litbook

Поэзия


Время и место0

Владимир Салимон родился в Москве. Автор нескольких поэтических книг. Стихи публиковались в журналах «Континент», «Грани», «Знамя», «Октябрь», «Новый мир», «Интерпоэзия», «Арион» и др., переведены на английский, венгерский, итальянский, немецкий, украинский, французский и шведский языки. Лауреат Пушкинской премии по поэзии. Основатель и главный редактор легендарного журнала «Золотой век». Живет в Москве.

 

 

*   *   *

Репей запустит корни в снег

и высосет его, как будто

упырь.

Глядятся выше всех –

репей, татарник и цикута.

 

Пусть их всего-то ничего,

лишь только кучка небольшая,

но в их объятьях так легко

пропасть нам,

по полю шагая.

 

 

*   *   *

Время и место, хотя и не знаю,

кто написал стихотворные строчки,

определю,

без труда угадаю

имя того, кто родился в сорочке.

Так как поэтов не так уж и много,

чтоб нерешенной осталась задачка.

 

Круто спускается к морю дорога.

камнем груженная, брошена тачка.

Стены вокруг соловьиного сада

больше никто возводить не желает.

Возле воды,

там, где веет прохлада,

дремлют развалины Поэтограда.

 

 

*   *   *

Земля меняет облик свой

календарю согласно.

Покрылась бурою травой –

в разгаре осень, ясно.

 

Что приближается зима,

понятно нам при виде

замерзших луж.

Сгустилась тьма.

Увы, мы не в Колхиде.

 

За золотым руном сюда

не приплывут к нам греки.

Лишь забредают иногда

таджики и узбеки.

 

 

*   *   *

Не баре, чтобы с молоком

пить чай

и кушать трюфеля,

и мы сидели за столом,

слегка ушами шевеля.

 

Как это делают слоны,

к реке на глиняных ногах

спешащие,

как в дни войны

солдаты с фляжками в руках.

 

 

*   *   *

Луна светила с левой стороны,

но было ясно, что жениться нужно,

поскольку человеку без жены

в преклонном возрасте куда как скучно.

 

Вдоль берега реки дорога шла,

которую снежком припорошило.

Вода в реке теперь уж не текла,

а, будто бы от ужаса, застыла.

 

Чтоб знать, как стынет в жилах кровь моя,

вообразил себе я для сравненья –

зубную пасту, пену для бритья,

остаток прошлогоднего варенья.

 

 

*   *   *

Как после отступленья армий вражеских,

открылась нам печальная картина –

в морщинах вся

холмистых и овражистых

под небом хмурым голая равнина.

 

Ее в лицо узнать не представляется

возможным

только лицам без гражданства,

прописка до поры не полагается

тем, кто в любви не знают постоянства.

 

 

*   *   *

Как если бы нас кто-то сглазил.

Густым и липким воздух стал

от запаха машинных масел,

который он в себя впитал.

 

Под тяжестью его во мраке,

склонивши головы, брели

с унылым видом работяги –

суть всех вещей и соль земли.

 

Солдат, построив по четыре

в колонну, с песней мимо нас

вели, к ногам подвесив гири,

а к поясу – противогаз.

 

 

*   *   *

Стало все на свои места

на исходе шестого дня.

Где была дыра, пустота,

сердце нежное у меня.

 

Днем и ночью оно стучит

непрестанно в моей груди.

Не смотри, что по швам трещит,

все еще у нас впереди.

 

 

*   *   *

Единства в государстве здешнем нет –

по сути дела, несмотря на праздник,

который нам назначил госсовет,

где спор ведут плутишка и проказник.

 

Какая может быть меж нами связь,

когда мы друг на дружку не похожи,

Хотя, по существу, что светлый князь,

что грозный царь – почти одно и то же.

 

 

*   *   *

Во мраке железнодорожники

стучат своими молотками,

Как развеселые сапожники,

латая туфли с сапогами.

 

Пустынна площадь привокзальная.

Окрестных воробьев и галок

жизнь суетная, ненормальная

меня смешит.

Но вид их жалок.

 

 

*   *   *

Когда все еще спят сладким сном,

для меня лучше времени нет,

чтобы мне убедить себя в том,

что я лучший на свете поэт.

 

Мысли путаются в голове.

Но другого такого нигде

нет в Париже, в Нью-Йорке, в Москве.

в Минусинске и Караганде.

 

 

*   *   *

Клеенкой был в заброшенной беседке

покрыт старообразный круглый стол.

Снег налипал на сухонькие ветки,

как сладкая пыльца на лапки пчел.

 

Бывало за веселым разговором,

погожим днем, сидящие в саду,

мы их с тобой ловили жадным взором,

как будто слово Божье – на лету.

 

 

*   *   *

Может, в этом нет необходимости,

чтобы мы с тобою ближе стали,

может, не хватает мне решимости –

крайне важной в сфере чувств детали.

 

Я переминаюсь с ноги на ногу,

будто бы, блуждая по музею,

подступиться к Дюреру и Кранаху,

к Рембранту и Рубенсу не смею.

 

Я держусь от них на расстоянии,

так как мне в глаза взглянуть им страшно,

так как не уверен я заранее,

важно это мне или не важно.

 

 

*   *   *

Как будто кто-то пытке нас подверг,

в бараний рог скрутил, бока намял.

Очнувшись после дождичка в четверг,

я времени ход словно потерял.

 

Едва светало, занимался день,

как снова наступала темнота.

Во мраке белоснежная сирень

казалась мне белей одежд Христа.

 

 

*   *   *

Диагноз нам поставил доктор Чехов,

в ему лишь только свойственной манере

живописавший здешних печенегов.

Наш быт, уклад и отношенье к вере.

 

Я с мнением его привык считаться

и не оспаривать печального прогноза

течения болезни,

но, признаться,

порой смущает чеховская проза.

 

Его рассказы, как стихотворенья,

коротенькие пьески – без названья.

Загадочна не столько точка зренья,

сколь данные больному предписанья.

 

 

*   *   *

Когда друг с другом разговаривать наскучит нам,

вдруг мы услышим, как во тьме кромешной

со стуком весла ударяют по уключинам

среди накрывшей реку бури снежной.

 

У нас к гостям заморским нет предубеждения,

но ночью темной в лагере варяжском

как не заметить нам с тобой передвижения

войск по лесным чащобам и овражкам.

 

 

*   *   *

Осмысленное выраженье

лица

развяжет мне язык.

Легко пойду я на сближенье,

хотя от общества отвык.

 

Но одиночество не может,

как почва, что истощена,

плодоносить.

И не тревожит,

и не волнует нас сполна.

 

 

*   *   *

В качестве свидетеля, меня

лучше не пытаться допросить,

что да как.

Пустая болтовня

может строгих судей оскорбить.

 

Ангелам и демонам видней.

Ведь они глядят со стороны.

С высоты взирают – на детей,

а на стариков – из глубины.

 

 

*   *   *

Время с мертвой точки скоро сдвинется.

Старость семимильными шагами

вслед за мной скакать вприпрыжку примется,

топоча во мраке башмаками.

 

Слыша за спиной ее дыхание,

я скажу ей –

Ты переобуться

разве в тапки белые заранее

не могла, чтоб не звенели блюдца?

 

 

*   *   *

Нам всем давно пора в кровать.

Но малым детушкам на стульях

еще охота поскакать,

как акробатам на ходулях.

 

В саду сорока затрещит,

затенькает синица тихо.

По существу никто не спит.

Ни яблоня, ни облепиха.

 

Деревья ходят по ночам,

как будто бы друг к другу в гости.

А поутру приходят к нам,

чтобы погреть у печки кости.

 

 

*   *   *

Притолока чуточку низка.

Ты невольно голову склоняешь,

чтобы шишки не набить, пока

двери за собою запираешь.

 

В спальню, как Юдифь, которой нет

обольстительней для Олоферна,

входишь тихо, молча гасишь свет.

Страшной смертью я умру, наверно.

Рейтинг:

0
Отдав голос за данное произведение, Вы оказываете влияние на его общий рейтинг, а также на рейтинг автора и журнала опубликовавшего этот текст.
Только зарегистрированные пользователи могут голосовать
Зарегистрируйтесь или войдите
для того чтобы оставлять комментарии
Лучшее в разделе:
Регистрация для авторов
В сообществе уже 1129 авторов
Войти
Регистрация
О проекте
Правила
Все авторские права на произведения
сохранены за авторами и издателями.
По вопросам: support@litbook.ru
Разработка: goldapp.ru