УТРЕННЕЕ ПОДВЯЗЫВАНИЕ ВИНОГРАДА
Красная лента, белая лента…
Это движение неба и света
в зыбких прорехах листвы виноградной.
Это сплетение лоз над оградой.
Усики щупают воздух и вьются,
тонкие, нежные – страшно коснуться…
Это начало огромного лета –
белая лента, красная лента.
Мама нашла на досуге занятье –
их нарезала из ветхого платья –
платья в полоску, слезу утирала,
может, тихонько отца вспоминала,
может, другое прекрасное лето…
Красная лента, белая лента.
Ну, а теперь они словно из сказки –
эти её дорогие завязки,
словно из праздника давнего это –
белая лента, красная лента…
***
Тихая, тихая жизнь
глины, вещей и растений…
Что же им делать, скажи,
в этой стихии весенней –
в этом гремящем уже
ливне, разъявшем пространство?
Может быть, им по душе
этот обвал постоянства,
это крушенье, когда
небо проходит сквозь глину,
и утоляет вода
жажду ростка и кувшина.
***
Дерево заглядывает в дом.
Видит человека за столом,
он сидит, упёршись взглядом в стенку…
Дерево выходит за края,
за пределы инобытия,
и в окно протягивает ветку.
***
Вот колокол, стоящий на земле…
И мёртвый звон в его утробной мгле
не воскресишь ты напряженьем слуха.
Кустарником заросший и травой,
он слышит голос глубины земной,
он – медное надтреснутое ухо.
***
Мы так хотели праздника, чтоб сад
и стол дощатый, и горела лампа –
как тридцать лет, как сорок лет назад,
чтоб к снеди кот тянул украдкой лапу…
Мы выпили креплёного вина
на пустыре, заросшем дикой вишней,
заели хлебом… И ничья вина,
что давний праздник оказался лишним.
Мы спорили о мире и войне,
продолжили делами бытовыми.
А праздник плыл в отдельной тишине,
помигивая рюмками цветными,
позвякивая ложечкой в меду,
пока совсем во тьме не растворился…
И я теперь ищу, и не найду
то место в мире, где он приютился.
***
Август высветлил нас до прожилок,
прояснил, как живём мы и жили,
на невидимых взвесил весах,
и нашёл, что легки и мгновенны.
И не будет уже перемены,
даже если метели в глазах
лепестковые ли, золотые,
даже если ветра снеговые
продувают замедленный взгляд…
Мы легки, как тончайшие нити,
словно пламя чудесных наитий
или в зеркальце детском закат.
***
Памяти отца
Белый самолётик из фанеры.
Он из прошлой жизни или эры
всё летит в небесной пустоте
с тёмным нарисованным пилотом.
Он жужжит, спешит спасти кого-то,
вертится в бессилье на шесте…
Я шеста порой не замечаю.
Я на небо посмотрю, и знаю –
он летит среди ночей и дней,
и когда безмолвие на свете,
ищет ветер, и находит ветер,
дующий из памяти моей.
***
Какая даль стоит за веществом!
Вот яблоко на блюдце жестяном…
Уже совсем не яблоко – зиянье,
а если ближе, то округлый вход
в широкий сад, где яблоня растёт,
и всякий лист – открытость и дыханье.
***
Когда предчувствие стихает,
как дождь,
как шум ночного сада,
и ничего не обещает
последний выдох листопада,
не тешит сказкою старинной,
моей душе тогда отрадней
не сумрак с тёплой сердцевиной,
а холм и дол зимы бескрайней,
горчинка в воздухе морозном,
незамутнённость сна и взгляда,
под небом тонким и беззвёздным
горящая прозрачность сада.
