Проза

Кто знал быт коммунальных квартир, тому не в новинку, как трудно бывало скрыть свою личную жизнь в тайне от глаз, ушей и коварства соседей. Правда, в отношении нас, молодежи, это было простое любопытство и никаких сплетен и наветов не предполагало, но мне все же такое «внимание» было всегда несколько противновато. Как раз тогда я читал «Трех товарищей» Ремарка.

К нему шла Дженни, на ходу расстёгивая дублёнку и снимая белый шарф. Вот она сбросила шубку и протянула к Борису руки. И тут мужественный славянин… заплакал. Молча, лишь вздрагивали плечи. Она, наклоняясь, обняла мужа. Мешал огромный, опущенный к ногам живот.

Сызмальства Островский виделся мне разбойником: заячий тулуп на голое тело. А борода рыжая, а глаза — рысьи огоньки в степи. А еще говорят: голубые. Таким он запечатлен на иконе перовского письма, размноженной в сотнях тысяч экземпляров. Это потом заячий тулупчик превратился в домашний халат, отороченный беличьей шкуркой, а голая грудь оказывается тканью телесного цвета.

Штука в том, что жить даже с простым знанием о происходящем сейчас (а каково-то очевидцам; о жертвах и не заговариваю) возможно, кажется, единственно ценой намеренной, сознательной, старательной слепоты. Самоослепления. Сам факт зрения причиняет физическую боль, делающую благословенные, утешительные повседневные практики невозможными.

У Джима нет своего места в квартире. Его место там, откуда видно сразу всех членов семьи. Он не выносит закрытых дверей и всегда ложится так, чтобы хотя бы в зеркало контролировать ситуацию.

Многие верят, что в конце концов он нашел, что искал. В одной пещере выпив беловатой воды, «лунного молока», он заснул, но проспал всего пять лет и три месяца. Проснувшись и выйдя из той пещеры, он застал все таким же, каким и оставил. Тем не менее, он стал всех уверять, что во сне разговаривал с Истиной и много раз, покинув собственное тело, путешествовал по миру налегке.

Кто-то уже, видно тогда, в 48-ом знал, что ведь не просто же так я родился и выжил в войну и в блокаду, не за ради себя и не просто же так близкие и далекие люди меня берегли и зачем-то кутали во что попало, тряслись надо мной, поили рыбьим жиром и горячим молоком. Стало быть, я есмь для чего-то важного, толкового, может быть, даже героического. Этот безответный вопрос до сих пор меня сильно волнует и придает сил жить и жить.

…Вообще-то при рождении ее записали Мариной, но никто никогда так ее не звал — дома она была Машуткой, для всех остальных, когда Машей, когда Машкой, а теперь — невозможно поверить — больше двадцати лет уже — как внуки обращаются к ней — баба Маша.

Политический аферист международного класса, герцог предпочитал носить элегантный штатский костюм вместо полувоенного облачения многих придворных и неброское городское оружие вместо боевого меча — хоть он в 1396 году и сражался с турками под Никополем, где заслужил забавное прозвище «Sans-Peur» (что звучит почти как «святая шпага»).

Арендовать, к примеру, остров на год-другой, рядом — пусто, никого, гулять нагишом, плавать часами, ну, разве приличного повара нанять и массажистку, иногда народ приглашать для приятных толковых бесед. Только строго по списку, чтоб без уродов, негодяев разных…

Степень сексуального голода у мужиков примерно совпала с таковой у «безгранично-врачебных» шведок и это срезонировало. Да что там срезонировало — взорвалось таким гормональным взрывом, что, не зная ни слова по-английски, мои летуны расщебетались покруче Казановы. На всё про всё у нас было 2 часа — садились мы внепланово, но все всё успели. Белокурые красавицы, невзирая на пыльное облако от винтов, долго махали нам вслед шляпами.

Говоря о тамилах, не могу не отметить, что трое из них – нобелевские лауреаты по физике и химии, а один – Вишванатан Ананд – один из сильнейших шахматистов мира. Правда, кажется, никто из них не жил на Цейлоне.

Как откроешь этот их фейсбук, так непременно узнаешь много интересного, например, то, что русская культура после известного февральского дня куда-то провалилась, причём вся и целиком (то ли в яму, то ли в пропасть, Господь миловал, не запомнила). Чёрта с два, не дождутся, — никто не дождётся из тех, кто дожидается. (Ну типа войну не остановила и тут же, значит, вся провалилась.) — Да где же вы видели, ёлки зелёные, чтобы культуры останавливали войны.

Кору не за что хвалить. Она, во-первых, рыжая, а потому позор всей семьи. Семья – это мать и брат. Младший брат зато будет красавцем как вырастет, говорят соседи. «Как вырастет» – как будто дети не бывают красивыми. Он уже с Кору ростом, почти такой же светлокожий, как отец, светлее мамы, а глаза как будто подведены чёрным карандашом. Жаль, Коре ничего подобного не досталось: у неё серая кожа, рыжие космы, альбиноска-переросток.

Артёму снилась Аня из параллельного. Будто он её на свидание пригласил, и она согласилась. Договорились встретиться на площади городской. Он пришёл заранее, слоняется вокруг, высматривает её, да вот же она – Аня. И он идёт к ней навстречу, вернее, не идёт, а бежит. Добегает и видит, у Ани руки связаны, а рот заклеен липкой лентой. Так и пошли гулять, почему-то он не догадался ей руки развязать и рот разлепить, вот ведь ерунда какая.