* * *
На полотнах пространства распущены петли,
И в прорехи такие сквозят времена
С разудалым припевом — державу проветри,
Залежалась, точней — застоялась она.
И жрецы-пришлецы заклинают — поможем,
Обеспечим инструктором — поводырём,
Закачалось — толкнём, застоялось — положим,
Что положено плохо — к рукам приберём.
Ты чего ж, обыватель, угрюм и не веришь
В золотые галушки на блюдце с каймой
Голубой, в изобилие хлеба и зрелищ,
Бочкарёвского пива прибой, милый мой,
И чего не спешишь на молочные реки
(Нефтяные? Пускай — скорректируешь сам),
Путь держащие то ль из варягов во греки,
То ль с восхода на запад — по нашим усам?
* * *
Ещё немного. Скоро двадцать лет,
И не собрать ли скудный скарб в дорогу?
Теперь с отбывших ссылку снят запрет
На жительство в столицах, слава Богу.
Но возвращаться можно и нельзя —
На все законы есть свои резоны.
Меня забыли деньги — и друзья.
(У них своя, особая стезя —
Растут чины и молодеют жены).
Проситель, в европейский кабинет
Вползу, как азиат, чуть-чуть не тылом —
Мол, вам от блудной юности привет?
Обратных лет, как рек обратных, нет.
Останусь здесь, в изгнании постылом
(Как требует сказать высокий стиль,
Хоть я краям суровым предан сердцем
И местным злопыхателям простил
Насмешки над юродивым пришельцем).
Куда деваться — истинно таков!
Меня недаром тянут лес и поле —
Блаженному не тяжек груз оков,
Затем, что он всегда душой на воле.
* * *
Наших гор и урочищ заглавья —
Заклинанья дремучей Югры,
Жилы речек в бетонной оправе,
Трубы, домны, градирни, копры,
Параллелей железнодорожных
В дальний путь зазывающий блеск
И угрюмый, как вечный острожник,
Но на деле целительный лес,
И плотина пруда городского,
И вокзал, и потёртый перрон —
Повторятся, наверное, снова,
Но с поправкой на разность времён.
И, внезапно, постигнув отличья,
Обновлённое тело круша,
Заболит — человечья ли, птичья,
Но моя, как и прежде, душа.
* * *
В подобающий горести миг
Из-под тронутой просинью кожи
Неожиданный облик возник —
Попригляднее и помоложе,
Будто разом осела на дно
С испареньем бессмертного духа
Вся нелепица и нескладуха,
Завладевшая жизнью давно.
И лежал перед верной женой
Он, обряжен в костюмчик облезлый,
Виноватый, безмолвный и трезвый
До того, что почти не родной...
* * *
Детьми, стариками, ветвями
И мошками в гуще травы
Когда-то мы числились с вами,
Да только забыли, увы!
Мы были — то камни, то птицы,
То брызги волны по камням,
И тщетно пытались присниться,
Пробиться к сегодняшним нам...
* * *
От Качканара до Пелыма
Моя земля — острог и клад,
Как купина, неопалима,
Крепка в потоп, как Арарат.
Здесь курят сигареты «Прима»
И пьют, по дури, всё подряд,
И каждый мне по крови брат —
И брат по-прежнему любимый...
* * *
Поздней ночью подошёл к порогу.
Дверь не отворили. Он к окну —
Не дозваться! — и оставил сну
Родичей, а сам вернулся к Богу.
* * *
«Да, скифы мы, да, азиаты мы...»
Звезда, одушевляющая тьму,—
Пылинка в пересчёте на проценты.
Провинция — не ссылка потому,
Что заняла вакансию плаценты.
Клубком в утробе, семечком в горсти,
Покуда не исторгнутые в родах —
Ухабы века легче нам снести
В смирительных околоплодных водах.
Какие гены в нашем багаже,
Какие звёзды в нашем гороскопе —
Одной ногой мы в Азии уже
Или другой ногой уже в Европе?
Философы, не мне о том судить,
Когда в сезоне лиственном и кратком
Положено картошку посадить
Строжайше утверждённым распорядком.
Ступайте к нам узнать из первых рук
Про заработки наши и загулы,
Прозреть в тайге и юг, и Петербург,
И крестный путь из веймаров в вогулы.
Идите все — по Блоку — на Урал!
Ушкуйничьим нахрапом иль этапом
Сюда за веком век людей швырял,
От прапрапап перебираясь к папам.
И, кстати, проживи подольше Блок
(Но кости не на тот манер метали),
Как полунемец, он бы тоже мог
Отправиться в означенные дали.
...Через Урал гуляют сквозняки
И, подхватив панельной складки стены,
В Краснотурьинск несут Березники —
Абориген не ведает подмены.
Не устарел провидческий призыв,
Он — на орбите, и, в лихом кульбите
Мне не в укор его перехватив,
Как тёщу, Пермь приветствовал Кальпиди,
А может, Раков — «Прима» и пимы,
Конспекты лекций: «Есть ли жизнь на Каме?»
Да, скифы мы, да, азиаты мы
Упрямые — на том стоим веками.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мне снится колея большой зимы —
И пятисотрублёвка с Соловками
Как логотип истории российской.
Там, между прочим, дочь моя живёт,
И внучка Женька, как за мышью кот,
Охотится за материнской сиськой...
* * *
Как вольно дышится на поселковой свалке,
Где мирно догнивают ёлки-палки,
А леспромхоз практически догнил
И тем посёлок как бы упразднил,
Хотя он упраздняться не желает —
Три года без зарплаты выживает,
По Дарвину естественный отбор
Претерпевает, как сосновый бор,
Как царский кедр, как редкостный черничник —
Бесчисленный прищур мансийских глаз,
Как некогда кустарь-единоличник —
Марксистом аннулированный класс...
* * *
Поэзия — дело мужское, кровавое.
Г. Русаков
Поэзия, может быть, дело старух,
Чей палец под вдовьим колечком опух,
И зубы железные слово
Жуют вместо праха мясного.
И прошлое с будущим путает дух —
И жизнь возвращается снова.
Им, как пролетариям, не фиг терять —
Приблудную кошку, очки да тетрадь,
И нет с них казённого взыска,
И внука заботит прописка,
И перья мусолит старушечья рать,
И Муза склоняется низко.
* * *
...Две ящерки сквозят из-под полы
Поношенного земляного платья
И застывают, бронзово-смуглы.
Как наконечник варварской стрелы,
Одна. Другая — крестное распятье.
* * *
Мой работящий Север
Камней по полям насеял.
Камни растут ночами —
Толкают траву плечами.
Спят на дневном припёке —
Жёсткие греют щёки.
Каменный день-эпоха.
Время не стебля — бога.
Значит, и впрямь веками
Все мы близки с богами.
Все мы дерзки с богами,
Спящими под ногами.
