ЕВГЕНИЙ ГУДИЛИН
ОТЦОВСКИЕ САПОГИ
Рассказ
Проснувшись, Санька сразу нырнул за ситцевую занавеску: отец спал крепким сном похмельного человека. В хате никого не было, но в печи горел жаркий весёлый огонь. В его тепле на загнетке сушились отцовские портянки и сапоги.
Санька решил надеть их, чтобы пофорсить перед пацанами. Наскоро и неумело намотав портянки, он сунул ноги в широкие голенища.
Тихо прошёлся, примериваясь, удобно ли, но сапоги оказались слишком велики. Санька, подумав, переобулся в свои лапти и уже в них залез в сапоги. Вот теперь они пришлись как раз впору. Чуток поразмыслив, он решился показаться перед корешами при полном параде: нахлобучил ушанку со звездой, подпоясался красноармейским ремнём поверх солдатского бушлата, прицепил на грудь медаль «За отвагу».
На прощанье ещё раз зыркнул на спящего отца и шмыгнул на улицу. Там, с нетерпением ожидая, уже табунилась деревенская ватага ребятни.
Осмотрев и ощупав Саньку с ног до головы, мальчишки громко выразили восторг, враз выбрали его командиром и тут же затеяли «войну».
Мальчишеская фантазия мигом обратила палки в автоматы, а заснеженные обрывистые склоны оврага ‒ в немецкие укрепления. Лаптёжная и зипунная пехота бросилась на их штурм…
Опомнился Санька, когда по самую шею провалился в яму, наполненную оттепельной водой. Зеленоватая, перемешанная с крупитчатым мартовским снегом, она вмиг охладила его воинственный пыл
Несмело, с виноватой мордочкой Санька переступил порог дома.
Отец сидел за столом и брился. Он собирался в дорогу. Всего на сутки проездом из госпиталя на фронт завернул к своим после двухлетней оккупационной разлуки.
Бабушка возилась у печки, мать готовила нехитрую снедь, накрывая на стол. Увидев Саньку мокрым и дрожащим, все разом оставили свои дела и поспешно стали раздевать его. Никто не ругался, и мальчишка облегчённо вздохнул. Но тут случилось непредвиденное. Сапоги никак не снимались с лаптей – набрякли водой, заледенели.
Сколько ни бились, ничего не получалось. Мать и бабушка, то ли в шутку, то ли всерьёз, запричитали, что теперь остаётся только отрезать ноги. А отец и впрямь вдруг велел всполошившимся женщинам:
‒ Нож, быстрее!
Сынишка испуганно заёрзал на табуретке.
‒ Сиди смирно! ‒ строго сказал отец. Он решительно полоснул по голени-
ГУДИЛИН Евгений Алексеевич – автор двух книг и многих публикаций в периодике. Член литературного объединения «Дон». Дебютировал в «Ковчеге» № XLI (4/2013). Живёт в Ростове-на-Дону.
© Гудилин Е. А., 2015
щам и передкам, сноровисто обрезал бечёвки на онучах и освободил уже побелевшие ноги из ледяного плена. Затем мальчишку раздели догола, растёрли гусиным жиром, укутали в ватное одеяло и уложили в постель.
Санька слышал, как женщины охали и вздыхали над изрезанными сапогами.
‒ Ну, в чём ты теперь поедешь? Лапти, что ль, обуешь и в них на фронт заявишься? – с недоумённой горечью говорила мать отцу. ‒ Ведь во всей деревне теперь и пары сапог завалящих не найти. Вот паршивец, что натворил! Ну, я ему покажу!
‒ Не вздумай наказывать, ‒ спокойно и ласково воспротивился отец. – Ведь он мог ноги отморозить. ‒ И раздумчиво сказал: ‒ Эти, пожалуй, ещё можно подлатать, если в деревне найдётся какой-нибудь сапожник. Мне только до части добраться. Там новые выдадут.
Вступила в разговор бабушка:
‒ Недавно вернулся сосед, увечный Харитон Тихин. До войны он занимался сапожным ремеслом. Но теперь, наверное, потеряв свои ноги на фронте, разочаровался в прежнем ремесле…
Но на всякий случай бабушка собралась и пошла к Харитону показать сапоги.
Разморенный усталостью и теплом, Санька незаметно уснул. Пробудился от мужского многоголосья в избе. Сбросил одеяло, тихонько подкрался к занавеске и через дырочку полюбопытствовал на шумных гостей.
Ими оказались трое солдат-фронтовиков, недавно вернувшихся из госпиталей по причине тяжких увечий. Один из них – огромный и высокий, с чёрной повязкой на глазу; другой, ростом и телосложением похожий на отца, был без руки; а третий, коренасто-плотный, стучал костылями, не зная, куда их пристроить.
Он первый и заговорил:
‒ Узнали мы, землячок-фронтовичок, про твою беду-нужду. Вот и пожаловали, чтобы как-то посодействовать тебе. Посмотрел я твою изувеченную обувку и скажу честно: не управлюсь я с починкой в одночасье. Да и струмента сапожного никакого у меня сейчас нету.
Санька понял, что это говорит сапожник Харитон.
‒ Своих сапог, ‒ продолжал Тихин, ‒ у меня тоже нема. Сам видишь: ни к чему они мне. А вот его, ‒ Харитон указал на одноглазого, ‒ видать, тебе будут не с ноги. Топталы у него, вишь, какие. Доведись ему до Германии дойти, полгосударства под одной подошвой уместилось бы.
Одноглазый, словно оправдываясь перед отцом за своё гулливерство, прогудел, как в трубу:
‒ Да, браток, я бы со всей душой свои бахилы отдал. Но уж извиняй! Разв, что на лапти наденешь, как твой умудрился. ‒ И, посмотрев на сапоги однорукого, решительно заключил: ‒ Кость, а Кость! А вот с твоей ноги земляку в аккурат придутся. Ну-ка, разуйся, пусть человек примерит.
‒ Я, что ж, с нашим удовольствием, ‒ отозвался однорукий и стал разуваться. – Примеряй, браток, на свой коготок, ‒ с прибауткой подал он отцу почти новые яловые сапоги.
Отец аккуратно навернул сухие и проглаженные портянки, натянул сапоги, осторожно потоптался на месте, потом прошёлся по избе.
‒ Да вроде ничего, по ноге, ‒ согласился он с мнением одноглазого.
‒ Вот и добро! Носи на здоровье, чай, не ярмо коровье, ‒ опять пробалагурил однорукий, и по всему было видно, что он отдал сапоги не без жалости, но с пониманием ситуации.
‒ Ну, Константин, армейское спасибо тебе. Я в долгу перед тобой.
‒ Ничего, жив останешься ‒ рассчитаемся, ‒ добросердечно отмахнулся тот. И, помолчав, серьёзно добавил: ‒ Да не об этом сейчас речь. Самый лучший твой расчёт – фашистского гада добей в его логове. Раз нам не довелось, ты уж за нас постарайся.
‒ Это точно! – согласно закивали увечные фронтовики.
Женщины между тем собрали на стол и радушно пригласили гостей. Те отнекиваться не стали. Выпили по сто наркомовских грамм, скупо притронулись к скромной закуси, малость поговорили о боевых делах и, поблагодарив, засобирались уходить.
‒ А малец-то твой где? – вдруг спросил Харитон Тихин, прилаживая костыли под мышки.
Волей-неволей пришлось напроказившему, красному от стыда и вины Саньке явиться на погляд боевым фронтовикам.
‒ А, вот он, герой, утонувший под горой, ‒ добродушно засмеялись мужики.
‒ Нет, он у меня молодец! – непонятно за что похвалил совсем сконфузившегося сынишку отец.
‒ Ну, коли так, смастерю я твоему молодцу обувку из энтих твоих сапог. Негоже сыну отца-победителя в лаптях встречать. А ты, соседка, ‒ обратился Харитон к бабушке, ‒ как-нибудь занеси ко мне израненные сапоги.
С тем и ушли добрые солдаты-инвалиды. Немного спустя ушёл и отец. На прощанье он крепко прижал сына к груди и на ухо прошептал:
‒ Жди меня, сынок! Вернусь с войны и куплю тебе кожаные ботинки.
