Поезд уходит
Поезд уходит в полночную осень.
Черти грохочут под каждым вагоном.
Малый: догоним — по строгому спросим!
Старый: чуток — и догоним!
В каждом вагоне — и с каждой скамейки
дни мои грустно таращатся в окна.
Я — как последняя проба ремейка —
В это же действие вогнут.
Перед глазами киношной келейкой
чёрный квадратец, подсвеченный детством:
кинопись жизни — где склейка на склейке —
в общенародном контексте.
Поезд летит, как в побеге растратчик,—
перемежая тоскою дыханье.
Как же сладка из последней заначки
жизнь за прозрачною гранью.
Сириус белым горит, светофорит,
гонит в Аид, в пересуд бесконечный,
где — первым кругом, огнями «love story» —
переливается Млечный.
Чернозём
Темна и голодна дернина дней созревших:
им отданы миров огни, и голоса,
и времена, где ты, застыв, остался прежним —
как древний богатырь, хранящий чудеса.
И жизнь моя — в прирост, в исподник травостоя,
где память бытия — всеобщий кровоток,
таинственный замес, творящий всё живое.
Как щедро в нём разлит божественный желток!
Став притчею веков, мы — у порога дома,
где ал — раскаян лист к отечеству припал.
И первый снег — простак и простоты потомок —
скатёркой тишины весь белый свет убрал.
Мы — горняя капель, живущая полётом,
с дарующей руки берущая взаём
мгновенный облик лиц и душу как работу,
которую так ждёт небесный чернозём.
