ЗАВТРАК (Молчание)
Жак Превер (пер. с франц.)
Он молча налил в чашку кофе,
Добавил, молча, молока.
Ломал лица тяжелый профиль
Свет голой лампы с потолка.
Он молча развернул газету,
К столу придвинул молча стул.
Достал он молча сигарету
И молча спичкой чирканул.
И кольца дыма выпуская,
И тяжкой думою томим,
Сидел он молча. И пустая
Молчала чашка перед ним.
Потом он встал - ни слов, ни знака! -
Надел подобие плаща,
И тень, как верная собака,
За ним рванулась, трепеща.
И он ушел - и в ночь, и в слякоть
И барабанил дождь в стекло…
И мне осталось горько плакать
О том, что было и прошло
ЭЛЕГИЯ
Оставьте мне на самом донышке
Глоточек сладкого вина
Блестящей змейкою от горлышка
До опрокинутого дна
Такие нежные и чистые
В иссохший горла водоем
Покатят струйки серебристые
И мы к чему-нибудь придем
Не к утешению
Так к берегу
К чему-то твердому
На мель
Откроет каждый по Америке
Никем не пройденных земель
Причалим
И на диком острове
Моих сомнений и забот
На миг утихнет что-то острое
И что-то нежное взойдет
Но жалкий желтый ломтик солнечный
Скользит и глохнет
Там - стена
Оставьте мне на самом донышке
Глоточек сладкого вина
"БРОДЯЧАЯ СОБАКА"
«Так жили поэты…»
/А.Блок/
Полуподвал. Из полумрака
Дым коромыслом. Полусвет…
Кафе «Бродячая собака» –
Одна из Питерских примет.
И в полумраке полусвета
Поговорить о сем, о том
Сходились издавна поэты
В мечтах о веке золотом.
Грешить бесстыдно, беспробудно,
Но в тишине, по вечерам
Вновь из столицы многолюдной
В кафе войти, как в Божий храм.
Запой всемирный воспевая
И вьюгой Божьей занесен,
Страдал Поэт, и плоть живая
Его стонала, в унисон,
O всех усталых. И, высоко,
Над скукой загородных дач,
Парил Поэт с душой пророка,
Себе и лекарь, и палач.
Внизу – родимая долина,
И тучи стелются над ней…
А он - Поэт с главой повинной
За всех - людей и не людей.
Но глухо заперты ворота,
Кругом - не выйти, не войти...
Недвижный кто-то, черный кто-то
Там, со стаканом, на пути.
Лета кружатся в карусели
(Иль это только снится мне
В моём далече?..) Неужели
И вправду: истина в вине?
Я помню длительные муки:
Ночь догорала за окном,
Алел Восток... И чьи-то руки
Стаканы ставили вверх дном.
Мне тяжесть этих рук знакома
И лба надменного печать…
И комиссары в пыльных шлемах
Спешат свой шабаш отмечать.
В соседнем доме окна жолты,
Ползет, крадучись, красный страх.
Поэтов взрезаны аорты
И крови знаки на стенах.
Я вижу все с моей вершины:
В железном грохоте стрекоз –
И алый парус бригантины,
И в белом венчике Христос.
……………………………..
Полу-Парнас, полу-Итака,
И будто в прошлое билет:
Кафе «Бродячая собака»,
И полумрак, и полусвет…
2006
НА КЛАДБИЩЕ СМОЛЕНСКОМ
В тиши почти что деревенской,
Свершая чувственный обряд,
Я был на кладбище Смоленском
Среди надгробий и оград.
Шел мелкий дождь. Была суббота.
Терзал мой мозг печальный стих.
Меня влекло куда-то что-то
Под зелень улиц нежилых,
В земную тишь миропорядка
И в неземную благодать.
Под шум дождя мне было сладко
О тихой пристани мечтать
На берегах реки Смоленки,
В переплетении корней.
Поодаль, у бетонной стенки
Две утки плавали по ней.
А чуть левее, у забора
Бесились псы, забор храня.
Я понимал, что я был вором
В их понимании меня.
И увязались псы за мною,
Из кожи рвались и из жил –
В их пониманье я земною
Своею жизнью дорожил.
Иного мира, неземного,
Где все уже предрешено,
Воображения больного
Понять им, бедным, не дано
.
Но здесь, на кладбище Смоленском,
Мог помечтать я, как поэт,
Что в городке далеком энском
В меня направлен пистолет.
Вмиг разрешая все проблемы
И сократив мучений срок,
Я буду там, где будем все мы, -
Быть может, раньше на годок.
Уйду туда, в иные дали,
От черной речки пустоты.
А за оградой не рыдали
И молча ставили цветы.
Вороны каркали упорно.
Кружились листья над рекой.
Дождь умирал… И кто-то в черном
Шептал слова за упокой.
2003
ГЛЕБУ ГОРБОВСКОМУ
«когда качаются фонарики ночные»
Я сижу за столом у Горбовского Глеба,
закусив, как заведено, корочкой хлеба
помидором, огурчиком, килькою в банке...
Знаменитый поэт, а живет в коммуналке,
мне читает стихи про Васильевский остров,
где качались фонарики ночью не просто.
Этот остров встает перед ним, словно башня,
Отовсюду глядит в него оком вчерашним,
и таится на дне дворового колодца
все былое и что никогда не вернется.
В настоящем осталась лишь эта каморка,
стол, кровать, да диван, да посудная горка.
И повсюду – как вечного духа интриги -
даже в горке посудной - бумаги и книги.
После рюмки вина осмелев помаленьку,
я читаю ему про погост на Смоленке
и про синюю церковь на этом погосте,
на который нередко захаживал в гости,
про отца, про Америку... Глеб затихает
и тихонько слезу рукавом вытирает,
и глядит на меня сквозь туман полусвета
и уже называет великим поэтом....
На прощание мы угощаемся чаем
и друг другу стихи «за Россию» читаем.
Ян Майзельс родился в 1941 г. в Кургане. После средней школы и автотехникума служил на Черноморском флоте, работал постовым милиционером и участковым уполномоченным в Ленинградской милиции. По окончании физфака ЛГПИ им. Герцена работал в Башкирии, Белоруссии, на рыболовных судах Камчатки, в геологической экспедиции на Таймыре. Публиковался в газетах. В 1989 г.эмигрировал в США. Работал на такси. Печатался в «Новом русском слове», «Панораме», «В новом свете», в «Контакте». Автор книг стихов и прозы «Формула Бога», «Наш Высоцкий», «Реалистическая метафизика смерти» и др.
