Князь мира сего
Он всё объединил, как есть,
Связав дома, людей, машины
В единый организм, чтоб сесть
На наши взмыленные спины.
Так много у него имён,
Что невозможно
перечислить.
Он некогда был приземлён,
Отринутый небесной высью.
Разгул его страстей велик,
Необозрима даль деяний,
Он террорист и большевик,
Овец ведущий на закланье.
Он ткань любого естества
Разрушит гением соблазна –
И вот куражится братва,
И женщина...
на всё согласна.
* * *
Из углов таращатся химеры,
Дух парализован пустотой –
Это поколенье новой эры
Бредит лихорадкой золотой.
Это, если вам угодно, будни,
Бунт страстей и наволочек хруст.
Мне зачем-то снился ночью Бунин,
Взгляд его был холоден и пуст…
Чижик-пыжик
Понимаешь, в нашем доме
Очень много мелочей –
Лён верёвки на балконе
И подсвечник для свечей;
В старых рамах два портрета,
Живопись туда-сюда:
Силуэты, силуэты...
В ванной капает вода.
А на полках груда книжек,
Хочешь – заново прочти.
Здравствуй, милый чижик-пыжик,
Дальше некуда идти.
* * *
Луна такая, что в Пицунде
Любой абхазец был бы рад
Оставить суетные будни
И слушать пение цикад.
Но здесь иная ночь... И город
Захвачен осенью врасплох.
Ну что ж, любой сгодится повод,
Чтоб впасть в проблему суматох.
Судачат все попеременно,
Как будто в этом есть резон.
Иные бьются лбом об стену
И лезут вечно на рожон.
Навряд ли можно в созерцанье
Поймать с поличным горожан.
Дома, в решётках окна зданий,
Да взгляды хмурые южан.
И я меняю угол зренья –
Луна, как бледное пятно.
И чтоб не мучиться в сомненьях,
Задёрну шторы полотно.
Другу
Ты знаешь, покинет любая,
И та, что клялась на крови.
Очнись, навсегда засыпая,
И вспомни, и вновь позови.
Опомнись! Снегами залапан
Оконный проём со двора.
По памяти, как по этапу,
Опять собираться пора.
* * *
Да что ты знаешь обо мне?
Я глуп и внешностью дурён.
Живу в каком-то странном сне,
Где я тобою побеждён.
Невыносимо это знать,
Не знать – томительно душе.
О, если б смог тебе я дать
Всё то, что ты взяла уже.
* * *
Несомненно, я тяжко болен.
Осуждай меня, осуждай.
Как быка привела на бойню,
А пророчила, помню, рай.
Ты сплетала за тайной тайну,
Разлучая меня с мечтой.
Мне ж открылась
та грань познанья,
За которой уже ничто.
* * *
В апреле ветер дует с новой силой,
Всё говорит на непонятном языке.
А та, что так мне голову вскружила,
Качается в хрустальном гамаке.
Но берег странствий
будет только дальним.
Непостигаема прозрачность облаков.
И пусть грозят явленьем аномальным –
Я полюбил пространство без оков.
Без помощи чудовища с мотором
Иное измерение познав,
Я проникаю в таинство простора,
Читая твой незыблемый устав.
Мой век, ты бредишь гиперскоростями –
Песочные часы переверни!
Но слышен скрежет по стеклу когтями
И шум химерной драки и возни.
Смирение
Опять блудницы возле Церкви.
И строить планы ни к чему.
Вагон любви давно отцеплен
И он не нужен никому.
Лишь иногда сюда приходят
По шпалам путники в ночи.
А ты про то, что в сердце бродит,
На всякий случай промолчи.
Молчи, застигнутый разлукой, –
Ты к ней давным-давно привык,
Испытанный небесной мукой
Нечеловеческий язык!
* * *
Теплом повеяло внезапно
От заспанных, сухих цветов.
Фасадом дом смотрел на запад,
Как волк голодный из кустов.
Я думал, разочарованье
Не в том, что слишком
ночь темна.
В моё угрюмое сознанье
Змеёй вползает тишина.
А город глох, от ветра хмурый,
И мне казалось – глохну я.
За этой каменной структурой
Мануфактуры бытия.
Попытка олицетворенья
В сухом букете на окне,
Восторг, всего лишь на мгновенье,
И то понятный только мне.
Ночь во Владивостоке
Сижу на краешке дивана,
На кухне ходики стучат,
И все химеры Нотр-Дама
Со мною в эту ночь не спят.
Какая гибельная морось,
Какой угрюмый океан,
В какую я заброшен область
Через оптический обман?
Вот так всегда – в обычном мире,
В разнообразности людской,
Когда я сплю в чужой квартире –
Неладно что-то с головой.
