Рассказ

С того вечера Семён бил старика почти каждый день. Несильно — чтобы не оставлять следов — мог ткнуть в живот, мог дать лёгкого пинка, шлёпнуть ладонью по лысине, сделать «смазь». Отбиваться старик не пытался. Силы были не равны. Он только закрывался и молчал. Старался не выходить из своей комнаты, когда Семён был дома.

В четыре года Лёвка уже свободно читал, к шести он стал избегать компании сверстников, предпочитая уличным забавам чтение книг. Мать приходила после дежурства в больнице, успевала что-нибудь приготовить поесть и уходила на участок. Отец вечно был занят на работе, и единственным собеседником у Лёвки был его дед Яков.

Нельзя сказать, что Матвей, ставший как-то сразу Мосей, был душой компании. Но веселил, редко, но веселил. Он умел показывать животных и людей так, что их сразу же узнавали. Его герои были трогательны, а не смешны, но люди, как раз, смеялись. Так он стал еще и клоуном.

Согласно самому Эрику, он участвовал в возведении этой пирамиды научного знания в качестве геометра-тополога, чьим далеким предшественником был никто иной как античный землемер, измерявший площади земельных участков на поверхности Геи-Земли. Превратившись со временем в известного специалиста в достаточно специфической области знания, он по-прежнему интересовался множеством вопросов, никак с этой областью не связанных.

Здесь я должен заметить, что мы прекрасно понимали, в какой стране живём, и поэтому более или менее умели держать язык за зубами. Но молодость неодолима, и сгоряча (или подшофе, что примерно одно и то же) и мне, и моим друзьям не раз случалось высказывать некоторые, не очень отточенные политические формулировки. Утром же приходило неприятное раскаяние: а вдруг действительно, как и в лохматые дедушкины годы, в каждой компании есть осведомитель?

Я работаю на Главпочтамте, на сортировке. Конечно, сортируют сейчас не руками, а автоматами. Но автоматы потому и не руки, что за ними нужен глаз да глаз. За руками тоже нужен глаз да глаз, но для этого есть автоматы.

Представляете: бутылка водки пять гривен? Это из чего же водку-то эту сделали, ежели цена такая? В общем, стоим, переживаем. Вроде, дешево. Да еще как! Это и подозрительно! Как же так? Все у нас дорожает, даже, говорят, уксус, а водка в цене упала. Не было такого отродясь!

Одна страсть бушует в легкомысленном сердце хана. Построил новый дворец в Бахчисарае, превратив его в увеселительное заведение для артисток из Петербурга и Европы. Бесконечные развлечения, соколиные охоты и джигитовки подданных. Ему постоянно нужны деньги и потому без устали обкладывает новыми налогами население. Это печально закончится… Совсем скоро.

Постепенно дошла очередь и до пакета с ракушками. Он вывалил всю немалую коллекцию на большой обеденный стол и стал хвастать эксклюзивами. Были экземпляры очень интересные. Несколько просто замечательных… Коричневый шерстяной рачок выглянул из цилиндрической ракушки совершенно для всех неожиданно.

Армандо Скаравелло оказался итальянцем. Он был стажёром у помощника капитана на круизном корабле. Родился он в Ницце, где и жил в восьмикомнатной квартире вместе с родителями. У него уже собраны деньги на покупку новой отдельной квартиры, но мать говорила ему: «Вот женишься, вместе решите, где будете жить, тогда и купите». А он — итальянец, у них слово матери — закон.

Сбудется мечта, такіе готовы исковеркать даже языкъ въ отместку за трудности учебы и насмѣшки болѣе грамотныхъ. Изгадятъ, а послѣ такъ и оставятъ, потому что подросшее новое поколеніе уже прежнюю грамоту забудетъ. Даже любопытно сдѣлалось, какъ это выглядѣть будетъ?

Но г-н Лакель не ошибался никогда. Его прогнозы совпадали, труп за трупом, с официальной статистикой. Как если бы в начале каждой недели он делал верный заказ судьбе. Вскоре он перестал сообщать читателям, что за свои мрачные предвидения не ручается. В газете было: «Мой прогноз на первую неделю апреля — 135 смертей». Всё.

Почему там, в Харькове, мы не рожали детей? Не так уж были бедны, не так уж убого жили. В самом деле, почему? Оля не хотела. Оля, моя жена, она умерла в Израиле семь лет тому назад от рака. Оля не хотела, а я не настаивал. Я никогда и ни на чем не настаивал. Ленился выжимать свое. А и то сказать, что получишь-то выжатое и не больше.

Суламифь снова подошла к зеркалу и едва не столкнулась лицом к лицу со старухой. Та уже высматривала ее: вся обнаженная, стояла она напротив Суламифи; тощие ребра, точно проржавевшие обручи, нависали над запавшим животом — опустевшим сосудом. Песня, птица юности, всматриваясь и вслушиваясь, тихо парила над их головами.

Нет, все-таки Сикейрос очень любил деньги. Они были его любовью. Третьей любовью. Первая, и главная, любовь его была к самому себе. Вторая любовь — к женскому телу, к бежево-розовому избыточному варианту его. А третья любовь его была к деньгам. Просто к бумажным и металлическим деньгам, купюрам разных стран, разного достоинства. И к монетам тоже он был привязан.