История

Мама всегда скептически относилась к словам людей, которые утверждали, что узнали о репрессиях только из доклада Хрущева на ХХ съезде партии и говорила, что если она, в свои 13 лет, уже прекрасно понимала, что творится в стране, то как могли не знать этого взрослые, зрелые люди.

Если посмотреть на статистику 1910 года, то подавляющее большинство евреев в Николаеве жить не имело права. И дело было не в том, что они были иностранноподданными ― там вообще мало кому из евреев разрешалось жить. А потому как вариант ― их могли выселить из Николаева, скажем, в Херсон.

Наша мама была человеком совершенно незаурядным. Эта незаурядность в чем-то была со знаком «плюс», а в чем-то со знаком «минус», но в любом случае она была мало похожа на своих ровесниц. И именно об этом мне бы хотелось написать.

По-прежнему веселились. Без устали танцевали, устраивали даже танцевальные марафоны — кто дольше продержится. Помню, как Боря, сидя на полу перед пианино у Сейделей, рядом с уже довольно известным пианистом Эмилем Гилельсом, учил его играть «Кирпичики»…

В моей новой школе было немало второгодников, родившихся в начале 1946 года, о которых говорили «отец погиб на войне». Говоря о родившихся в середине того же года, поясняли «на японской войне». Наверное, это не всегда было правдой.

О Менделе, Шолом-Алейхеме и Бялике в Одессе говорили, что если бы они не были писателями, то наверняка стали бы актёрами. Люди не уставали пересказывать забавные истории о том, как Шолом-Алейхем изображал Менделе, подражая его кашлю и походке; как старый Менделе превращался в молодого человека и изображал Шолом-Алейхема до мельчайших подробностей. Бялик тоже не отставал от них в подражании и копировании.

Авраама Эвен-Шошана, старшего брата, великого труженика-лексикографа, цитируют в Израиле, наверное, чаще любого другого человека, будь тот даже величайшим национальным поэтом или мыслителем… Потому что «Эвен-Шошан» ― это наш главный толковый словарь современного живого языка иврит.

Начальный период еврейского театра описан в истории смутно и противоречиво. Запутывали будущие исследования и сами «пионеры», невольно или сознательно выстраивая для будущих историков театра сущие головоломки. Прежде всего, это относится к спорам о том, кто же был истинным творцом профессионального театра на идиш в России.

Ландау считал себя учеником Нильса Бора. Бор неоднократно утверждал, что достаточно глубокая теория должна быть сумасшедшей теорией. Думаю, это означает, что она должна казаться сумасшедшей, как казалась квантовая механика в годы её создания. Можно ли назвать сумасшедшие теории, которые были созданы Ландау или физиками его окружения?

В рациональной механике нет понятий больших и малых скоростей. Всегда найдутся такие инерциальные системы отсчета, относительно которых скорость одной и той же частицы может быть в один и тот же момент времени и сколь угодно большой, и сколь угодно малой.

Однажды Владимиров вернулся из очередной отлучки и взялся за «Вишневый сад». Очевидно, это был не давний замысел, а импровизация. Для того чтобы успокоить труппу, нужны большие задачи. Когда репетируешь Чехова, думаешь не своих проблемах, а о том, что он написал.

Споры со Сталиным оказались роковыми для судьбы всех философов — и тех, кто поддержал Деборина на начальном этапе борьбы Сталина за признание крупнейшим мыслителем и не охарактеризовал его корифеем, и тех, кто в этих событиях не участвовал. Жестокость по отношению к обеим группам поражает.

Свой главный труд — под названием «Русофобия» — Шафаревич закончил в 1982 году. Опубликовать его было невозможно, и даже в самиздат автор решился его запустить лишь через несколько лет, когда в воздухе запахло горбачевской гласностью и либерализмом. К 1989 году гласность зашла уже так далеко, что «Русофобия» появилась на страницах журнала «Наш современник».

Он шьет балетки — для Одри Хепберн. Именно этот итальянский сапожник придумал обувь на платформе. Танкетки также обязаны своим изобретением Сальваторе Феррагамо и, как ни парадоксально, Бенито Муссолини.

Там Пастернак «весь пейзаж выпил», как Битов сказал. Надо же! И когда же он это сделать успел? Ещё до истории шумной с Нобелевской его премией горькой, что ли? Какая, выходит, жажда, неутолимая, страстная, безудержная, у Бориса Леонидовича была!