litbook

Поэзия


«Облака словно сны стеклодува...»0

* * *

В тех краях, где мы были с тобой,
слышен клёкот земли голубой,
слышен посвист растущего клёна.
И когда нас возьмут холода,
не заснём, а вернёмся туда,
несомненно и определённо.

Если влажные сны торопить,
то любимой земли не испить.
Кровоточит, но светится ранка.
Там прилипчивый сахар песка
мне понятен, и глина близка.
Или я не вполне чужестранка?

Это нам, дуракам, подают
неумытых ботинок уют,
платья лёгкие, птичьи манишки,
и зелёновый щёкот травы,
и полуденный гул головы,
и поэтов юродивых книжки.

Я к тому завожу эту речь,
что уже не обнять, не сберечь
тех, кто райской напился водицы.
Но не будем, возлюбленный че,
друг у друга рыдать на плече,
ибо это ли нам пригодится.

Друг печальный, не нам ли пора
чёрный снег выметать со двора
и глотать не вершки, а коренья?
Чтобы что-то в нутро потекло,
обращая земное тепло
в неземное какое горенье.

* * *

облака словно сны стеклодува
не устанут живыми казаться
я увижу тебя молодого
и земли перестану касаться

рано-рано придётся проснуться
и лететь как летит голубица
но как будто бы не дотянуться
не упиться и не полюбиться

и как будто бы неотделимы
неужель отделить мы не вправе
целый мир растворимого дыма
от любви от сияющей яви

и зачем только сердце листаешь
всё равно не найдёшь не ответишь
ты останешься или растаешь
отвернёшься и сам не заметишь

но вокруг небеса обелиски
без оглядки плывут без опаски
но сейчас ты весёлый и близкий
и на клумбах анютины глазки

то ли места себе не находят
то ли вовсе во сне и пареньи
и сирень из-за дома выходит
и купаются люди в сирени

* * *

Мне в детстве твоём, словно в детстве своём,
знаком каждый дом, уголок, водоём,
и смех голубиный, и шум тополиный,
и белых небес голубой окоём.

Как будто бы помню картинки твои,
ботинки твои и пластинки твои,
твой дом у железной — как сердце — дороги,
следы, тайники, паутинки твои.

В далёкую память как тополь вращён,
с лихвой одарён и заране прощён,
ты смотришь пронзительно и близоруко
оттуда, где мы не знакомы ещё,

туда, где уже улыбаешься мне,
и где наяву веселей, чем во сне,
где ты подаешь мне пальто так несмело,
как падает на спину бережный снег.

А после — разлук удушающий зной,
угар торфяной и оскал ледяной.
Ты видишь, беда наплывает, как туча!
Пускай не случится с тобой и со мной.

И я возвращаюсь и снова стою,
где красят скамью и поют соловью,
где ты еще маленький и одинокий,
и гладишь трехцветную кошку свою.

И если среди неспокойных теней
какая-нибудь подкрадется ко мне
недобрая неотвратимая правда —
пусть я ничего не узнаю о ней.

* * *

Отстегни, как простой поясок,
всё, что стиснуло, переплело:
хлам стола, ночника туесок,
ворс дивана, глухое стекло.
Помести себя в свет-полусвет
и дрожанье вагонных колёс,
где понятного времени нет,
лишь небес разливной купорос,

лишь последняя летняя дрожь
как кораблик дрейфует внутри.
Что узнаешь ещё, разберёшь —
называй, отпускай, говори:
то заплечного моря глоток,
подзатыльного сна лоскуток,
наползающей тучищи тень
и дождя даровой кипяток.

Только — голосом имя поддень,
потаённое имя того,
кто стоит у плеча твоего
и спасает тебя по сей день —
сразу скучная поступь твоя
станет и весела, и легка,
и подумаешь: это ли я?
и увидишь: плывут облака.

* * *

у Александра Князева смычок
сломался посреди концерта Шумана
и замер на карнизе паучок
и все-таки не все еще придумано
не выстроено в стройный звукоряд
и князев взгляд поймаю не нарочно я
в котором слезы темные горят
и вырастают сосны придорожные
и голубая бьётся стрекоза
и музыкант за все еще расплатится
когда его стократная слеза
виолончели выльется на платьице
и теплых струн тягучие лучи
летят во мраке угольном как молнии
и чуть скрипят в оркестре скрипачи
как лепестки фиалки-филармонии

* * *

Меня встречает у порога
аллей берёзовый конвой
и заражает понемногу
своей болезнью лучевой.

И луч проходит, как иголка,
и багровеют на ветру
моя сиротская футболка
и листья, близкие к костру.

Ещё подкожные потёмки
меня не мучат засветло.
И полосатые котёнки
усами тычутся в стекло.

Возьмёшь у сердца обещанье,
как будто всё и навсегда,
и тут же чёрное прощанье
течёт, как мёртвая вода.

Не обещай меня лелеять,
не обещай меня… пока
я, как безлистая аллея,
смотрю сквозь пальцы в облака,

пока мне выправят походку,
пока мне “вольно” разрешат,
пока мою худую лодку
заселит племя лягушат.

* * *

…И поезда нахлынут, гулки,
как ночь в распахнутом окне,
у них вагоны — что шкатулки,
и ничего не стоит мне

узнать, какие там стаканы,
гранёный свет, горчащий стук,
какие быстрые бурьяны
у ветра вырвались из рук,

узнать себя в отёкшем свете,
где всякий сон нерастворим:
на лбу моём, как на планете,
ещё отсвечивает Крым.

И разве кто придёт на помощь,
тихонько на руки возьмёт?
Скажи — ты помнишь? помнишь? помнишь —
домашний хлеб, гречишный мёд…

Ты можжевеловые ветки
тогда подбрасывал в костёр.
И надрывался ветер едкий,
пока лицо твоё не стёр.

Рейтинг:

0
Отдав голос за данное произведение, Вы оказываете влияние на его общий рейтинг, а также на рейтинг автора и журнала опубликовавшего этот текст.
Только зарегистрированные пользователи могут голосовать
Зарегистрируйтесь или войдите
для того чтобы оставлять комментарии
Лучшее в разделе:
Регистрация для авторов
В сообществе уже 1129 авторов
Войти
Регистрация
О проекте
Правила
Все авторские права на произведения
сохранены за авторами и издателями.
По вопросам: support@litbook.ru
Разработка: goldapp.ru