▼ ЗВЁЗДЫ
звёзды
Е. Н.
выковыряна из салями,
разве что больше во сто
крат – луна, и сияли
рядом и всюду звёзды.
сияли, чтоб не кромешно,
недоступны, чтоб вкусно
на уровне где-то между
астрономией и искусством.
много их извлечётся
из неба и - в воду. другие
деревьям пойдут в причёску,
чтоб не были больше нагие.
некоторые на погоны
ложились прямо из мрака,
спасаясь так от погони
за ними их зодиака.
по их вине даже ночью
лишаются идеала
черты предметов, ведь в клочья
рвут звёзды тьмы одеяло.
а по сравненью с ними
жизнь представлялась скудной.
бог со сцены нас снимет
в доли долей секунды.
слушая в свой адрес
то, что ворчит ветер
на фоне луны наш абрис
вырезан по трафарету.
слушай меня. неужто
ветер тебе шепчет,
важнее что-то на ушко,
что наших объятий крепче?
он шепчет, что жизнь ненадолго,
что передать спирали
двойные является долгом
и чтоб мы их передавали
советует. потому что
любовь – есть игра вслепую,
с тобой нам расстаться нужно,
с другими гены тасуя.
зимние наблюдения
зимой моду одежды задаёт кочан.
амур редко трогает свой колчан.
люди, чтобы не походить на чайник,
прячут выдох в кулак и чаще молчат.
танцуют чечётку на остановках, глядят
не на противоположный пол, а как галдят
у голубей ворующие, хитрые необычайно
несколько чёрных на белом галчат.
в пять не видно уже никого и ничего,
снег ложится на рамена и на чело,
знакомый, прошедший мимо, тобой не опознан
город кокосовой стружкою начинён.
часто случаются аварии из-за льда –
мстит её покинувшим людям вода.
зимою какой час не возьми – всегда поздно:
утром, в полдень, вечером, ночью – всегда.
время на электронных похоже на штраф
вычитаемый из жизни. душит шарф.
в холодной квартире выглядит дровами
полурассохшийся книжный шкаф.
ходишь по комнате, как шахматный слон
из угла в угол, не используя слов.
таракан на бумажном драккаре,
будто из детских приключенческих снов.
вообще в комнате зимой бардак:
тараканы берут стручки гороха на абордаж.
море на столе с клеёночными берегами –
разлита какая-то коричневая бурда.
перемахнув через невидимый гордон,
они завершили захват гороховых гондол.
небо в окне забрызгано облаками,
как спермой использованный гандон.
игрушки
с тележками как в тёмной штольне,
но лучше освещённой что ли,
идут, как в шахматах ладьи,
по магазину – праздник скоро,
негромко меж собою споря
о том, что лучше для семьи.
они берут пельмени, груши,
бумаги длительный рулон,
для скорости тела согнувши,
несутся часто напролом
и мимо плюшевых игрушек.
в ванильной сладковатой пыли
лежат, конечности топыря,
все – от медведей до зайчат
в железной клетке, как в могиле,
в обнимку спят, зевают или
совместно в унисон молчат.
уборщица в больших очках,
кассирша, поправляя бейджик,
их долго тискают в руках,
а за домами солнце брезжит
и проникает в магазин,
то морду выхватив, то лапу
из полутемноты, один
ребёнок ноет – просит папу
купить медведя, на буксир
ребёнка взяв, отец всё дальше
уходит к стеллажу, где сыр
лежит, не проронивши даже
ни слова. всё же иногда
кого-нибудь из них в корзину
кладут поверх бутылки да
гандонов и несут туда -
на улицу из магазина,
оставшиеся все тогда
глядят ему печально в спину –
ушедшему от них дельфину/
кроту/жирафу навсегда.
где постоянно ходишь ты?
и почему из темноты
ты до сих пор, отклеив ценник,
не вынула ещё меня,
а то, что не хватает денег –
наверное, лишь болтовня.
не понимаю почему
в груди не слышу ничего я,
но, если надо, починю
биенье это кровяное.
мечтаю я об этом дне,
но я лежу на самом дне,
метровой кучей всмятку сплющен
из ваты, пуговиц и плюша.
в универсаме темнота.
как червяки из живота
торчат распущенные нитки
и спишут, видимо, как брак,
а, может быть, почти за так
по сорокапроцентной скидке
меня кому-то продадут
и, счастлив, как никто на свете,
я вдруг почувствую уют,
трясясь в подарочном пакете.
