ПЕТЕРБУРГСКИЕ ТАЙНЫ
Я гулял вдоль Невы, где за век – никаких изменений,
Где на старой стене след воды от былых наводнений.
Посетил Эрмитаж, был в театре на «Пиковой» драме,
И, уйдя с площадей, я бродил проходными дворами.
Всё смешалось во мне: половодья, протоки, каналы,
Анекдоты, романы, легенды, преданья, анналы,
Бесконечность дуэлей, балы, с аксельбантами звёзды
И, из камня, в классическом стиле, дворянские гнёзда.
Снег кружился по льду вдоль канала, позёмкой влекомый.
Здесь жила Лизавета – прамать моей близкой знакомой.
В лунной дымке их дом. Я зайду – ничего не задену –
И увижу, что видеть нельзя сквозь эпоху и стену…
Тонкий запах лимона – в стакане сухая мелисса.
У окошка сидит, в ожидании, бедная Лиза.
Лиза, полночь настала – а Германа нет и в помине.
Может, снова с друзьями бюджеты верстает в кабмине?
Если б так, но, увы…
Я не мот, не пройдоха, не Joker,
Но готов на ломберном столе раскидать с тобой покер,
Чтоб утешить тебя. Но не слышит меня Лизавета.
В темноте бой часов и мерцанье лампадного света.
Небо сыплет снега и они, пав на землю, не тают.
Душу мне любопытство и жажда познанья снедают.
По моим телесам растекаются жар и истома.
Манит вглубь тишина и сакральность старинного дома.
Скрип сухих половиц, за портьерой «газон» из левкоев.
Я в потёмках, на ощупь, добрался до барских покоев.
Дверь открылась. Туда б не вошёл – мне сказали бы если,
Что сидит там, как мрамор, старуха в вольтеровском кресле.
И увидев старушку, ей бью, с извиненьем, поклоны.
Но графиня молчит и глаза у неё непреклонны.
На старушечьих плечиках кошкой облезлой шиншилла.
Вдруг раздался щелчок… И старушка как будто ожила.
Мну со страха картуз, козырёк пятернёй «парафиня».
«Три, семёрка и туз» – прошептала внезапно графиня.
И, вдогонку – рефреном – последняя бабкина фраза:
«Будешь, парень, богат, только если сыграешь три раза…»
Я совсем не игрок, мне не надо богатств Роттердама!
Ты мне в душу не лезь, окаянная чёртова дама.
Я из дома на улицу вылетел бешеной пулей.
Не дай Бог повстречаться опять с этой страшной бабулей.
Небеса над снегами чернее девчонки-чернавки.
Ищет призрак графини пропажу вдоль Зимней канавки.
Я сбежал от неё, нос уткнув в воротник-чернобурку...
Я бродил этой странной зимой по ТОМУ Петербургу.
МЕДНЫЙ КОНЬ
Барокко. Рама в бронзе. След облоя.
Взглянув в зерцало, я ушёл в былое…
Седой парик, в обтяжку бёдра, икры.
Шатают трон наследованья игры.
Особ тасуют, как тузов в колоде.
Неясно нам, чего же ждать в приплоде.
Итог сего премутного процесса –
Приехавшая цербстская принцесса.
Она стройна, мила и, в результате,
Пришлась девица Лизавете кстати.
Друзьям на радость, недругам на горе
В орлицу дева оперилась вскоре.
Вокруг неё кружилась камарилья.
Она над Русью распластала крылья.
Не мог Руси тогда никто перечить.
Пришла пора себя увековечить.
Зазвали к нам, за блеск и звон медалей,
Ваятелей и зодчих из Италий.
Свистели ветры, облака пестрели.
Построил на болоте дом Растрелли.
Дворец взирает стёклами балкона
Туда, где, в дымке, родина Фалькона.
Нависла над Невой краюхой хлеба.
Взметнулся конь, пытаясь прыгнуть в небо –
Не удержим он ни уздой, ни снедью.
Сияет грива изумрудной медью.
Слова кровят, как гроздья на закате:
«Сей конь навеки Цезарю от Кати».
Душа горит от соков эндокрина –
И я кричу: «Vivat, Екатерина!»
ТАВЕРНА
Жизнь познавая не с обложки,
Мы ели щи из общей плошки
И в знаменитой «Техноложке»
Зубрили нудный сопромат.
Был за ЛИИЖТом бар «Таверна»,
Стоявший со времён Жюль Верна.
В нём было сумрачно и скверно –
Нас окружал отборный мат.
Мы пиво свежего увара
Пивали в сумерках пивбара
И с нами вождь из Занзибара
Едал сушёных карасей.
И, не взирая на простуду,
Кричал – мол, вечно не забуду
И расскажу всем в Удагуду,
Как жил я в лучшей из Рассей!
Блуждал я днём по барахолке
С Анжелой Дэвис на футболке.
К ночи, снимая зубы с полки,
В гранит науки их вонзал.
Не думалось о жизни бренной.
По моде – твистомаккаренной –
Стирал я «манкой» изопренной
В ДК замызганный танцзал.
От вихря быстрого круженья,
Ко мне прильнув, девчонка Женя
Впервой мужского напряженья
Порыв познала – хоть кричи!
Мы с ней бродили в выходные
Через задворки проходные.
Мосты дремали разводные,
Как знак белеющей ночи.
Пришла пора – учиться боле
Заботы нет. По Божьей воле,
Отметив финиш в «Метрополе»,
Мы разбежались по стране.
Прошли тревоги и усталость.
Нам за труды с лихвой воздалось.
Лишь Женька милая осталась
На Петроградской стороне…
Взвилась эпоха без подпруги.
Умыл – кто поподлее – руки.
А кто-то кровь пролил за други.
В подлунном мире всё старо.
А я в саду сажаю груши,
Стихи пишу в дни лютой стужи,
Пророча – чтоб умирить души –
Без всякой магии таро.
ПИТЕР-ЛЕНИНГРАД
Мы беды не боялись и злого недуга.
Было весело нам. Но бывало и туго.
От судьбы – с ней играя в её карамболи –
Принимали удары, сжав зубы от боли.
Собирали в столовых от хлеба обрезки.
В стенах «Спас-на-Крови» изучали мы фрески,
Засиявшие с лёгкой руки Васнецова
Неземным отражением Лика Отцова.
Разобраться пытались мы в старых иконах.
До общаги мотались в трамвайных вагонах.
Тротуары вдоль «конок» гранитом брусчаты.
Мы к себе и друг другу не знали пощады,
Проводя на идейных ристалищах битвы –
Были споры острее, чем лезвие бритвы.
День – на фронте учёбы, а вечер – на личном.
Жили в доме, который был раньше публичным
(посещаем он был и купцом и князьями) –
Мы в нём годы свои коротали с друзьями.
Пили водку, туда добавляя «бифитер».
Ленинград называли мы ласково – «Питер».
Каждый день признаваясь в любви Ленинграду,
Ощущали душою свой Крест, как награду…
Эту жизнь мы смели, повинуясь «дуркому».
Всё сегодня не так. Нынче всё по-другому…
То же самое, вроде, но всё же иначе.
Справедливость свернулась в спираль Фибоначчи.
Не звучат больше знойные речи Руматы.
Всюду чуждый язык, стран чужих ароматы.
Неподвластные запахам рынка Сенного,
Позабыв про закон притяженья земного,
Рвутся с привязи в небо чугунные кони.
Спят бомжи в тупике в проржавевшем вагоне.
Их права не учли ни законом, ни биллем.
Право их – лишь гордиться сияющим шпилем.
Под полами соборов – цари и царицы.
По подъездам валяются грязные шприцы.
Напевается бездной мотивчик ехидный.
Слепят нас купола позолотой алкидной.
Те же страсти, что видели Брейгель и Кранах.
Злость и алчность – в пудах, милосердие – в гранах.
Боль пронзает меня, душу мне раздирая…
Я люблю Ленинград, ни на что не взирая!
Шилкин Сергей Васильевич родился 29 марта 1954 года в городе Салавате. Окончил Ленинградский технологический институт имени Ленсовета. Публиковался в журналах и альманахах. Дипломант II международного конкурса переводов тюркоязычной поэзии «Ак Торна», обладатель специальной награды – «Диплома министерства культуры Казахстана» за перевод казахских поэтов, финалист VI Республиканского конкурса поэтического перевода 2014 (г.Уфа), лауреат премии литературного журнала «Сура» в номинации «Поэзия» за 2013, победитель конкурса «Лучшее стихотворение 2012 года», проводимого еженедельником «Истоки».
