Жеребец под ним сверкает
Белым рафинадом.
Э. Багрицкий
«Дума про Опанаса»
1.
Победа и Слава,
вы явлены мне
седым полководцем
на белом коне.
Всю ярость, весь грохот
швырнула война
под резвые ноги
его скакуна.
Сквозь танковый рокот,
сквозь поступь солдат
я слышу, как тонко
подковы звенят.
Рыдают литавры
и трубы навзрыд,
но только отчётливей
цокот копыт.
И даже салюта
трескучий восторг
его не осилил,
не смял,
не отторг.
2.
– Я стар, и седло больше не для меня, –
верховный вздохнул,
отпуская коня. –
Пусть Жуков теперь принимает парад
верхом на коне
белом, как рафинад…
Романтик Багрицкий…
Чумак Опанас…
Конечно, не вас
вспомнил Сталин в тот час,
а те дорогие душе времена,
в которых искала нога стремена,
и жизнь молодая
походно бодра,
ножнами привычно касалась бедра.
Он вспомнил недаром
о белом коне –
желанной победе
в гражданской войне.
Любой городишко,
любое село,
отбитое с боем,
надеждой цвело –
что скоро закончится злая резня,
к сохе подведут боевого коня.
Он будет, как сахар –
Победа сладка…
Кумиром того назовут рысака.
3.
Июнь сорок пятого.
Видит весь мир:
на Красную площадь
вступает Кумир.
Сам маршал Победы
гарцует на нём –
горят ордена
драгоценным огнём.
Невестам и вдовам
он будет во сне,
как рыцарь, являться
на белом коне
в мечтах
о несбыточной доле иной…
Небесный Георгий.
Георгий земной.
4.
Следят журналисты:
доволен ли вождь?
Торжеств не подмочит
начавшийся дождь –
Берлином поверженным
кончен парад.
А Сталин спокоен –
как будто не рад.
Пойми, что таится
в рябой голове
и что ещё хочется
этой Москве.
Под ней пол-Европы.
Ей мало.
«Шалишь!
Царю Александру
сдавался Париж».
5.
Издалёка,
из прадедовых времён,
унаследовавший чуткость казака,
слышу я сквозь колокольный перезвон
как к Парижу приближаются войска.
Бой последний помнит Фер-Шамперуаз.
Замок Бонди.
До столицы восемь вёрст.
Лаконичен императорский приказ –
по-российски примечателен и прост:
«Я не сам – судьба войны вела сюда
да обиды горевой моей страны.
И не тот я, кто французу без суда
воздавать пришёл за все его вины.
У меня здесь враг один –
Наполеон».
И увидел хлопотавший Коленкур:
белый конь внизу –
прекрасен и смышлён –
бьёт копытом, забавляя караул.
Чудо-конь в дверях:
сухая голова,
тонконог,
лебяжья шея,
волчья стать.
Обуздать такую силу –
чёрта с два!
На таком блистать
и с блеском умирать.
И узнал того коня французский лис:
он скрепил лет шесть назад
Тильзитский мир.
Подошёл, сказал:
«Приветствую, Эклипс,
ты пожаловал на тризну
или пир?
На троянского коня ты не похож,
Впрочем, что то есть…
хотя и очень жаль…
Парижанам полагалось знать бы
всё ж
чей подарок
им являет русский царь».
А Париж кипел весеннею листвой.
Кто-то радовался,
кто-то был не рад.
Но Эклипс, как птица, плыл над мостовой
и посверкивал,
как сахар-рафинад.
