* * *
Зарядили б дожди на неделю,
зарядили б дожди — благодать! —
чтобы сладкое это безделье
непогодой простой оправдать.
Чтоб дождя безыскусное диво
стало пленом невольным
и чтоб
мы могли сокрушаться правдиво:
это ж надо — всемирный потоп!..
Это ж надо — напрасные сборы,
мы куда-то спешили — куда? —
отдаваясь заботам, которым
отдаваться не стоит труда.
Столько вдруг тишины и покоя,
столько ясных раздумий и слов...
Это ж надо — везенье какое:
долгий дождь изо всех облаков!..
* * *
Поэзия — грешное дело,
покуда поэзия — страсть.
Ах, только ли пленница тела —
душа с ним готова пропасть!..
И даже в высоком полёте
к уже неземным рубежам —
души не бывает без плоти,
не верьте унылым ханжам.
Не верьте их нищей науке,
её неживой правоте —
они даже крестные муки
поделят на эти и те!
Сусальным рассказам не верьте:
уж если случились стихи —
то было свиданье со смертью,
и смертные были грехи.
Вершилась судьба оголтело,
всему вопреки и навзрыд!..
Поэзия — грешное дело,
и рай для поэтов закрыт.
* * *
Во сне ищу какой-то сад,
посаженный когда-то мною.
Плутаю меж чужих оград,
насмешки слыша за спиною.
Вот здесь! Нет-нет...
Шумит листва.
Взлетает лёгких пташек стая.
Меня не помнят дерева,
и я смотрю, не узнавая.
Печально трогаю стволы —
и в полусумраке заката
я огибаю виновато
скамьи чужие и столы...
Я, и очнувшись в том бреду,
опустошённо и устало
одно лишь помню: потеряла.
И понимаю: не найду.
* * *
Брожу, от слёз слепая,
а следом, как вопрос,
неслышно кот ступает,
стучит когтями пёс.
Взгляну на них незряче —
и сердце удивит
взъерошенность кошачья,
собаки скорбный вид.
Как будто знают сами
причину этих слёз:
поводит кот ушами,
повесил уши пёс...
А сяду, утомленью
себя осилить дам —
кот вспрыгнет на колени,
прижмется пёс к ногам.
Судьбу мою влюблённо
исправить норовят
кошачий взгляд зелёный,
собачий карий взгляд...
* * *
Кипит, кипит ударный труд
на ненасытную потребу —
высотки, как грибы, растут
и загораживают небо.
Вбивают сваи...
Так в гробы
последний гвоздь, спеша, вбивают...
Растут высотки, как грибы,
и люди небо забывают.
Почти по Чехову
В плену обстоятельств и правил,
добрейшей души человек
не бросил, а просто оставил —
на время, а вышло — навек.
Всё мнилось, что как-то иначе
устроиться может житьё...
Ах, что она, глупая, плачет? —
ведь любит он только её!..
И письма летят косяками,
и нервно дрожит телефон,
но — Господи! — видите сами,
в какой ситуации он.
Подходит к развязке интрига,
сюжет и не нов, и не крут,
но выйдет забавная книга,
когда эти двое умрут.
* * *
А я опять рванусь напропалую,
хотя ответ твой знаю наизусть,
я напишу: держись, люблю, целую,—
из трёх глаголов выберешь: держусь.
К чему слова, ты скажешь, в самом деле?
К чему слова, мой дорогой поэт?..
Метёт. И в этой мартовской метели
и я держусь — за твой скупой ответ.
* * *
Молись за меня, атеист,
в своей немонашеской келье.
Ни хмеля уже, ни похмелья,
лишь ветра холодного свист.
Безбожник, молись за меня,
не зная молитв и канона.
Твоей королевы корона
у ног закружилась, звеня.
Пусть в блеске последней звезды
покажется вдруг, что немного —
и ты докричишься до Бога,
спасая меня от беды.
* * *
Васе
Когда-то и куда-то
в одну из годовщин
приедешь в гости к брату,
мой постаревший сын,
к тому или другому,
а может, тихим днём
к совсем седому дому
придёте вы втроём.
Ни бабушки, ни деда
не будет, ни меня...
Какая же беседа
начнётся у огня?
Что вспомнится нелживо
у старенькой скамьи?
Чем будете вы живы,
мальчишечки мои?
Каких забот оковы
вас станут гнуть тогда?
С какой гримасой новой
заявится беда?
За грех какой расплата
каким падёт мечом?..
Не буду виновата
тогда уже ни в чём.
* * *
«Я устала, как собака!»
А собака спит себе —
негде ей устать, однако,
в городской своей судьбе.
Ну а если есть причина —
растянувшись у окна:
«Я устала, как Марина!..» —
не подумает она.
* * *
Посиди на вокзале,
посмотри на людей:
есть горчее печали,
есть обиды лютей.
Посмотри, как старухи
тянут тачки свои
из последней разрухи
до последней скамьи.
Пусть иные печали
угнездятся в груди.
Посиди на вокзале.
Посиди. Посиди.
