Проза

Руки хватают куски разваливающегося самана, какие-то дрова, и гораздо реже рыхлые, самодельные кирпичи. Эти кирпичи в налипшей и сухой соломенной трухе, как в каше. Все летит в сторону… Быстрее, быстрее!

Виктор не переставал подозревать жену в неверности. – Кем это от тебя пахнет? – спросил он настороженно однажды поутру, когда она, серолицая, пришла с ночной смены. – Пахнет? Чем? – Не чем, а кем, – поправил он с усмешкой самодура. – Электриком или слесарем? – Хватит идиотничать! – взорвалась Лена. Когда она не могла сразу найти, что сказать, то громко бросала лозунг возмущения: “Хватит идиотничать!”

С удивлением Володя увидел, что на груди его отблескивает молниями золотое шитьё. На мальчике алел мундир – коротенькая курточка, отороченная мехом, с высоким воротником, тоже с мехом… Володя в недоумении глянул на грудь. Пуговицы ручьями серебра стекали вниз. Курточка свалилась на левое плечо. В поднятой вверх правой руке Володя, неожиданно для себя, сжимал пистолет. Ствол дымился, разряженный.

Мы обитаем теперь в большом дедовом доме: дед с бабой, мать со мной, – а отец живет на отшибе, в сторожке рядом с конюшней. В этой сторожке собирал он компании сельских весельчаков, курил кальян и играл на баяне, гитаре или даже на гуслях: на чем только не играет отец! Играет и поет, да так, что его приглашают на все окрестные свадьбы, гулянки и поминки.

Ходил он каждый день и даже при этом недовольно хмурился, но ничего и не говорил и никаких претензий по качеству булочной сомнительной свежести не высказывал. Поневоле задумаешься: ну куда ему столько булок? Для коллекции, что ли? Это же прямо героическое терпение нужно иметь, чтобы столько их регулярно сжирать.

Джеймсу Франку повезло: он остался жив. К уставным взаимоотношениям в армии он никак не мог привыкнуть, и когда ему довелось командовать колонной, то к команде «Колонна, напра-во!» он добавлял, по своей интеллигентской привычке, слово «пожалуйста».

Ему не нравилось, что на него смотрят, его раздражало, что люди, стоящие у его клетки, видят, как он ест, как он ходит. Ему казалось, что эти люди почему-то хорошо знают, что он не может напасть на них, знают, что он для них безопасен, и то, что они не боятся его, вызывало в нём глухую ярость.

Потому что бдительная администраторша неусыпно стоит на страже советской нравственности. Она понимает, какому страшному риску подвергается эта, можно сказать, государственной важности нравственность при наличии мужчины и женщины в одной комнате, да ещё в ночное время.

От великого до смешного – один шаг. Доходы Бабы Дуси сравнительно с Сёмиными были смехотворны. Но каждый черноморский прохожий, идя мимо семечек, прикидывал, сколько стаканчиков в корзинке? И, помножив на цену, сравнивал семечные доходы со своей зарплатой. Результаты подсчётов раздражали.

Во сне Муза идет к своей любимой и изнуряющей сцене, и взглядом ищет меня. А я отворачиваюсь, горблюсь, сжимаюсь в комок и плачу, плачу…