Поцелуй
Шелест сминающихся волос
Как шелкового покрывала
Нежная шея
Рука
Грубая кожа
Прохлада бедра сквозь толстую ткань.
Смял поцелуем.
Твоя стеклянная тонкость
Это тонкость системы реторт, зеркал и огня
Захмелевших
Рой беспорядочных пчел
Кусает в уже распухшие губы.
Свободны
А.Ф.
Пути всегда свободны.
Поезд полминуты стоит
И полминуты идёт
Каждые пятнадцать минут.
По глади железной как водной.
Дымами небо кроит,
Пространство крадёт.
На станции дальней мигнут.
Из-под стеклянной крыши вокзала,
где часы как секундомер,
Тащит, пыхтит,
Хвост железный и многосоставный, как метеорита,
Мимо шантажа кафешантана и шиномонтажа,
Города ржавого гаража.
Еле слышный свисток великой механики,
небесной симфонии сфер
Как юпитер сипит
По эллиптической далекой орбите,
Искру из рельсы сечёт, скрипя и визжа,
Чиркает, и того гляди – ещё загорится.
У тёти Кати
Капля бьёт в барабан канистры.
По листам в огороде дождик
Все стрекочет с утра да и стрекочет.
На шкафу фотография дочки:
В областном деревянном загсе
В белом платье, фате кудрявой,
Держит под руку мужа ловко,
Мужа неловкого, в костюме.
А в прихожей у тети Кати,
А в прихожей – фотообои.
Золотые на них колонны,
Круглый пруд на них с лебедями,
Серебряной плакучею ивой
Над водой, и цветущий садик,
Поднимающийся по террасам.
Пожарная рыба
А как сказал бы Севочка,
«По пожарному небу» – курсив – плывет
Преогромная рыба,
Шевелит огнедышащим
Бесконечным хвостом,
Кистеперый перистый зверь.
Трансформируясь на глазах,
Эволюционирует моментально
В разлетевшийся дух.
Плывет
Тень бесконечной рыбы пятихвостой,
Перистой и кистеперой,
И трансформируется на глазах
В млекопитающую птицу.
Росянка
На столе стояла
Застегнутая росянка,
Запуская раструб тычинки
В бокал с вином,
Собирая в щепотку
Крошки утиной печени,
Упавшие на скатерть,
И в ломтик ананаса запуская
Хоботок аккуратный гурмана.
Схлопнулась и застыла
Недвижимо в вазе,
Только еле слышное чмоканье
Доносилось из бутона,
Слегка качающегося.
Портрет
Широкое золотое кольцо,
Ногти в остатках красного лака,
Рукав промасленного, просмоленного,
Пожжёного бушлата.
В окне на синем загорелся синтепон.
Дорога
Скользит дорога, рекой скользит
Из Арзамаса в Невинномысск через Тильзит,
И так загибает, крутит, вихляет, тащит, плывёт,
Что не всегда понятно, – лодка или машина идёт?
Благо у барина саночки – четыре ведут,
Полный привод,
В зажигалке кремень,
Под капотом огниво,
По радио между шансоном передают,
Что там даже хуже, чем тут.
Заснуть бы, забыться, и Лермонтова на грудь
Принять и забыться, чернил бы, не плакать,
не биться, заснуть,
Но и во сне предательская кровать
Заладила плыть, скользить
и рыбьим бедром вилять.
Стенка
Первые полночи жалел, что не поцеловал,
Вторые – благодарил судьбу,
Первые полночи звякала брякала тц-тц-тц
в кимвал,
Вторые – видала кимвал в гробу.
И только стенка, что разделяла их,
Не жалела, не благодарила, не стучала и не видала:
Просто
Разделяла двоих
И на том стояла.
Кристина
Вечерний туман затёр
В окне границу между рекой и небом,
золотое по золотому.
Журчит, как заведённый далёкий мотор,
Неподвижная статуэтка кота живого.
Что за день то был, что за день.
Стоя в проеме, Кристина тихо сказала:
«Только взгляните».
Томная кладбищенская сень.
Сладкая кладбищенская земляника.
Передач рычаг
Приборная доска «буханки»
Была большой иконостас:
Три циферблата, кнопки,
Радио волшебна щель,
И коробки
Передач рычаг с прозрачным набалдашником,
А в нем - красива роза.
А также
Наклеена красотка несказанная
В условных штрипках
И вымпел телепается футбольной
Команды,
А над зеркалом обзора
Три образа:
Марии Девы
Пречистой со Христом
И молодой довольно сам Христос,
А рядом лик святого Николая,
Осеребренного почтенной сединой.
