Вероника Долина – поэт, композитор. Родилась в 1956 году в Москве. Автор 10 поэтических сборников стихов и 29 музыкальных дисков. Стихи публиковались в журналах «Новый мир», «Знамя», «Иерусалимском журнале» и др. Живет в Москве.
* * *
Все будет тебе, дорогая.
Все будет еще, говорю.
Москва тебе будет другая –
И скоро уже, к январю.
Найдутся приличные люди,
На Сретенский выйдут бульвар
И станут талдычить о чуде,
Как будто оно – самовар.
Как будто бы – баба рябая,
Как будто бы – рыба в воде...
И каждая тетка, рыдая,
Захочет отдаться орде
Мохнатых суровых кретинов
В пилотках со свастикой вкось.
Ей тоже в велюр из сатинов
Не сразу пройти удалось.
Такая вот ловкая тетка
Возьмет и вколотит как раз
Звезду шестизначную четко
Промеж ошарашенных глаз.
Не хочешь, пожалуй что, по лбу?
Тогда – пришивай на рукав.
И впредь не посматривай подло
На тех, кто силен и лукав.
Проклятая наша порода.
Прости нас, невидимый град,
Где нет ни зеленки, ни йода...
Но был Александровский Сад.
* * *
По-новогоднему звучит моя свирель.
И хорошо бы – если б нот хватило.
В духовке жарится изрядная форель –
Мясистая, какая-то тортила.
Она нашлась в соседней лавке. На виду
Лежала тихо, закатив усталы очи...
За триста рубликов купила – и иду.
Потом изжарю в сливках, ближе к ночи.
Да пропади ты пропадом совсем,
Мой город, изнурительно-бездарный.
Изжарю – да. Но и не факт, что съем.
Ведь человек я не высокопарный.
Пока изжаришь, тыщу раз склонясь...
Пока посыплешь, обольешь слезами,
Пока картошку сваришь, не ленясь –
Тут и вся жизнь пройдет перед глазами.
Форелина пятнистая моя,
Мой скользкий друг... Еще недавно рыба,
Увиденная в дымке бытия,
Не привлекла б. А нынче – и спасибо.
Не рыбник я, не рыбник – видит бог.
Всю жизнь я: птица-мясо, мясо-птица.
Но катится магический клубок
И рыбою готов оборотиться.
* * *
Вчера была... ну как бы объясниться...
В том месте, что не каждый день приснится, –
На кладбище родительском была.
Такое у меня обыкновенье:
Душа в свой день рожденья на мгновенье
Замрет, услышав звук – воды, весла...
Приехала на милое Донское.
Я ведь уже писала – там такое...
Там будто немосковские миры.
Такие там фамилии и лица,
Что тут же хочешь к ним переселиться.
И, если можно, даже до поры.
И фрэзии, и ирисы руками
Я в снег вкопала. Будто облаками
Был памятник родительский покрыт.
Не стала обметать его ладонью.
Не все возможно объяснить любовью.
Но боль есть боль. Спасибо – что не стыд.
* * *
Детей посажу на верблюдов.
Узлы нагружу на быков.
Семейство в Страну Изумрудов
Веду из Страны Дураков.
Беспечное кончилось детство.
Сугробы одни на душе.
Тут наше поспешное бегство
Никто не заметит уже.
Себе повторяю: чего ты ?
Куда ты отсюда, куда ?
Но рушатся вниз самолеты,
И в пропасть летят поезда.
Ворота на Пресне открыты,
Как в фильме о старой войне...
Вольеры и клетки разбиты,
И звери выходят ко мне.
Не видно людей любопытных.
Бредет носорогов семья.
Но я – выбираю копытных.
И вьючных, и вечных, как я.
* * *
Что же делать? Такие, как я, доверялись стиху, а не прозе.
И стояли в слезах на тяжелом январском ветру.
Это снова оно... Но один поцелуй на морозе –
Он нежней, он воздушней, чем красная смерть на миру.
Трубной площади голос не слышен, не виден, что делать...
Трубной площади трудность – фигурки во влажном снегу.
А детей народилось – ну, если не десять, так девять.
Да они ни причем. Они выросли. Нянчат свою мелюзгу.
Хорошо, их прошло двадцать пять. Уточню, все же – двадцать четыре.
Не могу сосчитать, виновата, годам я не друг.
Все, что было, осталось. Твоя-то щека в целом мире
Так и грела меня. Чтобы знала – где север, где юг.
