«И вся исписана страница,
Где вдоль,
Где вкось,
Где поперёк».
В. П. Новиков
Имя Владимира Новикова я встречал и раньше – в сборнике статей молодых критиков «Сверстники» (1985 г. изд.). Однако на поверку оказалось, что это двое разных литераторов – Владимиров Новиковых. Владимиру Павловичу в далёком 1985-м было 46 лет – возраст, может быть, приемлемый для начинающего, но никак не для молодого критика. В конце шестидесятых годов прошлого века Владимир Павлович был в числе молодых литераторов.
Передо мной стоит задача показать, почему и прозаику, и поэту-графоману не рекомендуется доверять критику поэзии. В настоящей статье я нахально намереваюсь оценивать лирику члена Союза писателей России Владимира Павловича Новикова (отчасти) критериями молодого критика Владимира Ивановича Новикова. Обратите внимание, здесь я вынужден допустить определённую вольность – статья В. И.Новикова «Облик и совесть жанра» рассказывает о «малых» жанрах в прозе (рассказ, новелла).
Между поэзией и прозой есть одно, но важное, отличие: любой сколь угодно малый рассказ можно свести к простой сюжетной схеме, а поэтическое произведение – нельзя. Стихотворение – всё сюжет, целиком, поэтому стихи оцениваются не столько по правдивости изложенных обстоятельств, сколько по их художественной выразительности, как то: ассоциативные ряды, создающие настроение, отсылки к другим известным текстам, специфические для поэзии фонетические особенности.
Согласно критику В.И.Новикову, «…основной закон «малого жанра» – закон повышенной плотности. Удельный вес каждой подробности здесь несоизмеримо выше, чем в крупных жанрах. Деталь равна событию». Кроме этого, «рассказ требует ясной цельности видения мира, спокойной сосредоточенности, плавности. Его задача – показать событие, образ, предмет в его доподлинной уникальности. В своём идеале рассказ, как и повесть, стремится к эффекту полного читательского присутствия. Слово здесь подчиняется задачам эмоциональным и изобразительным. Рассудочность рассказу противопоказана: чем непосредственнее воспринимается он читателем, тем лучше».
Сказанное о прозе разве не относится также к лирике? Именно на эти особенности поэзии В. П.Новикова указала Т. Г.Четверикова: «Помню, как радостно повторяли его строки с чувством открытия Тимофей Белозёров, Владимир Макаров
<…>. Их подкупила искренность молодого поэта, теплота на первый взгляд безыскусных строк, достоверность того, о чём он писал <…>. Его стихи настолько «вещны», что, кажется, то, о чём он пишет, можно потрогать <…>. Мир поэта можно осязать, можно почувствовать запахи, услышать звуки. В этом мире нет места декларациям, громким клятвам «в любви до гроба». Но понимаешь – этот мир необходим автору, как дыхание, как биение сердца. Он – сама жизнь…».
Внимание поэта к деталям также подчёркнуто Т. Г.Четвериковой: «Стихотворения как бы «увеличительное стекло», дающее нам возможность разглядеть мельчайшие детали».
На самом деле, если бы не ИМЕНА омских литераторов с большой буквы, если бы не процитированный отзыв самой наставницы «омской поэтической школы», впечатление от поэзии раннего В. П.Новикова совсем иное: Т. Г.Четверикова, не лукавя, но, наверное, по каким-то личным критериям, выдавала желаемое за действительное…
Очень уж многое она не пожелала замечать.
Можно наслаждаться знакомством с уважаемым человеком, с хорошим, в сущности, поэтом, но не такими его художественными деталями:
БЕЛЫЕ СТОГА
Там, за рекою, чернели стога.
Дождик висел. Но к рассвету
Холод нагрянул – и пали снега,
Прибыло ясного свету.
Там, за рекою, увидели мы
И лошадей, и подводы,
И голубые просторы зимы,
Льдом застеклённые воды.
Стали прозрачными наши леса,
Рядом – покосные дали…
И потому, напрягая глаза,
В далях стога мы искали…
Ради «эффекта читательского присутствия» магией воображения помещаем себя в созданную поэтом обстановку.
Стоим на берегу реки. Ночь. Сквозь мерзкую пелену нудного «висящего» дождика и не иначе как «кошачьим» зрением наблюдаем за рекой чернеющие в ночи стога. Но к рассвету – дождик превратился в снегопад, отчего в окружающем пространстве «прибыло ясного свету».
Поэтому мы смогли увидеть там, за рекою, «и лошадей, и подводы» (вероятно, отдельно одни от других – лошади отдельно, подводы – отдельно), «и голубые просторы зимы»… Как вообще можно видеть в таком масштабе? «Просторы полей» – вероятно, можно, а вот «просторы зимы» – это слишком обобщённое, разве что с высоты птичьего полёта, если не из космоса, откуда они видны одновременно с зелёными просторами лета. Кстати, отчего на рассвете просторы – голубые, а не розоватые? Голубыми могут быть – тени… А следующая строчка совсем нереальная: «Там, за рекою, увидели мы […] Льдом застеклённые воды» – то есть где-то там, за рекою видны ещё другие замёрзшие «воды».
«Стали прозрачными наши леса», говорит поэт, «рядом – покосные дали». С кем «рядом»? Разве «стали» и «рядом» – качественно сопоставимы? Первая строчка направляет фокус глазных яблок вдаль, находя подкрепление этому движению в окончании второй строки – «дали». А слово «рядом» угрожает косоглазием. Да поэт и сам это чувствует: «И потому, напрягая глаза», – пишет он, – «В далях стога мы искали». Хотя, чего их искать? На фоне «голубых просторов зимы» – белые-то стога должны быть видимы без особого напряжения.
Бонус: «и пали снега» – фонетический перл, похабностью звучания равняться с ним может разве что строка «У неба и у банного окошка» из стихотворения «Декабрь в деревне».
Вероятно, Т. Г. Четвериковой недосуг вовремя подсказать поэту, как исправить несуразицы в тексте. А может быть, она и сама их не видит? Вот, например, цитата всё из той же вступительной статьи знаменитой омской поэтессы о «весомых и добрых словах»:
«…вот «два человека», что «у озера жили. Рыбу ловили. Осень любили…» Слияние человека и природы настолько полно, что даже одинокое дерево «своей согбенностью сухой» напоминает человека, «в мороз идущего домой».
Два момента: 1) «…у озера жили. Рыбу ловили. Осень любили» – образчик поэтической красивости: «…у озера жили. Рыбу ловили» – это логично. А вот «Рыбу ловили. Осень любили» – это натянуто; 2) аллегория «согбенное сухое дерево» = «замёрзший человек» имеет право быть. Важно иное – Т. Г. Четверикова прочла стихотворение «Одинокое дерево», но не заметила несуразицы в деталях.
ОДИНОКОЕ ДЕРЕВО
Остановились в белом поле
Столбы, кустарники, стога,
Разбитой изгороди колья,
Лыжни блескучая строка.
И только дерево-калека
Своей согбенностью сухой
Напоминало человека,
В мороз идущего домой.
Если относительно созерцающего поэта все объекты стоят неподвижно, то даже кривое дерево должно напоминать ему человека не идущего, а стоящего. Никакого «слияния человека и природы» в данном стихотворении не обнаружено – ассоциация случайная. Если же замёрзший поэт идёт домой – прочие объекты также двигаются относительно друг друга. Энергозатратная неустойчивая поза сфотографированного пешехода может подсказать нам, что человек «идущий», но требуется очень уж вольное воображение, чтобы увидеть в стоящем дереве идущего человека.
Нет единения поэта с природой и в стихотворении «Ветер». Прежде по тексту поэт определённо заявляет, что о наступлении холодов ему «…поведали деревья, // В окошке тёмном ветками шурша», и буквально тут же, беспричинно усомнившись, вопрошает: «Кто там в окне? // Не ты ли, предок древний, – // Герой турецкой иль другой войны, // Домой пешком отмерил полстраны?..». Причём здесь какой-то предок, вернувшийся с войны? Да и правомерно ли называть человека, который жил пусть даже в конце XVII века – древним? Фразой «в пути познал ты, что такое ветер» появление «предка» в контексте данного стихотворения не оправдано. Метафора «ветер» = «предок» создана вокруг стука в окошко, но она искусственна и потому не интересна.
Досталось от В. П. Новикова и памяти А. С. Пушкина в стихотворении «Пушкинский снег». Поэт (я про В. П. Новикова, не про Пушкина!:))) признаётся читателям:
На снегу увижу след полозьев –
Это Пушкин к другу проезжал!
И ёжику понятно! Если след полозьев – это Пушкин! Кто ж ещё? Это он –
По лесам-полям в пыли морозной
На Москву, конечно, путь держал.
Поэт (в смысле, В. П. Новиков) понимает, что в Москве –
Там друзья. Крепки объятий руки.
Есть кому искусство показать.
Конечно, в Москве только и есть, кому искусство показать! Несомненно!
О Москва, как много в этом звуке!» –
Может быть, ещё не раз сказать
– главное, почаще говорить: «О Москва, как много в этом звуке!» – только так и можно выйти в поэты, и никак иначе! Зачем? А чтобы
Танцевать. Вкушать в застолье
вина.
Озирать Москву – любимый край
Москва – не «край» – город, хотя и с непомерной амбицией... Ну, и дальше: поплясали, попили, покурили на балконе –
Посидеть с друзьями у камина –
И опять в дорогу запрягай!
Хорошенького – понемножку!
В Петербург, домой,
К дворцам под крышу,
В холод взглядов
И «пустых похвал»…
О, какая реминисценция! Это М. Ю. Лермонтов об А. С. Пушкине сказал – по поводу СМЕРТИ ПОЭТА: «Убит!.. к чему теперь рыданья, // Пустых похвал ненужный хор // И жалкий лепет оправданья? // Судьбы свершился приговор!». А поэт В. П. Новиков ничтоже сумняшеся отправил «в холод […] «пустых похвал»…» А. С. Пушкина – заживо!
Листаю книжку «Постоянство дома», которая так понравилась Т. Г. Четвериковой, читаю наугад:
«Отец работой радовал меня: // Он сани к празднику готовил»;
«ученье уже без азарта // Приблизилось к вольному дню»;
«будут танцы // Будут вечер // И тумана молоко»;
«и нету завода, где грязи утечка…»
«заскрипит журавль простужено // На путях семи ветров»;
«вошёл я в дом – и мамины заботы // В меня глядят из каждого угла!».
Вот всё ЭТО Т. Г. Четверикова так оценила: «теплота на первый взгляд безыскусных строк». Нет, читатель, эти строки безыскусны не только на первый взгляд – они корявы в принципе! Если ЭТО уровень члена Союза писателей России, то многих моих знакомых поэтов и писателей за много меньшие огрехи следовало бы давно причислить к «лику» и приблизить к «кранику».
Вот ещё «тёплые безыскусные строки» В. П. Новикова:
По весне для неё у меня
Не хватает влюблённого дня.
Ну, ещё хоть немного продлись,
Молодая вечерняя жизнь!
То читаю стихи, то молчу.
Я продлить это время хочу!
Но уносится в своре огней
День стремительной жизни моей.
А потом
одиноко – к утру –
Улетаю,
как лист на ветру.
Владимир Павлович часто выбирает в качестве эпитетов слова в их косвенных значениях, отчего стиль Новикова походит на поэтическую манеру Жуковского – в стихах его ощущается огромное внутреннее пространство, в котором рождаются и живут самостоятельные смыслы. Этот приём оживляет собственные поэтические способности читателя, в процессе чтения происходит сотворчество, создаётся видимость мудрой, одухотворённой беседы. Ясное дело! Всегда приятно поговорить с мудрым человеком (самому с собой).
Тут главное – не перемудрить с одухотворённостью. Таковые неудачные примеры в стихах В. П. Новикова имеются, хотя у поэта такого «ранга» их быть никак не должно.
Неясно, что за «влюблённый день» воспевает поэт. Если любишь, всякий день и час – «влюблённый», т.е. любовью наполненный. Наверное, речь о том, что для любящих времени не хватает налюбоваться друг на друга днём и потому молодой романтик переживает как маленькую личную трагедию скоротечность вечера и ночи. Здесь каждый волен, зацепившись за деталь, добавить подробности по своему усмотрению и в меру своей испорченности. Так, например, ночное время романтической парочки озвучивается «перелаем» деревенских собак. Сказано: «уносится в своре» – а «свора» бывает только собачья. Строка «Улетаю, как лист на ветру» оживляет в памяти стереотипное: «дрожать как осиновый лист». Грамотно было бы сказать: «улетаю, как лист по ветру», а потому сочетание «одиночества» лирического героя после ночи с любимой и ассоциаций вокруг «дрожащего листа» изображает обессиленного нашкодившего любовника.
ЛОДКИ
Покидают птицы отмели
И скрываются вдали.
А у лодок вёсла отняли,
По тропинке унесли.
Это дни пришли печальные…
Будет лодкам нелегко.
А сорвутся в дали дальние –
Уплывут недалеко.
Ничего у них не сбудется…
Всех опять вернут назад,
И они у вётел сгрудятся
И цепями зазвенят.
Отождествление кораблей или лодок с птицами, особенно лодок под парусом – поэтично, но старо. Как новизну вдохновения можно прочувствовать смысловую связь лодок с перелётными птицами. Можно даже умилиться нелёгкой печальной судьбой скованных цепями мечтательниц с выдернутыми руками-вёслами… Можно, если полностью отключить логическое мышление. Кому-то такое нравится. Но если исключить в стихосложении логику, начнём умиляться бредом юродивых и детским лепетом. За образцы одухотворённой поэзии сойдёт тогда и «голубая лента» коричневых вод Омки и «заросшая бузиною память детства» от самой Т. Г. Четвериковой и т. п.
