Это сообщение отозвалось во мне болью. Когда уходит человек, отметаешь логику. Уже потом понимаешь, что ушел из жизни немолодой человек, прожив долгую, красивую жизнь, оставив достойное поколение, пустившее корни в этой стране. Но первое чувство: боль о его уходе.
Она была наша дальняя родственница, и хотя мы с ней и ее мужем встречались довольно редко, я испытывала к ним чувство душевной близости.
Эту интеллигентную пару нельзя было не заметить и не запомнить. Гита и Володя – даже имена их по привычке произносились всегда вместе – так гармоничен и, казалось, неразрывен был их союз. И вот теперь ее не стало.
Нелегкая это миссия - приходить в опустевший, некогда такой теплый дом, но мудрый еврейский закон обязывает нас именно в течение первых семи дней, когда утрата особенно ощутима, навещать тех, кого постигла утрата, чтобы как-то облегчить их боль, отвлечь от грустных мыслей.
Но встретив того, кого мы пришли утешить, не могли не заметить, что он всячески избегает разговоров о смерти жены, нависшем над ним одиночестве. И чувствуя этот настрой, невольно переключились на близкие для всех нас темы: говорили, как всегда, о детях, внуках и, конечно, не обошлось без политики. Благодаря этому беседа, в которой и он принимал активное участие, напоминала скорее теплую встречу друзей, и каждый из собравшихся чувствовал себя уютно в обстановке, лишенной гнетущего траура. Думаю, именного этого и хотел Зеэв – так теперь звали хозяина дома.
Оглядываю знакомый дом. Как давно мы здесь не были… Вспоминаю, как первый раз мы, «свежие» тогда репатрианты, навестили эту пару, приехавшую значительно раньше нас и обосновавшуюся в Раанане. Поразило и осталось в моей памяти, с какой любовью и тонким вкусом была обставлена квартира, в которой они так и прожили все эти годы, наполнив их смыслом и содержанием. Обилие книг говорило не только об их профессиональных интересах – она глазной врач, практиковавшая и дома, он – инженер, но и об их общих увлечениях. И сегодня бросается в глаза – характерная для них обоих – чистота и порядок во всём, что их окружает. Человека нет, – подумала я, – а квартира еще хранит домашнее тепло уже покинувшей этот мир хозяйки. Невольно набегают грустные мысли: как он справится со своим одиночеством, когда всё здесь напоминает о ней и об их прекрасном, прожитом в любви и согласии прошлом. Смотрю на Зеэва – он держится молодцом. Чувствуется характер, сила воли и кредо, выработанное за долгие и нелегкие годы жизни: боль моя – не для окружающих – она во мне и только мне придется и преодолевать ее. Перешагнув свой восьмидесятилетний рубеж, он как всегда – подтянутый, спортивный, моложавый. Своим респектабельным обликом скорее напоминает американского туриста. Это сходство усиливает и короткая седая «стрижка под ежик», ровный бронзовый загар и неизменная улыбка, нет – не наигранная, а идущая от его здорового оптимизма.
– А знаете, – он вдруг прерывает поток моих мыслей, – я ведь в Израиле благодаря вам.
Я с удивлением смотрю на него.
– Да, да, – продолжает он, – это именно так.
И начинает рассказывать, возвращая меня к событиям сорокалетней давности.
– После серого, нищего Куйбышева, – а в нем мы обосновались, едва закончилась война, – Ташкент, этот солнечный город, с его яркими красками, незабываемыми восточными базарами, изобилием фруктов впечатлял и манил к себе. И нередко мы приезжали в отпуск, тем более что у моей жены там жила двоюродная сестра: это, как вы знаете, была ваша свекровь.
Слушаю его и невольно сравниваю: у меня, в отличие от Зеэва, было совсем иное восприятие Ташкента. Студентка Рижского университета, я, приехав всего на пару дней на могилу брата, трагически погибшего в Ташкенте, но неожиданно для себя, как это чаще всего и случается, вышла замуж и вынуждена была остаться в этом, так и не ставшем для меня родным городе.
Но Зеэва я хорошо понимала, а он увлечённо рассказывал, возвращая меня к событиям сорокалетней давности.
– В один из таких «наездов», вас, кстати, тогда не было в городе – нам посчастливилось побывать в вашей новой квартире. Мое внимание сразу привлекла черно-белая фотография в книжном шкафу. То, что я увидел, – при этом и сегодня, возвращаясь в то далекое прошлое, он говорил взволнованно, – потрясло меня: группа еврейских девушек – офицеров армии обороны Израиля – смелые, красивые, открытые еврейские лица, лишенные присущего для России галутного «налета». В центре молодой человек. Как я узнал позже, – ваш брат.
Зеэв на какое-то мгновение замолкает, словно хочет как-то успокоить себя.
– Рожденные свободными, – подумал я, – они имеют счастье жить на своей земле, защищать ее…
Вы должны понять мою реакцию, – обращается он ко мне, – выражаясь ушедшим в прошлое термином – я, родившийся в Литве, не был «советским человеком». С раннего детства я был воспитан на еврейских ценностях, учился в знаменитой ковенской гимназии, прекрасно знал иврит, короче, успел познать чувство свободы, и эта фотография вернула меня в прошлое. Она была для меня весточкой из другого, желанного мира, того мира, о котором я в те годы даже не мог думать. Казалось бы, ведь это всего-навсего фотография, но нет: она несла в себе нечто бóльшее, словно некая мистическая сила была сокрыта в этом маленьком фото, словно кто-то послал его мне, чтобы пробудить неутихающую боль по прошлому, всколыхнуть, взбудоражить, придать силы принять решение. И действительно, фотография оказалась судьбоносной не только для меня, но и для всей нашей семьи. Подобно случайно брошенной искре, она разожгла огонь – с нее началась наша семейная алия.
А тогда, в первые минуты, я буквально вскричал: «Откуда эта фотография, как она попала сюда?» И под большим секретом ваша свекровь рассказала то, что тщательно скрывалось: ваша мама и брат вот уже несколько лет как репатриировались в Израиль.
Вот тут уже настал мой черед: и у меня тоже есть что рассказать, и тоже связанное с этой фотографией.
– Так вот, – начала я свои воспоминания, – мой младший брат, в те годы – студент Бар-Иланского университета, решив ускорить нашу репатриацию, написал чрезмерно смелое письмо. «Чего вы ждете, почему медлите с вызовом, вы что не понимаете, какая участь уготовлена вам в этой стране?» – возмущался он. К письму он приложил фотографию. А оно по ошибке попало к татарину – соседу моей свекрови, ответственному сотруднику секретного авиационного завода, на котором мы с мужем – я в редакции – он инженером, работали в те годы. Не знаю, из каких «гуманных» соображений, но сосед, увидев обратный адрес «Израиль» сразу «вычислил» адресата и передал это письмо моей свекрови. И вот, под покровом ночи, она, в сопровождении своего брата, – а он с финкой под плащом, буквально ворвались в нашу квартиру.
– Мальчишка, – уже с порога кричала мать мужа, – пацан. Как он смел послать такое письмо, подставив вас на верную смерть? – Ты, – обратилась она к сыну, – завтра будешь сослан в Сибирь, а она, – это уже было адресовано мне, – она останется одна с детьми.
Не было предела ее гневу… Их поколение на горьком опыте испытало все ужасы советской власти, они-то хорошо знали, то, что по молодости не знал мой брат, да и мы тоже…
В Сибирь мой муж не угодил, но с завода нам пришлось уволиться. С той злополучной ночи прошли еще долгие шесть лет ожиданий и надежд – родители мужа не соглашались ехать – а он – единственный сын – не хотел их оставить.
Для меня лично это были тяжелые годы. Я, как и вы, – обратилась я к Зеэву, – выросла в Прибалтике. Правда, в Прибалтике «советской». Долгие годы мы жили в Таллинне, затем в Риге, где уже в семидесятых годах дух еврейского самосознания был очень высок. И уже ничто не могло остановить этот дух национального возрождения. Помню, на знаменитом концерте израильской певицы Геулы Гиль, еврейская молодежь в присутствии милиции и «кагэбэшников» открыто скандировала: «Ам Исраэль хай!»
Когда уезжала моя мама с братом, на рижском вокзале танцевали и пели еврейские песни и призывали ехать к себе домой – в Сион. Надо отметить, что латыши в этом редком случае были солидарны с евреями: «Вам хорошо, – говорили они, – вы едете на свою Родину».
И вот с таким воодушевлением я возвращалась в Ташкент – не любы были мне тогда ни его красоты, не радовало ни солнце, ни обилие фруктов.
И все-таки, уже перед самой Олимпиадой в Москве, когда упорно шли слухи о скором закрытии границ, нам суждено было покинуть эту страну. Через долгие годы, в совсем преклонном возрасте, потеряв мужа, приехала и моя свекровь. Оглядываясь назад и анализируя то резкое послание брата, и эту, так много говорящую фотографию, я убеждена, что они сыграли свою роль, подстегнули и нас к отъезду.
– Я с вами согласен. Я, буквально, бредил тем фото. Оно всколыхнуло бережно хранимые, дорогие воспоминания: детство в Литве, наш прекрасный дом, друзья, которых давно нет в живых, погибли в литовских лагерях смерти, годы, проведенные в сибирских лагерях, куда нас репрессировала советская власть, захватившая перед войной власть в Прибалтике. Я знал, что выехать в те годы из Куйбышева будет невозможно, не уверен, был ли там ОВИР. Так созрело решение – вернуться в Литву: из прибалтийских стран в те годы было легче выехать. Мои родители, узнав о появившейся возможности бежать из России, а у моего отца были особые счеты с обобравшей, лишившей его имущества властью, выехали первыми, затем старший брат, а потом мы, завершив, тем самым наш, подобно праотцам, семейный исход из галута.
Вглядываюсь в семейные фотографии в альбомах, которые Зеэв разложил перед нами. Вот они с Гитой – молодые. Хорошие, тонкие еврейские лица. В этих фотографиях запечатлены этапы их жизни. Дети, внуки. Каждый из них в свое время в форме солдат армии Обороны Израиля.
– Видите, какие прекрасные у них лица? – словно читая мои мысли, говорит он, – кажется мне, что служба в своей армии, сознание того, что ты защищаешь свой дом, свой народ накладывает особый, неповторимый отпечаток. И когда я смотрю на фото, теперь уже своих солдат, всегда вспоминаю ту фотографию, перевернувшую мою жизнь.
Мы уходили от Зеева одухотворенные и успокоенные, убеждённые, что такой человек сумеет справиться со своим горем и найдет достойный путь продолжать жить.
* Фото из архива Евгения Дубнова
Напечатано: в журнале "Заметки по еврейской истории" № 7(185) июль 2015
Адрес оригинальной публикации: http://www.berkovich-zametki.com/2015/Zametki/Nomer7/Lejbzon1.php
