КЛАДОВКА
…Старый граф Борис Иваныч, гриб ты, высохший на нитке
Длинной жизни, - дай мне на ночь поглядеть твои открытки.
Буквой “ЯТЬ” и буквой “ФИТА” запряженные кареты -
У Царицы грудь открыта, Солнцем веера согреты…
Царский выезд на охоту… Царских дочек одеянья -
Перед тем тифозным годом, где - стрельба и подаянье…
Мать твоя в Стамбул сбежала - гроздьями свисали люди
С Корабля Всея Державы, чьи набухли кровью груди…
Беспризорник, вензель в ложке краденой, штрафная рота, -
Что, старик, глядишь сторожко в ночь, как бы зовешь кого-то?!
Царских дочек расстреляли. И Царицу закололи.
Ты в кладовке, в одеяле, держишь слезы барской боли -
Аметисты и гранаты, виноградины-кулоны -
Капли крови на распятых ротах, взводах, батальонах…
Старый граф! Борис Иваныч! Обменяй кольцо на пищу,
Расскажи мне сказку на ночь о Великом Царстве Нищих!
Почитай из толстой книжки, что из мертвых все воскреснут -
До хрипенья, до одышки, чтобы сердцу стало тесно!
В школе так нам не читают. Над богами там хохочут.
Нас цитатами пытают. Нас командами щекочут.
Почитай, Борис Иваныч, из пятнистой - в воске! - книжки…
Мы уйдем с тобою… за ночь… я - девчонка… ты - мальчишка…
Рыбу с лодки удишь ловко… Речь - французская… красивый…
А в открытую кладовку тянет с кухни керосином.
И меня ты укрываешь грубым, в космах, одеялом
И молитву мне читаешь, чтоб из мертвых - я - восстала.
КСЕНIЯ БЛАЖЕННАЯ (ПЕТЕРБУРГСКАЯ)
…Охъ, ласточка, Ксеничка,
Дамъ Тебе я денежку -
Не смети-ка веничкомъ,
Куда жъ оно денется,
Траченное времячко,
Куда задевается -
Милостынька, лептушка:
Ксеньей прозывается -
Тише!.. - наша смертушка…
…Я не знаю, сколь мне назначено - сдюжить.
Сколь нацежено - стыть.
Какъ въ платокъ после бани, увязываюсь во стужу
И во тьму шагаю: гореть и любить.
Отъ Земли Чудской до Земли Даурской
Линзой слезной меряла гать...
Анъ какъ вышло: Ксенькою Петербургской
На кладбище чухонскомъ внезапно - стать.
Спать въ болезныхъ платкахъ подъ глухимъ заборомъ.
Хоромъ выплакать - бред
Одинокiй. И пить самогонку съ воромъ,
Ему счастья желая и много летъ!
И везде - ахъ, охальница, Охта, стужа,
Плащаница чернаго Суднаго Дня!.. -
Появляться въ залатанномъ платье мужа,
Да не мертваго, а - убившаго мя.
Помню, какъ хрипела. Какъ вырывалась -
Языками огня -
Изъ клещей, не знавшихъ, что Божья Жалость
Воскреситъ, охраня.
И когда... очухалась, - вся въ кровище!..
Доски пола въ разводахъ струй... -
Поняла: о, каждый живущiй - нищiй,
Всякая милостыня - поцелуй.
И съ техъ поръ какъ бы не въ себе я стала.
Вся пронзенная грудь.
Завернула въ верблюжье отцовое одеяло
Кружку, ложку, ножикъ, - и въ путь.
Посекаетъ мя снегъ. Поливаютъ воды
Поднебесныхъ морей.
Мне копейку грязные тычутъ народы.
Вижу храмы, чертоги царей.
Отъ Земли Чудской до Земли Даурской
Вижу - несыть, наледь и гладъ.
Вотъ я - въ старыхъ мужскихъ штанахъ!..
Петербургской
Ксеньи - меньше росточкомъ!.. а тотъ же взглядъ...
Та же стать! И тотъ же кулакъ угрюмый.
Такъ же нету попятной мне.
Такъ же мстится ночьми: брада батюшки Аввакума -
Вся въ огне, и лицо - въ огне.
Мстится смерть - крестьянской скуластой бабою
въ беломъ,
Словно заячьи уши, беломъ платке...
А мое ли живое, утлое тело -
Воровская наколка на Божьей руке.
И все пью, все пью изъ руки Сей - снеги
Да дожди; какъ слезы людскiя, пью.
А когда увезутъ меня на скрипучей телеге -
Я сама объ томъ съ колокольни пробью
Въ дикiй колоколъ, бедный языкъ богатаго храма
Богородицы, что близъ зимней Волги - убитый медведь...
И въ гробу мои губы разлепятся: “Мама, мама,
Божья Мать, я намерзлась въ мiру, какъ тепло умереть.”
И нетленныя кости мои
подъ камнемъ
все, кому выпало лютой зимой занедужить,
Будутъ такъ целовать,
обливать слезами,
любить!..
…Я не знаю, сколь мне назначено - сдюжить.
Сколь нацежено - стыть.
ВАВИЛОН
О, коли Время можно загасить
Одной ладонью голой,
как свечу!..
Здесь, в Вавилоне, не протянут пить.
Сорвут с плечей рогожу и парчу.
Здесь Вавилон. Его оскал зубаст.
Его глаза звериные красны.
Он слямзит, выжрет, оболжет, продаст.
Он маску мира вздел на рык войны.
По улицам его трусят, трясясь,
Людишки. Морды лошадины их.
И бьется нежное лицо, как белый язь,
В дегтярных топях кабаков ночных.
Я вижу ангелов. Всех херувимов зрю.
Всех серафимов я в анналы лба
Запхала. Вавилонскую зарю
С натуры малевала я, слепа.
Заплеванный мой, каменный мешок,
Любимый город может спать споко... -
Ну, выпьем, Вавилон, на посошок.
Простимся. Разрываться нелегко.
Я дочь твоя. Я дырь твоя и брешь.
Церковная - в За-русско-речье - мышь.
Ты тесаком мне пуповину режь,
Свиным ножом!
Я заплачу барыш.
От улиц блестких, хлестких, дождевых;
От красных башен - зубья чеснока,
Моркови ли, где колокольный дых;
От кусов снега - белого швырка
Купецкого; от ночек, где подвал
Ворочался всем брюхом мне навстречь,
Бутылью, койкой, куревом мигал,
Чтоб закавыкой заплеталась речь,
Чтоб лечь живее,
чтоб обнять тесней,
Чтобы мертвей - метлой в ночи!.. - уснуть...
От воплей Вавилонских матерей,
Чей за сынов гробами - зимний путь;
От следа той Боярыни саней -
Двуперстье - ввысь! - на горностай-снегу;
От подземельных, воющих огней,
Что розвальни железны на бегу
Рассыплют... -
от разряженных цариц,
От нищенки, кудлатой, как щенок, -
Иду я прочь от лучшей из столиц,
Эх, розвальни мои - лишь пара ног!
Я ухожу навек, мой Вавилон.
Москвища ты, Москвишечка, Москва -
Тоска; Москва - Молва; Иван спален
Великий - почернела голова.
Пророчу велий в будущем пожар.
Тебе ли сажи, мать, не занимать?!..
Пророчу огненный, над грузным снегом, шар -
Он все сожжет. Он будет век летать.
И дядьки пьяные, бутылки ввысь подъяв
С-подмышек, из-за пазухи, крича:
- Гори, блудница!.. Смертью смерть поправ!.. -
В меня как дунут, будто я - свеча!
Весь люд мой Вавилонский заорет!
Костер пожрет и жемчуг и мешок!
Я ухожу навек, о мой народ.
Кто крикнет вам, что жив на небе Бог?!
За все грехи. За крупяную мышь
Зашкафной лжи. За сердце, ног промеж -
Костер Московский,
весело горишь,
Огнь Вавилонский,
души живы ешь!
И, мразь и князь, калека и юрод,
По стогнам,
по соборам,
под землей -
Пребудут все в огне - святой народ,
И - мученства венец - над головой!
Сгорит мой Вавилон! Сгорит дотла.
Я так любила - в сердце нищеты,
В обломках досок, где жила-плыла, -
Кремль ненаглядной, женской красоты.
Я церкву каждую, как тетку во платках,
За шею обнимала, омоча
Слезами грудь ей... Ты живи в веках.
А я сгорю. Такая я свеча.
А я сожгусь. Истлеет в пепел нить.
Развышьет сажа вьюжную парчу.
О, если б Время злое загасить
Всей жизнью бедной,
голой, -
как свечу..................
Елена Крюкова: поэт, прозаик. Член Союза писателей России с 1991 г. Профессиональный музыкант (фортепиано, орган, Московская консерватория, 1980). Окончила Литературный институт им. Горького (1989), семинар А. В. Жигулина (поэзия). Лауреат конкурса " Согласование времен" (Германия, 2009), премии им. Цветаевой (2010), Кубка мира по русской поэзии (Рига, 2012), премии журнала " Нева" за лучший роман 2012 года (" Врата смерти”), премии Za-Za Verlag (Дюссельдорф, 2012), премии им. А. М. Горького (роман " Серафим" , 2014), Международного славянского литературного форума (роман " Старые фотографии”, 2014) и др. Лонг-листер премий " Русский Букер" - 2010 и " Ясная Поляна" – 2011, премии им. Бунина 2010, 2011, 2012, поэтической премии им. Григорьева (2012), премии " Национальный бестселлер" -2014 (роман «Путь пантеры»).
