Давно это было, когда отдавал я долг родине в солдатской гимнастерке и кирзовых сапогах. Служить выпало в только что народившихся войсках стратегического назначения в одной из ракетных дивизий Забайкальского военного округа.
Прибыли мы, новобранцы спецконтингента из Комсомольска-на-Амуре, в казарму, где, пожалуй, каждый третий старослужащий только что вернулся с Кубы. Они там показали хрущевскую «кузькину мать» американосам, задумавшим сокрушить Фиделя Кастро, который строил социализм на Острове свободы. Как ни странно, побывавшие в экстремальной ситуации, несколько недель находившиеся под прицелом ракет США, парни остались вполне нормальными людьми. По крайней мере, в обращении с нами, салагами, они не проповедовали «дедовщины», не воспитывали нас «банками», и даже не помню, чтобы срывались на крик. Наоборот, за несколько месяцев до дембеля постарались передать нам свой опыт специалистов по обслуживанию ракетной техники.
Шло время. «Кубинцы» уволились в запас, командиром нашего отделения стал новоиспеченный «дембель» сержант Иван Павлов, с которым я еще раньше сдружился. Призывался он из Красноярска и сразу же, как имеющий техникумовское образование, пошел в младших командирских чинах.
У Вани на гражданке осталась любимая девушка Валя, и они часто переписывались. Фото Вали хранилось в военном билете Ивана – красивая девушка! Они дружили еще со школьных лет, поступили в один техникум и на одну специальность. Дружба переросла в любовь, которая вела прямо к свадьбе, но – армия… Валентина ждала возвращения любимого домой, о чем свидетельствовали ее полные любви письма.
Но вдруг она перестала отвечать на письма Ивана. Даже не поздравила в новогодье. Друзья-красноярцы, которым он поручил выяснить обстановку, сообщили: не будет она тебе писать – у нее теперь другой парень. Хотя и намного старше ее, зато птица высокого полета, аж начальник цеха алюминиевого завода! Влюбилась твоя, Ваня, девушка по самые уши, вон под ручку с ним ходит, о тебе и не вспоминает.
Пал духом мой сержант, службу кое-как правит, отделение – одно из лучших в части – фактически мне, ефрейтору-второгодку, передал. Я и строевой, и караульный Уставы солдатам преподаю, и марш-бросок на три километра тоже за мной. А Ваня только глаза в потолок да губы кусает. Надо спасать друга-командира, но как?
Однажды попросил я у Ивана фото Валентины – и словно током пронзило. Говорю ему, знавшему о моем увлечении стихосложением:
– А давай-ка ей письмо в стихах напишем?
Безнадежно махнул он рукой – пиши, мол, все равно ничего не получится.
Между тем я то и дело прикладывался глазами к фотографии, девушка на которой становилась мне все ближе и ближе. И уже на другой день влет сочинил Валентине послание из трех четверостиший, которое помню до сих пор:
Я приду к тебе вечером снежным,
когда вьюги на сопках уснут,
поцелуем согрею нежным
и зимой подарю весну.
Ты – родная моя Незабудка,
нам с тобой не расстаться вовек,
ведь такая любовь неподсудна,
мой родной человек!
Днем и ночью в мечтах я с тобою,
я грущу и грущу о тебе.
Верю, ты моей станешь судьбою,
и в твоей я судьбе!
Признаться, и сам я не верил в чудо. Но чудо произошло. Спустя пару недель Ваня счастливо держал в руках письмо из Красноярска с заветными женскими вензелями. И я был не менее счастлив: письмо начиналось с поцелуя, отпечатанного ее губами в два розовых извива губной помады.
А следом… тоже стихи:
Ты приди ко мне вечером снежным,
когда вьюги на сопках уснут,
поцелуем согрей меня нежным
и зимой подари весну…
Письмо заканчивалось уже в чисто эпистолярном жанре. Валя извинялась за столь долгое молчание и честно объясняла причину сего. С уверениями, что все это – наитие, оно безвозвратно позади: «Ваня, прости, я тебя жду, и мы всегда будем вместе».
Переписка между Иваном и Валентиной не просто возобновилась – она приняла интенсивный характер. С его (моей!) стороны следовали стихотворения, а она отвечала адаптированным к себе из Иванова (моего!) стиха слогом, после которого следовал эпистоляр. Между тем, сочиняя свои рифмованные послания, я все больше входил в образ влюбленного, и потому стихи мои были все пронзительнее, душещипательнее, что ли:
О, как мне трудно без тебя,
ведь даже в полдень гаснет свет.
Как невозможно жить любя,
когда любимой рядом нет…
От нее – восхитительно успокоительное:
И мне так трудно без тебя,
и тоже в полдень гаснет свет.
Но я живу тобой, любя,
придет счастливый наш рассвет!
Но однажды, после изготовления очередного послания к Вале, Иван надвинулся на меня и подозрительно вопросил:
– Вить, а с чего это ты знаешь, что я хочу Вале сказать – прямо в точку кладешь?
Я честно признался:
– Да влюбился в твою девушку, иначе бы не получалось так красиво и доходчиво.
– И после этого ты мне другом называешься?
– Ваня, выбирай: или я временно влюблен в нее – а влюбленные все одинаково мыслят – и возвращаю тебе ее любовь, или эта тонкая нить снова порвется и скорее всего навсегда! Тем более, думаю, что уже через пару посланий в стихах тебе можно переходить на нормальный язык.
Почесал Ваня в затылке, махнул рукой:
– Ладно, раз влюблен временно – продолжаем! Ты ведь знаешь, я не хочу ее потерять.
Ваня не потерял Валентину. Пришла пора демобилизации, и он вернулся в свой город. И все рассказал девушке. Сообщил мне в письме, что поведал ей об истинном авторе «его» стихотворений. А спустя несколько месяцев мне пришла открытка, подписанная обоими: «Витя, мы женились! Спасибо тебе за то, что сохранил нашу любовь! Иван, Валентина».
