litbook

Проза


Женщина неробкого нрава (Мария Маркович и Иван Тургенев)0

Мария Маркович и Иван Тургенев: история отношений (на материале переписки)

(Окончание. Начало – в №87)

 

Небольшое отступление – о Пассеках

В «Былом и думах» Александра Герцена можно найти довольно обширный раздел, посвященный семье его университетского товарища Вадима Пассека (гл. 6). Герцен пишет: «Это была семья героев». Отец Вадима Василий Пассек был за неизвестные провинности сослан Павлом Первым в Сибирь. Он женился, находясь в Шлиссельбургской крепости, на дочери одного из офицеров гарнизона. В 1824 году, получив разрешение вернуться, Пассеки оказываются в столице, но им не на что жить – их имение отнято. Старик-отец умирает, подросшие сыновья и дочери становятся кормильцами матери. «Семья была разорена, замучена и вместе с тем полна того величия, которое кладет несчастие не на каждого страдальца, а на чело тех, которые умели вынести».

            О Вадиме Пассеке, приставшем к их университетской пятерке, Герцен пишет с восхищением: «...человек, родившийся в Сибири и притом в семье сосланной, имеет уже то примущество перед нами, что не боится Сибири... Вадим, по наследству, ненавидел ото всей души самовластье...» Вадиму Пассеку суждено было стать мужем еще одного персонажа «Былого и дум», «корчевской кузины» Герцена. Так Александр Иванович величал в своем мемуаре горячо любимую «двоюродную племянницу» («тетушку-племянницу»), Татьяну Петровну Кучину, внучку старшего брата его отца.

             Отношения, отраженные в мемуаре, – ранняя юношеская влюбленность в девушку, старшую по возрасту (всего на два года), нашли продолжение в дальнейшей жизни. Герцен познакомил с Татьяной своего друга Вадима, затем был шафером на их свадьбе. Дороги Герцена и Пассека разошлись. Александр попал в ссылку, принялся за писательство и публицистику, занял критическую позицию в отношении власти. Вадим Пассек увлекся историей и этнографией, историческим краеведением, сблизился со славянофилами... В 1842 году, совсем молодым (в 34 года) он умирает от чахотки. В 1859 году его вдова Татьяна Петровна Пассек с сыном Владимиром, а также с племянником Ипполитом выезжают за границу. Они едут вслед старшему Пассеку, Александру, который в Германии собирает материалы для своей диссертации о европейских тюрьмах (в целях улучшения положения в российских).

             В Гейдельберге, где поселилась их семья, происходит встреча Александра и Марии Маркович. Мария – человек не просто скрытный, а гипертрофированно скрытный. Вот что пишет она в письме к А. Герцену о своем первом впечатлении от визита к Пассекам: (в постскриптуме письма) «Вчера мы были у Т. П. Она все о вас говорила. Сыновья ее умны и тихи. Видно, что им всем вместе живется хорошо... вы, впрочем, лучше меня их знаете».[1] Письмо написано в октябре 1859 года. Маркович лукавит, говоря, что Герцен лучше нее знает семью Пассек. Татьяну Петровну он не видел приблизительно с 1842 года, со смерти Вадима Пассека, то есть 17 лет, сыновей же ее в их сознательном возрасте не видел вообще. Когда же Герцен познакомится с ними, он окажется намного критичнее Марии Александровны. Но прежде чем привести его мнение о детях Татьяны Петровны Пассек, скажу, что «искра» между молодыми людьми – Марией и Александром – пробежала сразу же. В книге внука Марии Маркович цитируется письмо, написанное старшим Пассеком из Гейдельберга через неделю после того, как молодая писательница посетила их семью в Дрездене. В письме, вспоминая, как Мария пришла проститься с ними на железную дорогу в момент, когда поезд уже тронулся, Александр пишет: «...я на мгновенье увидел Вас... но даже взоры наши не встретились... Благодарю всем сердцем за те светлые минуты, которые Вы мне дали».[2]

            Каким в ту пору был Александр Пассек? В Воспоминаниях Н. А. Тучковой-Огаревой, побывавшей в Гейдельберге как раз в период начала романа между Марией Маркович и старшим сыном Татьяны Петровны, то есть в 1860 году, говорится о нем так: «Старший, Александр, красивый, привлекательной наружности, напоминал отца, по словам ТП».[3] Любовь, вспыхнувшую между Марией и Александром, Наталья Алексеевна описывает в мелодраматических тонах, целиком становясь на сторону матери, обожавшей сына и всячески препятствовавшей его сближению с «разлучницей», замужней женщиной с ребеноком на руках: «...Александр, страстно увлеченный одной особой, Маркович, вдруг отдалился от матери, которая передавала мне ежедневно свои страдания и опасения за любимого сына, за ее дорогого Сашу. Последний оставил навсегда прежде любимую мать и уехал в Париж с предметом своей страсти...» О «госпоже Маркович» Тучкова-Огарева впрямую не высказывается, зато опять же с мелодраматическим пафосом передает перипетии чужой жизни: «Господин Маркович казался очень озабочен и печален; на добродушном лице его читалось глубокое уныние: он собирался обратно в Россию с нежно любимым ребенком и старался склонить жену к возвращению на родину, но она была непоколебима...»[4] Насчет «горячо любимого ребенка» Наталья Алексеевна переборщила. Мария Маркович действительно осталась за границей, в то время как муж ее уехал в Россию, но семилетний Богдан был при ней.

            К сюжету отъезда мужа мы еще вернемся. Продолжая об Александре Пассеке, могу сказать, что о нем осталось очень мало свидетельств. Его письма к младшему брату, приводимые в книге Бориса Лобач-Жученко, говорят об осознании им своей трагической обреченности вследствие болезни (чахотки) и о переполняющей его любви и благодарности к Марии Маркович, на чьи деньги он практически жил и лечился последний год своей жизни... Вот кусочек из его письма к брату Владимиру от 14/26 февраля 1866 из Парижа: «Здоровье плохо. Надо лечиться и лечиться всеми возможными средствами... но фондов нет. Имевшиеся, при всей экономии, давно исчезли, и вот целую зиму держусь и лечусь единственно благодаря работам МА без всякой подмоги с моей стороны...»[5] Его можно только пожалеть. Герцен, в 1860-м году приехавший в Париж, – навестить свою младшую дочь Ольгу, увиделся с Татьяной Петровной и ее сыновьями. В той Татьяне Петровне, которую он встретил спустя годы, родной души он не нашел, они резко расходились по политическим и религиозным убеждениям. С сыновьями получилось и того хуже.

             У Татьяны Петровны родилась не слишком удачная мысль женить Александра (а не удастся – то Владимира) на старшей дочери Герцена Наталье (Тате). Александр Иванович с самого начала принял это намерение в штыки (все «женихи» Таты ему не нравились, не с отцовской ли ревностью мы имеем тут дело?). Думаю, что раздражение против этого намерения ТП, в которое она посвятила приятельницу Герцена Марию Рейхель, сказалось на герценовской характеристике старшего и младшего Пассеков в письме к Марии Каспаровне: «Дети ее (Татьяны Петровны Пассек, - ИЧ) – пустейшие люди. (И вы-то мечтали, чтобы Тату выдать за одного из них!) Праздность, отсутствие интересов, тощенький развратец покончили их слабые натуры...»[6] Сыновей Татьяны Петровны Герцен видел недолго и всего один раз в Париже, его вывод о них представляется чисто внешним и чересчур раздраженным. Сама Татьяна Петровна, однако, поддержала главное «обвинение» Герцена – отсутствие в ее детях силы и мужественности: «Я виновата перед вами, – пишет она в письме к сыну Александру, – не развила в вас мужества и терпения, не понимала его цены и важности в жизни. Думала: понадобятся – будут. И старалась только отклонить от вас всякое горе, скрыть все тяжелое. Нет, с детства надобно ставить лицом к лицу с невзгодами, учить мужественно смотреть в глаза несчастию, неудачам и долгу жертвовать всем...» (из письма Александру Пассеку, 1860-1861).[7] Ключевым выступает здесь слово «долг». Татьяна Петровна полагала, что сын поддался пагубной страсти в ущерб «долгу» – долгу перед карьерой, будущим, ею, наконец. Не видела она одного: кончина сына была уже не за горами, а любовь и заботы Марии Маркович скрасили последний год его жизни.

            Зададимся вопросом: как ощущала себя сама Мария Маркович в роли возлюбленной, помощницы, сиделки слабого чахоточного юноши? Поневоле приходит на ум болезненный женственный Нежданов из тургеневской «Нови», не способный поддержать Марианну, стать ей опорой. О Соломине, с которым в конце романа Марианна Синецкая – его героиня – остается, автор говорит так: «...на него можно было положиться, как на каменную стену... Он не выдаст, мало того: он поймет и поддержит». В 1860-1861 гг., когда Мария Маркович должна была определить свою судьбу, такого мужчины рядом с ней не было. Муж? Афанасий Васильевич, о котором есть в ее письмах к адресатам-мужчинам неизменное упоминание: «Афанасий Васильевич очень вам кланяется», именно в это время (1860) собирался в дорогу, на родину.

            Скорей всего, он понимал, что они с Марией «не состыковываются», она человек другого пошиба и полета. Это не должно было ему нравиться, так же, как ее писание на русском языке (он понуждал ее писать по-украински), ее окружение, состоящее из интернациональной команды молодых поклонников, ее переписка и встречи с Тургеневым... Были ли у него подозрения насчет «тайной» страсти Марии и Пассека, мы не знаем... К тому же, если жена за границей писала и получала за это - пусть весьма нерегулярные - гонорары из русских и французских журналов, то он, не владея языками, никакого дела в Европе не имел. Можно сказать, что «кормильцем семьи» в это время была Мария. Такая ситуация вряд ли понравится любому мужчине. Основательному, самолюбивому Афанасию Васильевичу – тем более. Однако, как следует из последующей переписки супругов, отъезд Афанасия не был окончательным разрывом, не сопровождался ссорой и обрывом отношений. И здесь приходится удивляться женской ловкости и даже хитрости Марии, сумевшей в непростой и даже двусмысленной для нее ситуации сохранить нормальные отношения с мужем.

             В 1861 году, уже в отсутствии мужа, Мария Александровна с сыном отправляется в Италию в компании своего «гражданского мужа» Александра Пассека – это их первое совместное путешествие, оно вызвало бурю негодования в среде, близкой к Татьяне Петровне Пассек. Незадолго до этой поездки Мария пишет Афанасию Васильевичу: «Я вже кiлька раз тобi писала, що хотiлось бы вже менi звiдси поiхать в Iталию, що iде Ешевский туди, i коли б грошi, я б з ним побралась. Та ще грошей нема...»[8] Степан Васильевич Ешевский – общий знакомый по Гейдельбергу, человек женатый, профессор Казанского и Московского университетов, собиравший материалы для диссертации по истории. Понятно, что Мария в письме к мужу прикрывается его именем. Он действительно был в Риме, когда туда приехали влюбленные, но узнал об их приезде «неожиданно», что явствует из его письма к жене.[9]

            Тема «грошей», вернее их отсутствия, постоянно возникает в письмах жены к уехавшему мужу. Афанасий Васильевич, по-видимому, считал своим долгом высылать деньги на сына. И Мария Маркович их брала: «Спасибi тобi, що пишеш – висилаеш грошi. Дуже iх треба тут» (1863).[10] Причиной невозвращения из-за границы называются тоже «гроши»: «Хто се сказав, что я не хочу iхати? Я казала, що хочу, що треба, та не можу, бо грошей нема тепер» (1865).[11]

Нет, при всей наивности и простодушии, была она «не без хитрости», как заметил Тургенев, но заметил тоже далеко не сразу...

            И, завершая главку об Александре Пассеке, скажу вот о чем. Отстутствие сведений о нем в большой степени связано с пробелом в переписке Марии Маркович. Письма к Александру или уничтожены, или еще ждут своего часа для обнародования (думаю, что первое вернее). Кое-что мы могли бы узнать от Татьяны Петровны Пассек, по общему признанию, обожавшей Александра. Но она в своей многостраничной работе о Герцене «Из дальних лет» не упоминает ни сына, ни своей неофициальной «невестки». По-видимому, те несколько лет, что ее сын прожил с Марией Маркович, Татьяна Петровна с ним не переписывалась и не общалась. Правда, она подсылала к сыну «лазутчика», брата Володю. Владимир Пассек жил около двух месяцев в Париже вместе с Марией и Александром в снимаемом ими доме, было это за год до смерти старшего брата, в 1865-м. Вот отрывок из письма-отчета Владимира Пассека, адресованного матери: «С Бритей (Александром, - ИЧ) они довольно хороши, иногда немножко ссорятся, а иногда даже смешно смотреть, точно ей 15, а ему 18 лет, такие нежности подпускают. Потеха!»[12] Картинка, нарисованная Володей, говорит о взаимной любви Марии и Александра. Такие отношения свойственны влюбленным, включая то, что они «немножко ссорятся». Хотела ли Марья Александровна выйти замуж за Александра Пассека? По всей видимости, нет. И конечно, главной причиной была его болезнь.

            Впрочем, в ее письме, датированном 1863-м годом и предположительно адресованном Александру[13] (она в это время в Петербурге по своим издательским делам), приводятся другие причины. И первая причина – муж, Афанасий Васильевич: «Мне замуж идти помешает уж Афанасий Васильевич, которому это будет хуже смерти». Вторая: «...а потом, мое сердце, будешь ли ты счастлив со мной, как с женой?» Третья причина: «Время ли думать о себе? Трудно-трудно ведь оторваться от своего уголка, когда его заведешь, и трудиться для незнакомых, когда есть так знакомое и свое, родное...»[14] Все три причины не очень основательны при том условии, что муж станет поддержкой, а не обузой. Поддержать любимую больной, плохо устроенный Александр Пассек не мог. Поддержкой для него была она. Содержала его материально, но не только. Мария писала под диктовку и затем готовила к печати статьи своего возлюбленного.

            В письме к Татьяне Петровне, написанном ею после смерти Александра, по приезде в Россию, Мария просит у его матери позволения напечатать статьи ее сына: «Я бы привела в тот порядок, как он желал, - я привыкла к этому, потому что столько лет была его секретарем и корректором, и Он говорил, что без меня работать бы не мог – значит, был мною доволен».[15] Ей же, матери Александра Пассека, в 1866 году напишет она строки, говорящие о силе ее любви к умершему: «Есть люди, которые смели говорить, что он оторвал меня, повредил моему таланту, пусть говорят. Я благословляю его, моего единого и верного друга, за каждое слово, за каждый взгляд, за каждый совет и желание».[16] Не известно, отвечала ли на письма Марии Татьяна Петровна. По стилю ее поведения похоже, что нет. Видимо, ревнивое ее сердце не могло простить сыну измены, а разлучнице – той высокого накала любви, которую та вызвала в ее Саше.

 

В поисках решения. «Мне с вами надо говорить и вас видеть»

Марианна Синецкая, героиня «Нови», оказавшись в трудноразрешимой ситуации, обращается за советом к Соломину. Тургенев пишет: «Решительно, надо попросить совета у этого человека, – думалось Марианне, – он непременно скажет что-нибудь полезное». По-видимому, для Марии Маркович таким человеком, который мог бы ей сказать «что-то полезное», был сам Тургенев.

В 1860-м Мария Александровна оказывается на распутье. Еще не уехал муж, но уже собирается в дорогу, и она не знает, ехать ли ей с ним или остаться с сыном за границей. У нее развиваются отношения с Александром Пассеком, но встречаются они тайно, урывками, под зорким взглядом его матери и под ее жалобы знакомым на «бесстыжее» поведение замужней дамы, соблазнившей невинного юношу.

            Нужно ли идти навстречу этой любви? По своему характеру, Мария человек решительных и необратимых поступков. Ушла из Харьковского пансиона, не доучившись и не получив диплома, вышла замуж за Афанасия Марковича, бедного, поднадзорного, обрекла себя на кочевье и мизерную зарплату мужа... Уехала с Украины в Петербург, не имея там близких, потом из Петербурга за границу. Правда, в этом случае ее с сыном сопровождал Тургенев, а потом и слегка опекал.

            Похоже, решения принимались спонтанно, под влиянием минуты. В письме за 1860-й год, обращенном к Ивану Сергеевичу Аксакову, Мария пишет по поводу известий об обнаружении заговорщических кружков в Киевской и Черниговской губерниях: «Хорошо услыхать было, что есть люди, что любят неблагоразумно. Благоразумие мне – как очень важная корыстолюбивая госпожа...»[17] Понятно, что это о «политике», и все же импульсивный, неблагоразумный, нарасчетливый характер в авторе этого письма обнаруживается. В такой ситуации человеку, женщине, всегда нужно с кем-то посоветоваться. И, наверное, не зря в ее тогдашних письмах к Ивану Тургеневу постоянно возникают строчки о желании «увидеться», «поговорить». Тургенев в Вентноре, отдыхает на Уайте, она пишет ему из Швальбаха: «Мне с вами надо поговорить». И в самом конце письма: «Мне с вами надо говорить и вас видеть».[18] Похоже, желание видеть Тургенева снова становится навязчивой манией. В следующем письма из Швальбаха, буквально через день, опять как заклинание: «Мне надо вас видеть и надо с вами говорить».

            И дальше, в ответ на критику Тургенева, что «никогда ничего не предвидит», расписывает все варианты возможной встречи: «Если бы вы уезжали неожиданно, скоро, телеграфируйтие мне и скажите, где вы остановитесь – я туда приеду... и если где по дороге остановитесь, скажите, – я туда приеду»... «Если я скоро в Россию, то постараюсь приехать в Париж увидаться с вами и говорить».[19]

            Из последнего предложения следует, что Мария пока не решила, оставаться ли ей за границей или ехать с мужем в Россию. Тургенев, еще находящийся на Уайте, в ответ на это письмо уведомляет коррепондентку о своем расписании: он уезжает из Лондона в Париж, где проведет три дня в том же отеле Вyron, который ей хорошо знаком. Тургенев доволен, он шутит, он легонько посмеивается над Марьей Александровной, сравнивает ее со Сфинксом: «Сохраняю Ваше ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНОЕ письмо, как нечто необыкновенно фантастическое: можно дать тому большие деньги, кто в состоянии понять из него, что Вы сами намерены делать – и чего желаете от другого».[20] Кончается письмо фразой: «Шутки в сторону, я очень желаю Вас видеть, хотя уже почти потерял на это надежду».[21]

            Они встретились в Париже в сентябре 1860-го. Мария Маркович находит в Тургеневе влюбленного, конфидента, советчика. Думаю, что она советуется с ним насчет мужа, Богдана, по поводу своей работы... Скорей всего, она не говорит ему всего о своих отношениях с Пассеком. Похоже, что Тургеневу она становится необходима. Сужу по одной из сохранившихся записок той поры. Она датирована приблизительно сентябрем-декабрем 1860-го. Тургенев пишет: «Любезная Мария Александровна – мы едем отсюда в 12 часов – в Фонтенбло – но если даже Вы не хотите ехать с нами, мне НУЖНО Вас видеть – приходите ко мне в 11 ½ часов – вечерять, я только к полуночи вернусь и не могу быть у Вас».[22] Не знаю, кто из знакомых Тургенева, кроме Маркович, мог бы откликнуться на этот призыв.

 

Миссия Тургенева: «выпутай (ее) из мира дрянных сплетен, двойных любвей, кокетства и лжи» (А. Герцен)

В Париже Мария Маркович встречается на только с Тургеневым, но и с влюбленным в нее Александром Пассеком. Зимой 1860-1861-го Мария пишет Тургеневу необычную записку. Как правило, она избегает обращения, начинает свои письма словно с середины, с той мысли, которая в данный момент ее волнует, а тут вдруг: «Милый Иван Сергеевич». Не просто Иван Сергеевич и даже не дорогой, а «милый». Типичное начало для любовного письма. При дальнейшем чтении обнаруживается, что эта записка от обиженной женщины, Тургенев обещал приехать – и обманул: «Милый Иван Сергеевич, когда вы перестанете обещать и своими обещаниями обманывать? Я вас ждала целый день и не дождалась, хотя ваше «непременно» было подчеркнуто». Конец записки опять обескураживает своей вроде бы нелогичностью: «Суди вас Бог, а я завтра утром приду к вам».[23]

            Смысл концовки, как я его понимаю, можно выразить так: какой бы вы ни были, а я все равно вас люблю и к вам приду. Три разных интонации – любовная, обвинительная и «оправдательная». Легко понять Тургенева, который не мог разобраться в этой женщине, терялся перед ее поступками... В самом конце лета 1860 года, перед отъездом из Парижа, писатель получает телеграмму на имя Маркович (она просила своих корреспондентов писать на адрес Тургенева). В письме он сообщает, что тотчас отправил эту телеграмму по ее парижскому адресу. Дальше любопытно. Иван Сергеевич интересуется содержанием этого послания и продолжает: «Если вы, вследствие этой телеграммы, уезжаете в Ирландию или в Португалию, или если вы поселяетесь на какой-нибудь башне – дайте мне знать – ибо меня это беспокоит».[24]

            Тургенев как в воду смотрел. Через полгода, в конце февраля 1861-го, и вполне неожиданно для него, Мария Александровна отбудет в Италию вместе со своим возлюбленным Александром Пассеком.

            Это будет открытый вызов обществу. Впрочем, русские «светские дамы», проживающие за границей, Марию Маркович давно уже не любили, относились к ней с завистливым недружелюбием. Дочь живописца и скульптора Федора Толстого Екатерина Юнге (их семья жила в то время за границей) откликнулась в своем дневнике на «побег» Марии и Александра следующей записью: «Всему этому виновата Маркович! Она совершенно увлекла старшего Пассека. И что в этой женщине, что все ею так увлечены? Наружностью простая баба, отпечаток чего-то «commun» (заурядного, фр.), противные белые глаза с белыми бровями и ресницами, плоское лицо, в обществе молчит, никак ее не разговоришь, отвечает только «да» и «нет»... А все мужчины сходят по ней с ума: Тургенев лежит у ее ног, Герцен приехал к ней в Бельгию, где его чуть не схватили, Кулиш ради нее разошелся с женою.

            Пассек увлечен до того, что бросил свои занятия, свою карьеру, исхудал весь и уезжает с ней, несмотря на то, что брат стал только поправляться после болезни. А мать захворала с горя. Маркович умееет так сделать, что ее поклонники во всем заступаются за нее: она бросила мужа, прекрасного человека, – говорят: «он ее не достоин», бросила ребенка, держала его, как собаку, в кухне, – говорят: «ее душа слишком возвышена, чтобы удовлетвориться мелочью жизни». Как меня возмущает эта женшина! Где же справедливость, когда такие творения живут на земле, чтобы портить жизнь другим?»[25] Это восклицание – где же справедливость? – перекликается с похожим сальериевским вопросом: где ж правота..? - и скрывает под собой ту же банальную зависть.

            Похоже, что подобное отношение к себе Мария Маркович встречала на протяжении всей своей жизни. Она вызывала раздражение, зависть, неприязнь - особенно у особ женского пола. И переживалось это ею тяжело. В итоге, как известно, она прервала свою литературные занятия и уехала в провинцию. Но до этих событий еще далеко. В письме Тургеневу из Рима она как ни в чем не бывало пишет о красоте города, о своих римских впечатлениях. Несколько раз упоминает Ешевского.

            Мы помним, что профессор Ешевский, семейный человек с женой и детьми, был своего рода прикрытием для Марии Маркович, когда она писала мужу о своем желании посетить Италию вместе с ним. Вот и сейчас он выступает в этой роли – ей не хочется называть Пассека. Между тем, Степан Васильевич Ешевский приехал в Рим задолго до Марии и Александра – для лечения, уедет он тоже раньше, приезд влюбленных в Рим был для него неожиданностью.[26] Имя Пассека возникает в самом конце письма Маркович, но опять в компании с Ешевским и под литерой П.: «P.S. Е(шевский) и П(ассек) вам говорят поклониться. Я тут никого больше из русских не знаю...»[27] В последней фразе тоже ощущается желание «запутать следы». Однако новость, по-видимому, стараниями Татьяны Петровны, уже разлетелась. Тогда же, в феврале 1861-го, Тургенев получает письмо от Герцена из Лондона. Вся последняя часть этого письма посвящена Марии Маркович: «Засим прощай. – Марья Александровна велела прислать письмо на твое имя. Я недоволен ее письмами. Не доволен ею, – и это не так, как ты иногда с женщинами капризничаешь и ломаешься, а недоволен серьезно. Имей она себе десять интриг, мне дела нет – и конечно, я не брошу камня. Но общая фальшивость – дело иное. Ты на нее имеешь влияние (вероятно, она на тебя большее), – если хочешь быть ей полезен, поставь ее на ноги и выпутай из мира дрянных сплетен, двойных любвей, кокетства и лжи. Само собою разумеется, что это strictement (строго - фр.) между нами. Ведь Ж. Санд не оттого великая писательница, что много пакостей делала».[28]

            Комментарий к этому месту письма гласит: «Речь идет о М. А. Маркович (Марко Вовчок), с которой Тургенев находился в дружеских отношениях. Друзей беспокоило сближение ее с молодым А. В. Пассеком и обилие других поклонников».[29] Необходимы пояснения. Герцен, как видно по тону письма, сердится. Он, по его словам, реагирует не столько на интригу (роман Маркович с Пассеком, вышедший на поверхность во время их совместной поездки в Рим), сколько на «общую фальшивость» ситуации. Тут трудно что-то возразить: на поверхности Маркович действительно «крутила романы» со всеми. Муж только-только уехал, а она уже с другим, просит Герцена посылать ей письма на адрес Тургенева, значит, частенько у него бывает (недаром автор письма пишет о ее влиянии на писателя), да и сам Герцен, как мы помним, поддался ее чарам (как в свое время Кулиш, Тарас Шевченко, Белозерский...), именно ей хотел прочесть заветные, никому не читанные главы «Былого и дум» «Круженье сердца» - о трагедии, случившейся в его семье. Весть о ее предстоящем путешествии в Италию Тургенев получил от самой Маркович, что явствует из его письма к ней, написанного в день ее отъезда, 17 февраля/1 марта 1861 года.

            Внук Марии Маркович пытается в своей книге сгладить ситуацию. Он пишет, что Герцен узнал о развитии отношений Маркович с Пассеком из писем Тургенева и «занял мудрую тактичную позицию».[30] Оба утверждения вызывают удивление. О герценовской позиции, далекой от «тактичной», можно судить по цитированному письму. Герцен в нем ни на шутку рассержен. А по поводу того, что источником сведений о «романе» для Герцена был Тургенев, можно только руками развести. Для самого Тургенева это известие было «громом с ясного неба», да и не в его правилах было делиться такими вещами с кем бы то ни было. Он сам был одним из «поклонников» Марии Маркович, чтобы не сказать больше; посему предположение Б.Б. Лобач-Жученко мне кажется не соответствующим действительности.

             Была ли поездка в Италию, определившая судьбу Марии Маркович на несколько лет, счастливой? И да, и нет. Во всяком случае, супруги Ешевские могли бы сказать на этот счет нечто прямо противоположное. Так, Ешевский пишет жене из Рима 6/18 марта 1861-го: «С Марией Александровной я вижусь на минуту иногда по вечерам: день совершенно занят. Она теперь, кажется, совершенна счастлива...»[31] Между тем, сама Мария в письме к жене Ешевского, Юлии, пишет о пребывании в Риме так: «Я пробыла в Риме шесть недель... Вы, моя милая Юлия Петровна, все спрашиваете, как мне, что со мной. Так знайте, что мне очень грустно, и я за это время перевидела и пережила горькие дни».[32] Можно связать эту грусть с осознанием «фальшивости» своего положения. Мария не Авдотья Панаева, она человек уже нового времени, когда «гражданский брак» становится частью жизни разночинной интеллигенции. Дело, скорей всего, в другом. Ей волей-неволей приходится лгать – мужу, ждущему ее возвращения, тому же Тургеневу... Возможно, ее мучит неотвратимость ее поступка...

            В день отъезда Маркович (17февраля/1 марта 1861) в Италию писатель пишет ей письмо. Сообщает, что г-жа Пассек просит его приехать, чтобы поговорить о ВАЖНОМ деле, и он догадывается, о каком. Дальше Тургенев как человек любящий Марию и переживающий еще и свою любовную драму, связанную с ней, пытается ее успокоить (ее или себя?): «Вы хорошо сделали, что поехали... Будем думать, что хорошо, так как теперь этого уже вернуть нельзя». Дальше следуют довольно странные советы, советы влюбленного, не желающего верить очевидности, словно Мария Александровна поехала в Рим исключительно с экскурсионно-познавательной целью, словно это не ее первое открытое появление на людях с возлюбленным: «Постарайтесь, по крайней мере, извлечь всевозможную пользу из Вашего пребывания в Риме: не МЛЕЙТЕ, сидя по часам о бок с Вашими, впрочем, милейшими приятелями; смотрите во все глаза, учитесь, ходите по церквам и галереям». И дальше опять странно: «Рим – удивительный город: он до некоторой степени может все заменить: общество, счастье – и даже любовь». Нет, не верит, не хочет верить Тургенев, что у Марии с Пассеком что-то настоящее, а при отсутствии настоящего чувства – его может заменить Рим, пребывание в нем. Скорей всего, Мария говорила Тургеневу, что едет не с одним Пассеком, а еще и с Ешевским – отсюда в тургеневском письме не «приятель», а «приятели». Впрочем, в конце этого «смутного», написанного в смятенье чувств послания Тургенев упоминает и Пассека как «спутника» Марии: «Поклонитесь от меня Ешевскому и Вашему спутнику, Александру Вадимовичу».[33]

            Через три дня, 20 февраля (4 марта) 1861-го, Тургенев снова пишет в Рим и винится перед Маркович в написании «свирепого» письма, написанного им «третьего дня»: «Не сердитесь на меня и напишите мне словечко». Что за «свирепое» письмо? Б.Б. Лобач-Жученко утверждает, что Тургенев написал Марии (не сохранившееся) «свирепое письмо» под влиянием разговора с Татьяной Петровной Пассек. Здесь не все сходится. О предстоящей встрече с «г-жой Пассек» Иван Сергеевич пишет уже в первом письме к отбывшей в Рим Маркович: «Смутно предчувствую, о чем сия дама будет со мной беседовать – но от меня она немного толку добьется – и, вероятно, почувствует ко мне антипатию. Господь с ней!»[34] Совсем не похоже, чтобы Тургенев испытывал на себе влияние Татьяны Пассек. Можно допустить, что писатель получил 18-го февраля письмо Герцена, написанное 17-го февраля (через нарочного) и под его влиянием в своем новом послании к беглянке устроил ей «свирепую» выволочку. Но как-то даты уж очень примыкают друг к другу, все же, скорей всего, Тургенев в письме от 18 февраля («третьего дня», то есть за два дня до 20-го) выражал свое отношение к происшедшему.

             В «примирительном» письме, написанном по прошествии еще двух дней, 20 февраля, он пишет, что «пересолил с намерением». И дальше, поясняя: «Но основание моего письма справедливо – и, поразмыслив о нем, Вы сами убедитесь, что Вам нельзя продолжать идти по той же дорожке». Опять против воли вырываются у Тургенева слова слишком большого эмоционального градуса. Получается, что Мария Маркович «сбилась с пути», «пошла по плохой дорожке». Иван Сергеевич пытается смикшировать свое осуждение: «А впрочем, у каждого свой ум в голове».[35] О том, что Тургенев взволнован ситуацией, свидетельствует интенсивность, с какой он пишет письма – подряд три дня, 17, 18 и 20 февраля (одновременно он пересылает ей письма ее мужа, Афанасия Марковича, полученные на свой адрес).

            Мария Маркович, получив «свирепое» тургеневское письмо от 18 февраля[36], обиделась: «Вы слишком скоро обвиняете. Как же вы можете в один день так перемениться?» Действительно, в письме от 17 февр./1марта обвинений не было, хотя тургеневское «одобрение», как мы помним, было весьма своеобразным...

            Она подозревает, что на Тургенева надавили, вспоминает, что много раз слышала о нем: «Он не злой человек, но его все можно заставить сделать». Мария спрашивает напрямую: «...скажите вы мне, правда ли это».[37] Напомним читателю, что, по нашему мнению, Тургенев выражал свое – скорректированное – мнение относительно происшедшего. Но если раньше Мария вела себя в основном как послушная ученица, принимающая замечания и «выволочки» учителя, то с этого момента в их отношениях наметился новый этап. Ученица взбунтовалась. Ученица сама встала на учительскую кафедру.

 

Бунт ученицы

«Бунт», конечно, сильно сказано. Но в ответ на обидное для нее письмо Тургенева Мария переходит в наступление: «Помните, вы как-то сказали: «Что такое добрый честный человек? Что такое злодей? Что правда-неправда? В сущности, всё одинаково». А я думаю, что есть разница и, право, большая – не надо же смешивать и говорить так за то, что всегда вас выслушивали и во всем вам верили». Грамматически последнее предложение получилось неуклюжим– «говорить так за то», но смысл его вполне ясен: Мария просит не платить ей за ее «веру» ложными сентенциями и – подразумевается – ложным осуждением. И в довершение она сообщает, что покажет тургеневское письмо А(лександру) В(адимовичу): «Он истинно добрый и истинно честный человек – он так и ответит мне».[38] Каково было читать Тургеневу, что Мария Маркович собирается отдать на суд Александра Пассека его, тургеневское, письмо к ней!

            Ответ Тургенева на это письмо не сохранился, по-видимому, был он неровным, нервным, об этом можно судить по новому «выговору», который Мария Маркович делает своему наставнику-поклоннику: «У меня нет таких друзей, которые бы говорили нехорошо о Вас, разве Вы этого не знаете?.. Если я говорила об А.В., что он добрый и честный человек, зачем Вы приняли, что я хотела этим сказать, что Вы нехороший?» Она заключает свою вторую строгую отповедь так: «Принимайте мои слова так, как говорятся мои слова – без намеков и искренно» (1 квiтня (апреля) 1861).[39]

            В этом письме впервые за время переписки Мария пишет слово Вы с большой буквы. Трудно сказать, в чем здесь причина: возможно, в желании показать Тургеневу возникшее между ними расстояние...

            Весной 1861 года Мария Маркович шлет Тургеневу крошечные записки из Италии. В них много вопросов – о его здоровье, о его дочери, собравшейся в тот год замуж, но замуж тогда не вышедшей, об общих знакомых, о том, когда он едет в Россию – и мало о ней самой. В них не упоминается имя Пассека. Одно из своих коротких писем она подписывает «Всегда вам преданная Мария Маркович». Из Рима Мария с сыном и Пассеком едут в Неаполь. Оттуда – снова короткая записка Тургеневу, уже майская (от 4/6 мая 1861) – ответ на неизвестное нам письмо. Вот ее конец: «Вы пишете, что вы мне преданы и всегда будете; должно быть, я вам больше, чем вы мне, а уж что навсегда, то навсегда».[40]

            Тургенев отвечает уже из России, куда уехал в самом конце апреля 1861, - уехал в «деревню» дописывать главный роман своей жизни «Отцы и дети». В письме из Спасского он опять, по старой памяти, отчитывает свою неприлежную ученицу: «Господи боже мой – или – боже мiй милiй! как говорят г-да хохлы – что Вы за неисправимая женщина – любезная Марья Александровна! Можно ли из Италии в Россию писать записку в 5 строк, из которых, вдобавок, ничего не узнаешь путного... Ни слова о том, куда Вы намерены ехать из Рима, где думаете провести лето – вернетесь ли в Париж за Вашими вещами, что делают Ваши спутники, есть ли у Вас еще спутники и т.д.». (курсив мой, - ИЧ).

             Не нужно быть прорицателем, чтобы понять, что последний вопрос волнует Тургенева больше всего. После выволочки следует драгоценная похвала: «Однако в Вашей записочке есть хорошее слово – Вы говорите, что преданы мне НАВСЕГДА. Это много значит, но я Вам верю, хотя Вы – не без хитрости, как сами знаете».[41]

            Письмо это чрезвычайно важно – и в следующей главке я продолжу его цитировать. Здесь же скажу вот о чем. После неожиданного отъезда Марии с ее тайным возлюбленным, роман с которым, уже давно длящийся, она скрывала от Ивана Сергеевича, естественно было предположить, что она «не без хитрости». Тургенев, как мы знаем, предрекал быстрый конец этому увлечению. Вот и сейчас он допытывается, одна ли она или все еще со своими «сопровождающими».

            По письмам Марии можно было предположить, что ее сопровождают двое – Пассек и Ешевский. Конечно, писатель жаждет услышать, что «сопровождающих» больше нет, они испарились – и Мария одна. В этой надежде он пребывает еще по одной причине. «Преданная вам навсегда» – некая клятва верности. Намек на то, что новые отношения временные, а старые останутся навсегда. Одна беда: как говорил Баратынский, стихи которого Тургенев рекомендовал Марии Маркович, «не властны мы в самих себе»; желание дать клятву часто свидетельствует о неуверенности, о стремлении оградить себя от возможностей, которые предоставляют жизнь и свобода. В итоге клятвы нарушаются. Вот и в данном случае, слова «преданная вам навсегда» станут прологом к полному разрыву отношений, который произойдет меньше чем через три года.

 

Рефлексия Тургенева: как понять все то, что было?

Уехав в Россию, на временном и пространственном расстоянии от случившихся событий, Иван Сергеевич может проанализировать весь ход своих взаимоотношений с Марией Маркович. О такой попытке свидетельствует большое письмо из Спасского от 22 мая /3 июня 1861 года. В России – буча: еще зимой, 19 февраля, того же года объявлен царский манифест о даровании крепостным свободы, страна бурлит. Тургенев не может быть в стороне от этих событий, они касаются его непосредственно, однако и личные дела его не отпускают. В деревенском одиночестве он размышляет о своей жизни, о женщинах ему близких. Да, Полина Виардо. Но именно в это время певица от него отдаляется. Она занята своей карьерой, которая подходит к концу и должна найти достойное завершение, общается с Гектором Берлиозом, поет в концертах. Так получается, что именно Мария Маркович восполнила вакуум в личной жизни писателя в годы, предшествующие окончательному переселению Тургенева вслед за семьей Виардо в Баден-Баден (1864).

            А теперь обратимся к его письму из Спасского: «Что я Вам предан – это несомненно, но кроме этого чувства, во мне есть другое, довольно странное, которое иногда заставляет меня желать Вас иметь возле себя – как в моей маленькой парижской комнате – помните?» Здесь стоит остановиться. Чувство, которое заставляет желать иметь возле себя другое существо, – как оно называется? Думаю, что любой мне подскажет. Как, однако, неказисто, косноязычно выразился писатель. Почти так же, как когда говорил о русском языке: «Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан...» То, что трудно выразить, – трудно формулируется и косноязычно звучит. Но продолжу цитирование: «Когда мне приходят в голову наши тогдашние беседы – я не могу не сознаться, что Вы престранное существо – и что Вас разобрать очень трудно». О чем это? Неужели писатель вспоминает «беседы», то есть слова, реплики, мысли? Да нет, конечно. Под беседами подразумевается все что угодно – времяпрепровождение в маленькой холостяцкой парижской комнатке, куда, как мы помним, однажды Тургенев звал Марию запиской в половине двенадцатого ночи. Этот вывод укрепляется следующим предложением: «По крайней мере – мне до сих пор не ясно, как понять все то, что было, под какую рубрику все это отнести?»

            Конечно же, не философские беседы тогда велись между ними. Тургенев не в состоянии понять, как после того, что было между ними тогда в Париже, Мария могла предпочесть ему какого-то незначащего юнца, ничем себя не проявившего... Ему по-прежнему трудно поверить в искренность любви Марии Маркович к Пассеку. И завершается эта тема так: «При свидании я Вам сообщу, на каком предположении я остановился – как на самом вероятном – хотя мало лестном для меня».[42]

            Почему Тургенев хочет сообщить свои соображения «при свидании»? - да потому как затронута слишком интимная область, к тому же он не хочет травмировать Марию. Написанное запоминается, его топором не вырубишь.

            Можно попробовать докопаться до тургеневского «предположения». Тургеневу могло прийти в голову, что он слишком «стар» для Марии, что она предпочла ему «молодого». В пользу этого соображения говорит еще один пассаж письма, расположенный ближе к концу. Вот он: «Здесь весна очень запоздала – и вдруг вспыхнула – как порох – всяческой зеленью, цветами и травами. Этого за границей не увидишь. Но худо – толкаться стариком с каким-то окисленным сердцем в груди – под этими золотистыми липами... Что делать! Скоро еще хуже будет»[43] (курсив мой, - ИЧ).

            Напомню читателю, что Тургеневу в это время 43 года, Марии Маркович – 28. Тургенев находится в расцвете творческих сил, он признан соотечественниками, пользуется авторитетом на Западе, впереди у него вершина – роман «Отцы и дети». И однако свои 43 года – что за возраст для мужчины? – он считает, как и его герой Федор Лаврецкий, – старостью. И по-видимому, это не рисовка. Потеря первоначального – яркого и чистого – восприятия мира для писателя признак «окисления сердца».

            Рефлексия по поводу отношений с Марией Маркович находит продолжение в середине письма. Рассказывая о своих планах – окончить роман, устроить свои отношения с мужиками, съездить с дочкой и ее компаньонкой в Северную Италию и вернуться к середине сентября в Париж, – Тургенев просит того же и от своего адресата: «Я бы Вам был благодарен, если бы и Вы сообщили мне свой план». Дальше следует очень важное для нас замечание: «Но ведь Вы не зависите от себя... а от чего или от кого Вы зависите – это для меня тайна».[44] Удивительно, писатель-психолог, знаток в особенности женской души, Тургенев отказывается понимать, чем руководствуется в своих поступках Мария Маркович. Можно это отнести – как, по всей видимости, относил сам Тургенев, - к разнице поколений. Кроме того, писатель видел у своей корреспондентки «непостоянство в общем ходе жизни» при постоянстве привязанностей, о чем он напишет ей в письме из Спасского, но уже летом следующего года.[45]

            Со своей стороны, я могу сказать, что Мария Александровна не была вполне чистосердечна в письмах к Ивану Сергеевичу. В своих отношениях с ним она оставляла «зазор» для возможных «корректировок».[46] Потому многое из первостепенного для нее в данный момент в свои письма не включала и наоборот: кое-что, не главное, выдвигала на первое место. Отсюда у ее корреспондента возникала неверная фокусировка, на основе которой трудно было сделать какие-либо выводы об ее истинной жизни и о побудительных мотивах ее поступков. Кончается это письмо примечательно: «Прощайте – постарайтесь написать немного подельнее... Жму Вам руку – и делаю еще что-то, на что Вы, бывало, никогда не отвечали». Полагаю, что Иван Сергеевич на прощание целовал Марию «в уста сахарные».[47] Далее следует: «Поцелуйте Богдана, о котором Вы мне ни слова не сказали – и поклонитесь – если есть кому кланяться. Ваш Ив. Тургенев».[48]        

            Поклонитесь – если есть кому кланяться. Тургенев по-прежнему пребывает в уверенности (и Мария не спешит его разуверить!), что происшедшее – случайный поворот, каприз взбалмошной натуры, что «спутники» Марии Маркович недолговечны; он ждет момента, когда они испарятся, для него важно, что Мария «навсегда» привязана только к нему. Эти строчки одновременно свидетельствуют и о том, что Тургенев отказывается понимать свою корреспондентку. Она для него – человек «вне обычной логики», чей «общий ход жизни» ему непостижим.

 

Противоречия. Национальный вопрос. Добролюбов

Уже раньше Тургенев посмеивался над дружбой Марии Маркович с поляками. В ее друзьях числились Эд. Желиговский (Антоний Сова), С.И. Сераковский, Т. Шуазель, Сохновский, П. Круневич. Мария сочувствовала польскому национально-освободительному движению. Она выучила польский язык, начала читать по-польски, впоследствии переводила книги польских авторов. Прочитав в письме, что ехала она в Гейдельберг и назад «все с ПОЛЯКАМИ и с ПОЛЬКАМИ»,[49] Тургенев отозвался на это так: «Не предавайтесь слишком влиянию польского элемента».[50] В его майском письме из Спасского есть похожая, но более развернутся, вполне невинная насмешка над украинцами, или малороссами, как их тогда называли: «Видел я в Петербурге Белозерского (редактор украинского журнала «Основы», бывший член Кирилло-Мефодиевского братства, - ИЧ) и др... Мне дали 4 № «Основ», из которых я мог заключить, что выше малороссийского племени нет ничего в мире – и что в особенности мы, великороссы, дрянь и ничтожество. А мы, великороссы, поглаживаем себе бороду, посмеиваемся и думаем: пускай дети тешатся, пока еще молоды. Вырастут – поумнеют. А теперь они еще от собственных слов пьянеют. И журнал у них на такой славной бумаге – и Шевченко такой великий поэт... Тешьтесь, тешьтесь, милые дети».[51]

            Требуются пояснения. Тургенев ничего не имел против малороссов. Мы знаем, что он общался с Шевченко, в 1876-м году написал о нем воспоминания.[52] Он перевел на русский язык народные украинские рассказы Марко Вовчок. Однако ему претило всякое ложное возвеличивание. Украинская литература только зарождалась, она не обладала еще таким богатством, как русская, – отсюда насмешка над «великим поэтом» Шевченко, чье величие, конечно же, меркнет на фоне таких гениев поэзии, как Пушкин. Характерно, что схожее чувство в отношении Шевченко испытывал Иосиф Бродский.[53] Но у Бродского это вылилось в желчные ядовитые стихи, у Тургенева же тон легкий, вовсе не ядовитый. Та серьезность, с которой относятся к нарождающейся украинской культуре ее адепты, кажется ему преувеличенной, «детской». К тому же «пиетет» перед своим у националистов любого народа обычно сопровождается неприятием чужого и чужих, хотя бы и близких по языку и крови. Другое дело, что имперская власть мешала проявлению украинской самобытности и культуры – арестовывала и преследовала их носителей, закрывала национальные журналы. Многие из украинских приятелей и знакомых Марко Вовчок (включая ее мужа) отбыли суровое наказание за участие в тайном Кирилло-Мефодиевском братстве, имевшем целью национальное и социальное раскрепощение Малороссии.

            Будучи русской по рождению, Марко Вовчок всей душой сочувствовала украинцам и полякам. Недаром она собирала в украинских селах песни и сказания, выучилась говорить и писать по-украински так, что ее язык Шевченко считал образцовым.[54] Тургенев же в своих выводах относительно украинской культуры был осторожен и взвешен, он отмечал, что свой дневник Тарас Григорьевич вел на русском языке, что «даже несколько огорчало его соотчичей». Там же, в очерке о Шевченко, он писал применительно к себе и к русской либеральной интеллигенции: «...талант его привлекал нас своею оригинальностью и силой, хотя едва ли кто-либо из нас признавал за ним то громадное, чуть не мировое значение, которое, не обинуясь, придавали ему находившиеся в Петербурге малороссы».[55]

             Нет, Тургенев не спешил вслед за Герценом и Марией Маркович поддержать притязания поляков и украинцев. При этом он не выражал свои мнения в официальной печати, так что с полным правом мог написать Герцену в ходе польского восстания 1863 года: «...Ни одного – ни обидного, ни эмоционального слова не вышло из моих уст насчет поляков – хотя бы уже потому, что я еще не потерял всякого понимания «трагического». Теперь никому не до смеха».[56] Свои расхождения с Марией Маркович по украинско-польскому вопросу Тургенев видел, но относился к ним с улыбкой.

            В письме из Спасского летом 1862 года он спрашивает в приписке: «Небось все по-польски вы читаете?» Дальше следует: «Здесь я встретился с одним малороссом, который рад нас, русских, зубами разорвать – и от поляков в восторге. Вот Вы бы порадовались!»[57] Мария не оставляет без ответа этот пассаж: «...а тут все русские умываются утром с мыслью разгромить того или другого. Шум такой большой, крик такой громкий со всех сторон, а немного добра – по крошечку».[58] В сущности, хотя Тургенев и Маркович болеют за разные лагеря, у них нет серьезных расхождений во взглядах. Мария понимает, что Тургенев ценит украинскую и польскую культуру, с интересом относится к ее носителям. Ему только претит, когда эти носители ненавидят подряд всех русских...

            Еще одним раздражающим моментом в отношениях Тургенева и Марии Маркович неожиданно стал Добролюбов. Мария Александровна случайно встретила его в Неаполе. Николай приехал туда лечиться от злой чахотки, побороть которую не смогла и Италия. В письме к Тургеневу от 6/18 мая 1861 года Мария пишет, что видит Добролюбова каждый день: «Он хороший какой человек и как не думает о том, что он вот как хорош и об этом не напоминает никому». Нужно было быть очень простодушной, чтобы написать это Тургеневу, у которого с Добролюбовым были свои счеты. Затем корреспондентка пишет в таком же ключе о Некрасове, до недавних пор бывшем ближайшим другом Тургенева, их отношения испортились – формально из-за Добролюбова: «Я слыхала о Некрасове прежде, что Некрасов человек нехороший, пропащий, и все не верилось, что человек кажется нехорош так, кто так говорит, как он, и теперь слышу другое, хорошеее о нем. Меня долго еще смущало то, что он с вами разошелся по вине, говорили, да могло быть просто недоразумение. Часто это бывает и часто непоправимо. Что вы мне на все это скажете?»[59] Не знаем, что отвечал на это Тургенев. Сближение Марии Александровны с Добролюбовым не должно было его радовать. Здесь, хотя и не совсем к месту, сделаю одно замечание. Обычно, говоря о противоречиях между Тургеневым и Добролюбовым, вспоминают блестящую, политически острую добролюбовскую рецензию на роман «Накануне», которой якобы испугался писатель. При этом почему-то не учитывается, что Тургенев писал роман не о революции и революционерах. Его герой – Инсаров – борется за освобождение родины от турецкого гнета, то есть он борец за национальное освобождение. Уже одно это различие давало повод Тургеневу не принимать трактовку Добролюбова,  чье понимание тургеневского произведения как предвестника революции не только противоречило воззрениям самого автора, но и походило на своеобразный политический «донос» на него. На последнее, кстати говоря, указывал Тургеневу цензор «Современника» в приватном письме к нему.

             Мария Маркович, между тем, благодаря Добролюбову, вышла на Чернышевского. Николай Гаврилович взял ее повесть для печатания в «Современнике» («Жили да были три сестры», 1861) и помог договориться с книгоиздателем об издании «Новых повестей и рассказов» Марко Вовчок (1861, издательство Кожанчикова). Летом 1861-го Мария сообщает Тургеневу из Парижа: «Мои дела поправились, как говорится, потому что за них взялся Чернышевский. Я его никогда не видала, но по всему, он должен быть совсем хороший человек».[60] В позднем письме сыну (от 10 вересня (сентября, - ИЧ) 1887 года в Астрахань, где сосланный народоволец Богдан Маркович общался с Чернышевским, Мария Александровна пишет о Добролюбове, с которым общалась недолго – «какие-нибудь месяц или два»: «Он обращал меня, что называется, в свою веру... Предупреждаю, что отзывы его о многих, которые пользуются «симпатиями русской публики», были более чем непочтительны. Особенно горько и язвительно осмеивал он Тургенева».[61]

            Если мы возьмем письмо Марии Маркович, адресованное Николаю Добролюбову и написанное в августе 1861 года, то там о Тургеневе не говорится ни слова. Зато в конце есть примечательный постскриптум: «P.S. Т. хороший человек». Под Т., конечно, подразумевается Тургенев. Есть у меня одна догадка. В письме к Николаю Чернышевскому в Астрахань в сентябре 1887 года в ответ на его просьбу «написать все, что слышала от Ник(олая) Алекс(андровича),[62] Мария Маркович писала: «Я так и сделала, за исключением одного рассказа его, который не считаю вправе передать».[63] Моя догадка состоит в том, что рассказ Добролюбова, который Мария не хотела предавать огласке, касался Тургенева. Добролюбов, Чернышевский, позднее Некрасов несомненно вошли в жизнь Марии Маркович, ее мировоззрению были гораздо ближе разночинцы-демократы, чем либеральный дворянин, «постепеновец» Тургенев.

            И однако для Марии Александровны Тургенев оставался «хорошим человеком», наряду с Добролюбовым, Чернышевским и Некрасовым. Его память она не хотела чернить, передавая чужие рассказы, пусть даже и добролюбовские. И опорой в этом ей могло послужить только чуткое сердце да тонкое понимание людей.

            Еще о Добролюбове. Внук писательницы Борис Борисович Лобач-Жученко цитирует воспоминания Чернышевского 1884-1888 года: «Открытым заявлением ненависти Тургенева к Добролюбову, был, как известно, роман «Отцы и дети». Далее автор пишет, что в разговоре с М.А. Маркович (Марко Вовчок) Тургенев после некоторого запирательства должен был сознаться, «что действительно он желал мстить Добролюбову, когда писал свой роман».[64] Если обратимся непосредственно к воспоминаниям Чернышевского, окажется, что слова Марии Маркович пересказывает ему какой-то тургеневский приятель... Сведения явно дошли до Чернышевского через вторые руки – лично с Маркович он не общался. В письмах она, как мы знаем, не передавала Чернышевскому ни слов Тургенева о Добролюбове, ни Добролюбова о Тургеневе.      Судя по переписке, тургеневский роман ей понравился, и особенно понравился именно Базаров. Она читала роман и присутствовала на его авторском чтении, устроенном Тургеневым осенью 1861-го, по возвращении из России.

            В письме от 27 сент./9 окт. 1861 года Маркович сообщает Добролюбову: «Тургенев сюда (в Париж, - ИЧ) приехал, я его видаю часто и читала новую его повесть «Отцы и дети». Лучше всех лиц в ней Базаров, хоть и нигилист».[65] Такая оценка героя плохо вяжется со словами о «мести» Тургенева Добролюбову с помощью романа.

             Но как бы то ни было, отношения Тургенева с Маркович в это время уже далеко не так идилличны, как в начале их знакомства. В их общественных взглядах обнаруживаются расхождения.

 

            Учитель и ученица меняются местами

            Летом 1861-го года, вернувшись в Париж после путешествия по Италии с Александром Пассеком, Мария Маркович отвечает на письмо Тургенева, с весны уехавшего в Россию – дописывать «Отцов и детей». В письме Иван Сергеевич выражает свое удовольствие по поводу ее слов «преданная вам навсегда», он верит им, хотя она «и не без хитрости». В ответ Мария пишет: «Отчего же вам и не верить, что я вам предана, когда это правда. Я вам предана всегда и верно. Вы для меня лучше многих, многих людей, но видно, я не за то люблю вас, потому что бывало время, когда вы казались хуже, и я тогда вас все так же любила. А вы, пожалуйста, будьте лучше».[66] «Предана всегда и верно», «люблю вас», «все так же любила» – думаю, что читать это письмо Тургеневу было приятно, тем более что написано оно было «беглянкой», чьи «похождения» были на устах у русского Парижа. Но есть здесь и еще кое-что. Мария призывает писателя, бывшего совсем недавно для нее учителем, авторитетом: «...пожалуйста, будьте лучше». Правда, дальше следует вполне ученический отчет: «Я теперь много работаю и много читаю. Вчера кончила Буало – вы не сердитесь. Теперь у меня еще история Тьера. И много еще книг».[67] Фраза о Буало «вы не сердитесь» не вполне понятна. Возможно, Тургенев нелестно отзывался о французском теоретике-классицисте, рассуждающем о поэзии. Нам важно, что Мария, несмотря на это «не сердитесь», книгу прочла. После истории с Пассеком (которая на самом деле продолжается), Тургенев никак не может представить истинный облик своей корреспондентки. Правдива ли она с ним?

            В ответ на не дошедшее до нас письмо Ивана Сергеевича, где этот вопрос, по-видимому, стоял, хоть и в завуалированной форме, Мария Маркович кидается в наступление: «Что вы видите насквозь? И отчего мне бояться этого? Когда у меня есть что, о чем я хочу сказать, я говорю, когда есть что, о чем не хочу сказать, не скажу – скажу ли, не скажу ли, не боюсь. Если я не люблю много рассказывать, то не люблю и возиться с тем, чтобы то или другое прятать как клад. Это все, если касается меня, а о других я говорю или молчу по их воле, если только могу». И завершается это «наставительное» письмо так: «Вы кот Мурлыка – не мурлыкайте тем людям, что вас любят».[68]

            «Кот Мурлыка» - персонаж сказочный. В русских народных сказках это герой амбивалентный – сметливый и вороватый, его бьет хозяйка, но, побитый, он находит за печкой «горшок каши» или лакомится хозяйской сметаной. Назвав Тургенева «котом Мурлыкой», Мария Маркович по-хозяйски его одергивает, предупреждает и даже немножко «стыдит», что больше подходит к роли учителя, чем ученика... Смысл «отповеди» примерно такой: верьте тем, кто вас любит. Верила ли сама Мария своим клятвам? С высоты нашего сегодняшнего знания можно сказать, что Тургенев был прав, когда сомневался в истинности ее слов.

            Письма Маркович к Тургеневу 1862 года теряют свою прежнюю спонтанность, в них появляются принятые в переписке обороты, например, - обращение к адресату. Письма Тургенева к ней всегда начинались одинаковым образом: «Милая Мария Александровна!» Теперь и письма Марии Александровны к Тургеневу имеют в начале такую же формулу: «Милый Иван Сергеевич». Ученица усвоила урок. Если прежде она очень мало писала о своих взглядах на жизнь, предпочитала выслушивать «учителя», то теперь позволяет себе высказываться на философские темы: «А иногда так как-то грустно смотреть на людей. Похоже на то, что наряжаются на праздник какой-то, и праздник этот их не веселит, а только шумит им. Я как одна, так могу думать теперь, беспокоиться и печалиться, а как слышу разговоры, так только тяжело – все говорят о себе, а точно о ком ином – жизни не видать в речи, хоть и кричат и пылят.[69] В продолжении письма, изъявляя Тургеневу свою любовь и желание его видеть и слышать, Мария одновременно указывает и на его неприятную ей черту: «Хочется иногда вас видеть и слышать. Вас зовут равнодушным ко всему человеком, и я вас так называла иногда сама и ко всему равнодушия не люблю, а с вами лучше, чем с другими».[70] Не уверена, что эти слова: «С вами лучше, чем с другими» очень обрадовали Тургенева. Любовь тем и хороша, что избирает одного, «других» для нее не существует.

             Еще совсем недавно впитывавшая советы Тургенева по части чтения, сейчас Мария Маркович выходит на тот уровень, когда самой хочется поделиться своими читательскими находками. Вот что пишет она писателю в Спасское из Парижа в августе 1862 года: «У меня есть теперь что читать и такие есть вещи, что читаю и не начитаюсь. Несколько раз хотела кое-что вам (‘вам’ она так и не научилась писать с большой буквы, - ИЧ) послать, чтобы и вы прочли».[71] И в следующем письме, в августе-сентябре того же 1862 года, тоже в Спасское: «Я читаю по-польски, да, но ничего нет такого, как у Мицкевича. Много и мыслей добрых и чувств добрых, да без поэзии. Я прочла персидского поэта Сади – не читали вы его? Совсем особенное от других – точно невиданные цветы, мне показалось – цветут иначе, другим цветом. Приедете, будем читать Мицкевича – я согласна. Как это мне не до вас? Мне до вас. У меня есть много хороших вещей, и я вам их берегу прочитать. Что же вы читаете? Пишите мне».[72]

            Ученица заимела свой голос и общается с мэтром на равных - при том, что он бесспорно эрудированнее, начитаннее, образованнее. Думаю, что причина этого в той степени близости к Тургеневу, которую она ощущала. Свою к ней привязанность писатель неизменно подчеркивал. Вот и в июльском письме из Спасского за 1862 год читаем: «Я знаю, как Вы ко мне расположены, и Вы должны знать, что я к Вам привязан».[73]

            В письмах 1862 года хорошо просматривается, как выросла и изменилась ученица. Тургенев, оказавшись в России, отдает ее рассказы Каткову в «Русский вестник», она пишет, что ее не устраивает цена; скорей всего, не устраивала и реакционная направленность издателя, она отказывается от уже посланных Катковым денег. Именно ей, Марии Маркович, поверяет Тургенев свои заветные мысли о друге юности – Бакунине, в ответ на ее вопрос о нем после визита к ней Михаила Александровича: «Что за человек Бакунин, спрашиваете Вы? Я в Рудине представил довольно верный его портрет: теперь это Рудин НЕ убитый на баррикаде. Между нами – это развалина. Будет еще копошиться помаленьку и стараться поднимать славян, но из этого ничего не выйдет. Жаль его: тяжелая ноша – жизнь устарелого и выдохшегося агитатора. Вот мое откровенное мнение о нем – а Вы не болтайте».[74] Тургенев уверен в корреспондентке – не разнесет его характеристику друга по знакомым (самой от них достается!), не донесет самому Мишелю Бакунину.

             А как обстоит дело с Марией Маркович? Так ли она верит оценкам и мнениям Тургенева, как в начале их знакомства? Нет, конечно, все изменилось. И мнения бывшей прилежной ученицы порой резко не совпадают с таковыми у Ивана Сергеевича. В Бакунина и его дело она верит. Позднее Маркович будет участвовать в составлении для него украинских «бунтарских» прокламаций.[75] Летом 1862-го Тургенев находится не в Париже – в России, Марии легче с ним общаться на расстоянии, думать о том, какие книги они вместе будут читать. В то же время она ощущает, что в реальной жизни их отношения подходят к концу.

 

Разрыв

Последняя из сохранившихся записок Тургенева к Марии Маркович датируется октябрем-ноябрем 1862 года и отправлена из Парижа в Париж, по-видимому, через курьера: «Любезнейшая Марья Александровна, я нездоров и должен сидеть дома – зайдите ко мне вечерком – Мицкевича почитаем. Ваш Иван Тургенев».[76]

            Мицкевич здесь выступает в качестве лакомства, вкусной конфетки, с помощью которой Тургенев хочет приманить свою корреспондентку. Ей – как мы знаем – польский поэт очень нравился.

            Будучи в России летом и осенью 1861-го и 1862-го, Тургенев заклинал Марию Маркович туда не ехать.[77] Он, как мог, помогал ей в ее издательских делах с российскими журналами. Ни Добролюбов, ни Чернышевский уже не могли ей помочь – первый из-за смерти, второй будучи посажен в Петропавловскую крепость. Почему не следует ехать в Россию? Он, Тургенев, едет туда поневоле – разбираться с крестьянами после царского манифеста 19 февраля 1861 года. А Марии зачем туда соваться в такое опасное время? Несмотря на заклинания Тургенева, Мария в Россию поехала. Она находилась там несколько осенних и зимних месяцев 1862-1863 года. Жизнь в Париже с Пассеком требовала денег, Маркович надеялась получить у издателей невыплаченные гонорары. В Петербурге она встретилась с Некрасовым, заочно ее знавшим и печатавшим ее рассказы, в этот раз она передала ему статью Александра Пассека о французских колониях для малолетних преступников. Некрасов с Тургеневым в эту пору были уже врагами, и, хотя Тургенев считал, что поссорился с бывшим ближайшим другом по соображениям морали, объективно получалось, что разделили их общественно-политические взгляды.

            В 1863-64 г.г. Тургенев потерял многих своих почитателей, вслед за Герценом решивших, что Тургенев «предал» друзей своей юности перед лицом Российского Сената, когда давал показания о своих «сношениях с лондонскими пропагандистами» – Герценом, Огаревым и Бакуниным.[78] В 1864 году в Париже побывала Аполлинария Суслова. В своем Дневнике она пишет о своих парижских знакомых, в частности о графине Салиас (писательнице Евгении Тур), которая «разорвала знакомство с Тургеневым за то, что он написал письмо государю, в котором говорил, что разорвал из уважения к нему все связи с друзьями своей юности».[79]

            Мнение это разделяли многие парижские друзья писателя. Тургенев отвергал это обвинение в письме Герцену от 21 марта/2 апреля 1864 года: «...я не только не оскорбил никого из друзей своих, но и не думал от них отрекаться: я бы почел это недостойным самого себя. ...Да, государь, который не знал меня вовсе – все-таки понял, что имеет дело с честным человеком – и за это моя благодарность к нему еще увеличилась; а старинные друзья, которые, кажется, могли хорошо меня знать, не усомнились приписать мне подлость и разгласить это печатно».[80] Тургенев пожертвовал деньги на нужды семей русских солдат, погибших при подавлении польского восстания – это был еще один повод подвергнуть его остракизму. Его переписка с Герценом прервалась и восстановилась только через три года, в 1867, когда произошло их «замирение».[81] Конечно же, все это не могло пройти и мимо Марии Маркович, с которой Тургенев, судя по воспоминаниям той же Аполлинарии Сусловой, тесно общался в год ее приезда в Париж (1864).

            Последнее письмо, вернее, последняя записка Марии Маркович, адресованная Тургеневу, относится к маю/июню 1864 года и как раз связана с Сусловой. Приведу ее полностью:

            «Извините меня, что я долго вам не отвечала – я то больна была, то было некогда. Я передала книгу, которую вы мне присали, и ваши слова, которые вы писали мне, Аполлинарии Прокофьевне Сусловой. Она передает вам, что потому оставила книгу и ушла сама, что боялась вас обеспокоить, что не поняв хорошо ваших слов и думала, что вы говорите книгу принести, а не самой ей прийти. Ее адрес теперь (адрес Сусловой в Париже, - ИЧ). Она сказала, рада будет очень, если вы ей напишете. Прощайте. Будьте здоровы и благополучны.

            Преданная вам М. Маркович

            8-го июня 1864, Париж».

            Это конец. Так пишут, когда рвут отношения. В письме нет обращения. В нем нет ничего «от себя» и «о себе». В ответ на письмо Тургенева (оно до нас не дошло) сначала следует молчание («то больна была, то было некогда»), потом явная отписка, несколько предложений, составленных в спешке (с грамматическим ляпом «не поняв... и думала») и касающихся посторонней женщины, приятельницы враждебного Тургеневу Достоевского.

            Как отнесся Тургенев к этому посланию? Известно, что еще до его получения он просит некоего Н.В. Щербаня: «Если увидите М.А. Маркович, поклонитесь ей от меня и спросите, почему она не отвечала на мое письмо».[82] Через три недели, по-видимому уже получив записку от Маркович, писатель снова обращается к Щербаню: «Что делает М.А. Маркович?» Тургеневу трудно себе представить, что «любезная Мария Александровна» от него отошла.

            «Ты отошла – и я в пустыне», сказал поэт, живший на рубеже ХIХ-ХХ вв. Однако блоковская ситуация очень схожа с тургеневской. Он не в пустыне. Вокруг люди, много людей, его французская любовь – Полина Виардо - к этому времени покинула сцену, поселилась с семьей в Баден-Бадене, рядом с домом певицы уже строится вилла Тургенева. Семья певицы ему дорога, а сын четы Виардо Поль, очень возможно, его сын.[83] Но... Тургеневу, по-видимому, не хватало присутствия Марии Маркович в его жизни. Он привык, что она рядом, он был уверен, что она «предана ему навсегда».

            Трудно, практически невозможно понять и мотивировку Марии, решившейся оборвать отношения так неожиданно и резко. С другой стороны, она выбрала для себя путь – находиться рядом с Александром Пассеком, и продолжать «игру» с влюбленным в нее Тургеневым, по-видимому, не желала. Вспомним, что Герцен обвинял Марию в «фальшивости», в «двойных любовях», «кокетстве» и «лжи». Нельзя отрицать, что обвинения били в цель. Марии Маркович волей-неволей приходилось фальшивить и, если не лгать, то говорить далеко не всю правду окружающим ее мужчинам. И вот она одним ударом разрубает этот гордиев узел, что так свойственно ее натуре, натуре, которая, по слову Тургенева, «непостоянна в общем ходе жизни».

            В 1866 году Александр Пассек умрет от чахотки на руках у своей возлюбленной. Почти одновременно с ним закончит свои дни Афанасий Маркович, муж Марии и отец ее сына Богдана. 

Мария Маркович покинет Францию. Будет жить вначале в Петербурге, после несчастной кончины Дмитрия Писарева осенью 1867 года довольно скоро переселится в провинцию, перестанет писать. В 1878 году она и ее молодой возлюбленный, ровесник ее сына, Михаил Лобач-Жученко оформят свой брак. Марии в это время 45 лет, но она начинает новый жизненный виток – отправляется с мужем, бывшим гардемарином, ныне военно-морским инженером, на Северный Кавказ.

            Виделась ли она с тех пор с Тургеневым? Внук утверждает, что могла видеться – во время своих посещений Парижа в 1870, 1873, 1874 и 1877-м годах. У меня есть по этому поводу сомнения, хотя я не исключаю, что какие-то встречи писателя с Марией Маркович могли иметь место. К тому времени оба перегорели, путь обоих определился...

            Умрет Мария Маркович уже в новом веке, в 1907 году, под любимой грушей на хуторе Долинском под Нальчиком. Ее молодой муж переживет ее ненадолго.

            А что Тургенев? Вспоминал ли он свою неуправляемую «ученицу»? Думаю, да. Когда сейчас я перечитываю «Новь» (1877), то обращаю внимание на то, как похожа его героиня, Марианна Синецкая, на Марию Маркович. Похожа и внешне, и внутренне. Повторю это описание: «Лицо она имела круглое, нос большой, орлиный, серые, тоже большие и очень светлые глаза, тонкие брови, тонкие губы... от всего ее существа веяло чем-то сильным и смелым, чем-то стремительным и страстным». А вот о характере: «...жить в зависимости было ей тошно, она рвалась на волю всеми силами неподатливой души... нрав у нее был не робкий». Я полагаю, что Мария Маркович стала прообразом тургеневской Марианны. В середине жизни Мария, по-видимому, встретила наконец человека, каким стал для героини Тургенева Соломин, – на него «можно было положиться, как на каменную стену». Да, морской инженер Михаил Лобач-Жученко был из той самой породы.

            Ивану Сергеевичу Тургеневу предназначалась другая роль – он наблюдал этот женский характер, он направлял и развивал его в самом начале, когда писательница делала первые шаги, он по-своему любил эту женщину, был к ней привязан, пытался ее понять и разгадать, ему очень ее недоставало в последующие годы, когда они расстались. Он воплотил ее образ в своем творчестве. Правда, случилось это в ту пору, когда его жизненный «роман» с Марией Маркович остался далеко позади.

Чайковская Ирина. Автор рассказов, повестей и пьес. Критик и публицист. Родилась в Москве. По образованию педагог-филолoг. C 1992 года на Западе. Публиковалась в журналах «Вестник Европы», «Нева», «Звезда», «Знамя», «Вопросы литературы» (Россия), «Новый берег» (Дания), «Чайка», «Слово/Word», альманахах «Побережье», «Связь времен» (США). Автор восьми книг, среди которых «Старый муж» (2010), «Три женщины, три судьбы. Полина Виардо, Авдотья Панаева, Лиля Брик» (2014). Живет в штате Мэриленд.

 

[1] Туманова В. А. Лит-е наследство. Пражская коллекция, Том 62_28, www. imli.ru/ litnaslec, М. А. Маркович (Марко Вовчок ) – Герцену. стр. 302

[2] Б.Б. Лобач-Жученко. О Марко Вовчок, стр 122

[3] Н.А. Тучкова-Огарева. Воспоминания. М., Гослитиздат, 1952, стр. 162-163

[4] Там же

[5] Б.Б. Лобач-Жученко. О Марко Вовчок, стр. 184

[6] Т.П. Пассек. Из дальних лет. Воспоминания. т. 1-2. М. Худ-я лит-а, 1963. Вступит. статья, подготовка текста и примечания А. И. Дубовикова. т. 1, стр. 20 (во вступит. статье)

[7] Там же, стр. 20

[8] Марко Вовчок. Твори в шести томах. т. 6, стр. 393

[9] Б.Б. Лобач-Жученко. О Марко Вовчок, стр. 147

[10] Марко Вовчок. Твори в шести томах, т. 6, стр. 420

[11] Там же, стр. 435

[12] Б.Б. Лобач-Жученко. О Марко Вовчок, стр. 182

[13] Поддерживаю предположение Евгения Брандиса и Бориса Лобач-Жученко, считавших адресатом письма Ал. Пассека и датировавших его концом поездки Маркович в Петербург, январем 1863 года

[14] Б.Б. Лобач-Жученко. О Марко Вовчок, стр. 172-173

[15] Марко Вовчок. Твори в шести томах. т. 6, стр. 442

[16] Б.Б. Лобач-Жученко. Марко Вовчок на Кавказе. «Эльбрус», Нальчик, 1976, стр. 33

[17] Марко Вовчок. Твори в шести томах, т. 6, стр. 381

[18] Письма к Тургеневу  М.А. Маркович (Марко Вовчка)  1859-1864, том 2, стр. 282

[19] Там же, стр. 282-283

[20] Переписка Тургенева в 2-х томах, т. 2, стр. 190

[21] Там же,  стр. 190

[21] Там же

[22] Там же, стр. 194

[23] Письма к Тургеневу  М.А. Маркович (Марко Вовчка)  1859-1864, т. 2, стр. 287

[24] Там же, стр. 286, комментарий к сноске 3

[25] Е.Ф. Юнге. Воспоминания. М., 1914, стр. 286-287

[26] См. Б.Б. Лобач–Жученко. О Марко Вовчок, стр. 147. Цитируется письмо Ешевского к жене: «Я совершенно неожиданно нашел записку от нее (Марии Маркович, - ИЧ)...»

[27] Письма к Тургеневу  М.А. Маркович (Марко Вовчка)  1859-1864, т. 2, стр. 288

[28] Переписка И.С. Тургенева в двух томах, т. 1, стр. 209

[29] См. там же, сноска 5 на стр. 209

[30] Б.Б. Лобач-Жученко. О Марко Вовчок. стр. 148

[31] Там же, стр. 149

[32] Там же, стр. 152

[33] Переписка И.С. Тургенева в двух томах, т.2, стр. 195

[34] Там же

[35] Там же, стр. 196

[36] В комментариях сказано, что Маркович отвечает на письмо Тургенева от 17 февраля/1 марта 1861 года. (Письма к Тургеневу  М.А. Маркович (Марко Вовчка)  1859-1864, т. 2, стр. 290). Скорей всего, это не так. Именно следующее не дошедшее до нас письмо Тургенева от 18 февраля носило «обвинительный характер». На него можно было отозваться словами «Вы слишком скоро обвиняете»

[37] Письма к Тургеневу  М.А. Маркович (Марко Вовчка) 1859-1864, т. 2, стр. 290

[38] Там же, стр. 290

[39] Марко Вовчок. Твори в шести томах, том 6, стр. 399

[40] Письма к Тургеневу  М.А. Маркович (Марко Вовчка)  1859-1864, т. 2, стр.292

[41] Переписка И.С. Тургенева в двух томах, т. 2, стр. 199

[42] Переписка И.С.Тургенева в двух томах, т. 2, стр. 199

[43] Там же, стр. 200

[44] Там же, стр. 199

[45] Переписка И.С. Тургенева в двух томах, т. 2, стр. 204

[46] В письмах к Тургеневу из Италии и позднее из Парижа 1861-го года ММ называет много мужских имен, ничем не выделяя Пассека или упоминая его вскользь

[47] «Целую Вас – «во уста сахарныя» - на бумаге это Вас не рассердит» (из письма Тургенева М.А. Маркович от 16/28 сентября 1862 из Баден-Бадена. Переписка И.С. Тургенева в 2-х томах, т. 2, стр. 207)

[48] Переписка И.С. Тургенева в двух томах, т. 2, стр. 200

[49] Письма к Тургеневу  М.А. Маркович (Марко Вовчка)  1859-1864, т. 2, стр.279

[50] Там же, стр. 281, примеч. 5

[51] Переписка Тургенева в двух томах, т. 2, стр. 199

[52] И.С. Тургенев. Воспоминания о Шевченко. Днiпро, 1988

[53] См. его «На независимость Украины» (1994)

[54] «Однажды на мой вопрос: какого автора мне следует читать, чтобы поскорее выучиться малороссийскому языку? – он (Тарас Шевченко, - ИЧ) с живостью отвечал: «Марко Вовчок! Он один владеет нашей речью!» И.С. Тургенев. Воспоминания о Шевченко, стр. 392

[55] И.С. Тургенев. Воспоминания о Шевченко, стр. 392

[56] Переписка И.С. Тургенева в двух томах, т. 1, стр. 242

[57] Письма к Тургеневу  М.А. Маркович (Марко Вовчка)  1859-1864, т. 2, стр. 302, сноска 3

[58] Там же, стр. 301

[59] Там же, стр. 292

[60] Там же, стр. 294

[61] Твори Марко Вовчок в шести томах, т. 6, стр. 471

[62] Добролюбова

[63] Твори Марко Вовчок в шести томах, т. 6, стр. 472

[64] Б.Б. Лобач-Жученко. О Марко-Вовчок, стр. 153

[65] Марко Вовчок. Твори в шести томах, том 6, стр. 411

[66] Письма к Тургеневу  М.А. Маркович (Марко Вовчка)  1859-1864, т. 2, стр. 293

[67] Там же, стр. 294

[68] Там же, стр. 296

[69] Письма к Тургеневу  М.А. Маркович (Марко Вовчка)  1859-1864, стр. 297

[70] Там же, стр. 297

[71] Там же, стр. 300

[72] Там же, стр. 301

[73] Переписка Тургенева в двух томах, т. 2, стр. 204

[74] Там же, стр. 207

[75] Там же, стр. 207, сноска 1

[76] Там же, стр. 207

[77] «Повторяю Вам еще раз на прощанье: не приезжайте в Россию!» В письме из Москвы 4/16 сент. 1862-го. Переписка Тургенева в двух томах, т. 2, стр. 202. «...Вы остаетесь в Париже - и (я) радуюсь тому: Вы знаете мое мнение насчет Вашей поездки в Россию». В письме из Спасского от 10/22 июля 1862. Там же, стр. 203

[78] Герцен поместил заметку в КОЛОКОЛЕ о «седой Магдалине из мужчин, у которой от раскаяния выпали зубы и волосы» (Герцен. «Сплетник, копоть, нагар и пр.», 1863). См. «оправдательное» письмо И.С. Тургенева А.И. Герцену. Переписка И.С. Тургенева в двух томах, т. 1, стр. 245

[79] А.П. Суслова. Годы близости с Достоевским. Дневник - повесть - письма. Вступит. статья и примеч. А.С. Долинина. М., Изд. М. и С. Сабашниковых, 1928, стр. 83

[80] Переписка И.С. Тургенева в двух томах, т. 1, стр. 245           

[81] Там же, стр. 245, письмо И.С. Тургенева А.И Герцену из Баден-Бадена от 25 мая 1867 г.

[82] Письма к Тургеневу  М.А. Маркович (Марко Вовчка)  1859-1864, стр. 302, сноска 1

[83] См. мою статью «Полина Виардо: возможность дискуссии». НЕВА, № 11, 2012

Рейтинг:

0
Отдав голос за данное произведение, Вы оказываете влияние на его общий рейтинг, а также на рейтинг автора и журнала опубликовавшего этот текст.
Только зарегистрированные пользователи могут голосовать
Зарегистрируйтесь или войдите
для того чтобы оставлять комментарии
Лучшее в разделе:
Регистрация для авторов
В сообществе уже 1129 авторов
Войти
Регистрация
О проекте
Правила
Все авторские права на произведения
сохранены за авторами и издателями.
По вопросам: support@litbook.ru
Разработка: goldapp.ru