* * *
Бросив вызов Творцу, быть собой устаёшь,
ибо люди — лишь твой матерьял.
Храм, что ты сотворил, ни на что не похож.
Но кураж состязанья пропал.
Сколько хочешь башкою о стенку стучи,
но в итоге влюбляешься сам
в эти души, калёные, как кирпичи,
из которых воздвигнется храм.
* * *
Промёрзший тамбур, изморозь на стёклах,
попутчик жизнерадостно дымит.
При долгом пребывании с людьми
в одном объёме — устаёшь настолько,
что радует казённая постель,
и ты в оцепенении стеклянном
всерьёз интересуешься стоп-краном,
не помня, есть ли у поездки цель.
* * *
Пусть критики тратят бесценное время
на спор: кто продвинутей в форме,
кто — в теме.
Поэт же в любом приключившемся споре
не с теми, кто в теме —
а с теми, кто в горе.
* * *
Покидают птицы тебя, страна.
Улетают в зенит.
Перетянутая струна
в опустевшем небе звенит.
После переходит в басовый хрип,
превращается в белый шум.
Голосами тех, кто в небе погиб,
не согреться тебе. Лишь ум
продолжает метаться и тщетно врать,
вороватый выход ища
в том, что самозваных поэтов рать
что-то вымучит сообща.
* * *
Кто из считающих лекарством смех,
из ржущих в нашем пошлом шапито,
из скептиков, агностиков, из всех,
из самых ярых атеистов кто
хотя бы раз не представлял визит
в мир мёртвых, скрытый где-то за стеной?
Чуть приоткрыл — и в щёлочку сквозит,
как будто кличет голос неземной.
Прослушайте же мой простой прикол
с печальным выражением лица.
Здесь дверцу не захлопнешь. Здесь прокол.
Он будет расширяться. До конца.
Несебр
Д. Н.
Город у моря: чайки, колокола.
Гогот матросов на тему «дала / не дала».
Жареной рыбы — только что из воды —
запахи. Как хорошо было быть молодым!
Вроде бы всё понарошку, вроде бы нам
и невдомёк, что время уже ням-ням
оптом и в розницу всех нас, таких дурных.
Чайки плачут о чём-то, но впрямь не до них.
Колоколов перекличка вторит волнам.
Похороны или свадьба? — пожалуй, нам
по барабану: жизнь ещё без конца.
Мы за спиной у матери и отца.
Комплексов нетути, и рефлексий нема.
Здесь ведь такое дело: сойти с ума
можно потом, особо в блокнот строча.
Речь холодна покамест. Жизнь горяча.
Всё, как всегда, окажется наоборот.
Речи горячий песок засыпает рот
в Обетованной, где даже камни седы.
Небо зияет отсутствием той звезды.
Речь горячей с годами, да сам остыл.
Мёртвым молчать, а живым — сколько хватит сил —
чайкой кричать, в бесполезный колокол бить,
вечно страшась предстоящего «может быть».
* * *
Глаза сияют, хвост трубой,
сарказм неизлечим.
Скажи мне просто: что с тобой?
А впрочем, помолчим.
Пусть всё как в зеркале кривом
теперь — но ты же не
поймёшь: прощаться с волшебством
пристойней в тишине.
* * *
Это ну уж никак не спорт,
и тем более — не игра.
Механизм до смешного прост
и сперва пойдёт на ура.
А потом отступает спесь —
присмиревший перед письмом
насовсем одинок. Как песнь.
Только сверху ревнивый присмотр.
Станешь страшен, станешь смешон.
Но за то, что в чаду острот
не смошенничал,— твой стишок
это тело перерастёт.
* * *
Со временем каждый заплатит
за то, что он в жизни любил.
Боюсь, капитала не хватит —
скупец ничего не скопил.
При нынешней жизни нелепо,
когда легковесна мошна.
Откуда при взгляде на небо
такая тоска и вина?
* * *
Опять вы про любовь и кровь?..
Нет выше идеала,
чем рядом их поставить вновь,
чтоб рифма заиграла.
Пернатый парный звук лови —
и не уйдёт сноровка.
В основу принципа любви
положена рифмовка.
* * *
В покойном Советском Союзе
нам нравилось ползать на пузе.
Пусть недоставало отваги —
зато было вдосталь бумаги.
А нынче мы сказочно прытки,
продвинуты в смысле потех.
Отваги хватает в избытке.
Бумаги не хватит на всех.
Золотой Век
Насильничали, резали
и лгали — но зато
мы беспрестанно грезили
о Веке Золотом.
Знать, на земле Утопию
не сотворить без скотства.
Господь простит подобию
с оригиналом сходство.
