главы из поэмы «Чёртов день»
7 февраля 1920 года по постановлению Иркутского военно-революционного комитета на берегу речки Ушаковка, впадающей в Ангару, был расстрелян, а затем сброшен в прорубь Верховный правитель России – адмирал Александр Васильевич Колчак.
1.
Ему еще случиться –
Седьмому февраля…
А Анна в дверь стучится:
– Нас ждут у короля!
Последний взгляд на карту:
«Нет, здесь не мой кураж…».
И тихо адъютанту:
– Подайте экипаж…
Ноябрь. Иртыш укромен,
Как в логове босяк,
И Батюшкина тёмен
На бреге особняк*.
Похожий на берлогу,
На Омск наводит жуть…
Пора, пора в дорогу –
Куда-нибудь…
Похожий на берлогу,
Обхожий за версту…
Пора, пора в дорогу –
Хотя бы и к шуту!
Король, живущий в Омске, –
Не Чехов, пусть Антон…
Сгореть, как папироске,
Тебе бы, пустозвон!
Накоротке с вождями! –
Себе и всем внушил.
Уж лучше бы вожжами,
Как Бронислав,** рулил…
2.
Под кожаным покровом
От женщины уют,
Лишь где-то, вновь и снова,
Как из винтовок, бьют.
В пределах Омска нижних,
Где по ночам шалят?
А может, о булыжник
Колёса так стучат?
Колёса экипажа
Бесшумны и туги,
А бьёт подковы стража –
Верхами казаки.
Не здешние – кавказцы
В конвое всем на страх:
С Верховным их сиббратцы
Почти что на ножах.
Молчат, глядят угрюмо
В помин минувших дней,
Когда была Сибдума
Им всей Руси родней;
Когда сибирский боров
Княжить вдруг захотел,
И Сашка Новосёлов***
Осанну ему пел…
Допелся – рот заткнули,
Да вдруг другой – изволь:
Показывает дули
Писателей король.
Сепаратистской рати
Конец один – в назьми…
Колчак и Анна катят
От Иртыша к Оми.
3.
Колёса экипажа
Бесшумны и туги,
А бьёт подковы стража –
Верхами казаки.
Подковы бьют, грохочут
С каким-то тайным злом.
Восстание пророчат?
Бомбиста за углом?
Нет, это только мнится,
Дурманит мозг ambré, –
Восстанье разразится
Рабочих в декабре,****
Да не достанет мощи…
Бунтовщикам – расстрел:
Снег в Загородной роще
Растопит кровь из тел.
Ручьём, и ночью алым,
Кровь с берега стечёт,
Кровавым покрывалом
Укрыв иртышский лёд…
«Да что ж я? – зазнобило.
Колчак себе не рад. –
Восстанье это было
Почти что год назад!».
Под пологом, как в яме, –
Не вылезть и в аврал.
«Сейчас бы в детство, к маме», –
Подумал адмирал.
Конечно, было б проще
Пройтись. Здесь пять минут:
Не в Загородной роще –
На Лермонтовской ждут.
Здесь особняк похуже,
Чем Батюшкина, но
Постыл казённый ужин.
И водка – не вино.
В крови Россия тонет,
Разруха, голод, боль…
А здесь ещё фасонит
Писателей король.
Ему винтарь бы в руки,
Да марш-броском – на фронт,
А вслед – лечить от скуки! –
И омский бы Bomond…
Мазилы, писаришки!
Да Анна: «Ку mauvais ton!»
А Тимирёвой фишки
Ему не в унисон.
Не Анна б – свет в окошке! –
Вообще в один момент
Пустил бы на окрошку
Весь этот омский свет!
А экипаж по Омску
Крадётся, как шакал…
«Напьюсь сегодня в доску!» –
Решает адмирал.
– Ты что-то грустен, Саша…
– Пройтись хочу, – сказал.
– И я хочу. Да стража
Не пустит, адмирал.
Как под арестом, Саша,
Живём, – хоть не живи…
-Такая доля наша,
Ты знаешь… C’est la vie.
– Тревожно мне на сердце…
– Приехали, мой друг…
И ветка ивы в дверцу,
Как пика, ткнулась вдруг.
4.
Свёт мёртвый обливает
Застывший экипаж,
И выйти помогает
Сорокин, точно паж:
– Вы нас совсем забыли,
Я вас и ждать устал…
– Сорокин, сочинили
Очередной скандал?
Вздохнул король на это,
Блеснув в ночи пенсне:
– По осени – сонеты,
Скандалы – по весне…
– А что зимой, Сорокин?
– А сяду, как на мель…
Зимою льдисты строки…
Прошу, mademoiselle!
На этот раз не в зале –
Поднимемся в salon…
В ответ из-под вуали:
– А где merci, pardon?
Сорокин, вы же русский!..
– Да разве это грех? –
И адмирал по узкой
По лестнице – наверх…
5.
В салоне дым клубится
От дрянных папирос,
И кто-то матерится,
Как палубный матрос.
Здесь разный люд: в костюме,
В поддёвке кто, есть фрак…
Накурено, как в трюме…
Волной в дыму: – Колчак!
– Верховному России –
Виват, виват, виват! –
И, льстиво выгнув выи,
В пол подло прячут взгляд.
Галдящие сороки
В загаженном молу!
– Прошу вас! – и Сорокин
Ведёт чету к столу.
В простенке между окон
Приткнуться лишь посмел,
Чтоб кто-нибудь не кокнул,
С Оми взяв под прицел.
Столешница – квадратом,
А стульев – на троих.
Сидеть триумвиратом,
Выходит, от других
В простенке окон между,
Чтоб кто-нибудь зазря
Всея Руси надежду
Не снял из винтаря.
И здесь же, окон между,
Провисшие слегка,
Ждут верхнюю одежду
Сохатого рога.
– Позвольте! – И жеманно,
Впадая в moveton,
У Тимирёвой Анны
Король берёт манто.
– Позвольте! – к адмиралу,
Совсем впадая в срам…
– Да я уж на марала
Шинель повешу сам!
Угодливый без меры:
– Тогда картуз, мой друг…
– И кепи офицера
Чужих не терпит рук…
Король стянул рот щелью,
Колчак же, взглядом стыл,
На рог, что над шинелью,
Фуражку нацепил.
– Вот видите, маэстро, –
С усмешкою изрёк, –
Где для фуражки место?
Вам не по росту рог…
Сорокин, сжавши скулы,
И сей стерпел попрёк,
И Тимирёву к стулу
Подвёл за локоток…
6.
От столика в простенке
Весь на виду салон,
Давно заливший зенки
Под хриплый патефон.
Заиграна пластинка,
Да, видно, её чтут:
Под Вяльцевой «Калинку»
От пуза жрут и пьют.
Какой-то ферт в бородке,
Козлом на стул вскочив,
Бутылкой из-под водки
Нацелился в мотив;
Поодаль чуть старуху
Облапил вдрызг кадет,
А в уголке литшлюха
В нос тянет марафет…
_________________________
* В особняке омского купца А. Батюшкина была резиденция А. Колчака.
** Бронислав Стефанович – водитель Колчака.
*** Александр Новосёлов (1884-1918) – писатель-этнограф, министр внутренних дел правительства автономной Сибири; убит 23 сентября выстрелом в затылок в Загородной роще Омска офицерами монархической организации «Смерть за Родину», расчищавшей А. Колчаку путь к власти.
**** 22 декабря 1918 года.
