снова покрываю их грунтовкой,

я суечусь, нелепый и неловкий,

среди мертворождённой красоты.

 

Мои труды, обеты и посты,

авралы, выходные, забастовки

творят лишь брак, достойный перековки,

и я шепчу гармонии – прости!

 

Душа огня чиста и благодатна, –

ему несовершенное отдам, –

и пеплом станут масляные пятна!

 

На полпути, запутав счёт годам,

остановлюсь и поверну обратно

к тебе, любовь, по пламенным следам.

 

* * *

Она останется одна,

всё растревожив и запутав,

нетерпелива и темна

её хмелеющая смута.

 

Из тесных каменных тисков

она глядит царевной Софьей,

и ярая крамола слов

на стенах проступает кровью.

 

В ней сталь стрелецких бердышей,

и дух убоины несвежей,

и экскаваторных ковшей

безжалостный и грязный скрежет,

 

слепое золото Орды,

надменность ядерного Рима,

и яд сияющей звезды,

и запах мусора и дыма…

 

О Боже, Ты ее прости,

но не за огненные муки,

и покаянные пути,

и сложенные накрест руки…

 

Но в наступающей тиши,

в печали пепельной и хмурой

склонись над птенчиком души,

забытым в клетке арматуры.

Рейтинг:

0
Отдав голос за данное произведение, Вы оказываете влияние на его общий рейтинг, а также на рейтинг автора и журнала опубликовавшего этот текст.
Только зарегистрированные пользователи могут голосовать
Зарегистрируйтесь или войдите
для того чтобы оставлять комментарии
Лучшее в разделе:
Регистрация для авторов
В сообществе уже 1129 авторов
Войти
Регистрация
О проекте
Правила
Все авторские права на произведения
сохранены за авторами и издателями.
По вопросам: support@litbook.ru
Разработка: goldapp.ru