Проза

Плакаты действуют! Особенно, если на них указаны ужасающие цифры штрафа. И найдя через интернет фотографию смачно какающей собаки, написав к ней стихи, — как и всякий слушатель русскоязычной радиостанции РЭКА, Боря был склонен к поэзии, — он отправил письмо с опоэтизированной фотографией в муниципалитет с предложением развесить такого рода плакаты через каждые пятьдесят метров вдоль тротуаров.

Он всматривался в горсточку земли, которая все больше напоминала ему золу, и вдруг понял, что воды Потопа разделили надвое его душу и та часть, которая была повязана с прежним миром и с прежней жизнью, навсегда осталась там: земля не отпустила ее, приняла в свои недра, как трясина из его сна.

С этих давних времён, а точнее с 1618 года, сохранился рассказ очевидца об участии казаков-евреев в войсках гетмана реестрового (принятого на службу Речи Посполитой) запорожского казачества, Петра Сагайдачного, которые сражались за московский трон на стороне польского королевича Владислава: «Нас было 11 домохозяев. Еврей же Бераха, сын святого Арона из Тыгловица, когда стрела воткнулась ему в спину, пал на седло. И многие казаки говорили: - О, Боже! Как жалко, что рыцарь еврей Бераха так плачевно скончался».

Судьба-злодейка забросила моего героя в школу пропагандистов РОА... моего героя, расспросив детально, узнав о его знании трёх языков, направили в офицерскую школу вооруженных сил Комитета Освобождения Народов России (КОНР). Школа находилась в Баварии, под Ульмом, в Мюнзингене. Школой руководил генерал Меандров, бывший офицер советской армии, ближайший сподвижник Власова...

Да через тридцать вам стукнет пятьдесят! – едва не вырвалось у меня в сердцах. За какой гостинец она принимает меня в этой гостинице?! «Приезжайте!» – оставило царапину на сердце: ведь для этого надо уехать, да на столь нелепый срок! За тем ли я приезжал?! Оговорка? Да она о Фрейде, должно быть, и не слыхала допрежь, пошто зря оговариваться? Такие-то у нее взгляды на будущее, из которого меня хладною прибалтийской рукой на тридцать лет выключает?..

Повернув голову во время проигрыша, я увидел озлобленное лицо барабанщика – вместо собственной песни я шпарил «Green Day». Серёга беззвучно матерился и показывал мне средний палец. Но ему ничего не оставалось, как вступить в середине куплета драйвовой сбивкой. Народ заверещал...

Эмиграция началась бурно и неожиданно. Мы поселились в районе пригорода Филадельфии и сразу же были вовлечены в жизнь американской провинции. У нас тогда не было никаких средств связи между собой, не выходили газеты, не было книжного магазина...

«Пою тебя, мой город славный!» - воскликнул один поэт, я сам где-то читал. Наверное это о Москве или Ленинграде. А может, не поэт, а писатель. И не «пою тебя», а «пою тебе». Но все равно красиво. И я тоже хочу воспеть Житомир, в котором прожил последние сорок восемь лет.

Мы подплываем к старой облезлой ферме, отгороженной от дороги чернеющими деревьями. - Здесь?.. Она вытирает рот рукавом. Вылезает. Делает шаг к воротам, но останавливается. Оборачивается и стучит пальцем в окно. Тим снова опускает стекло. Несколько секунд женщина смотрит на нас, и наконец произносит первые за всё время слова: - Убирайтесь в Нью-Йорк…

Помер-то он, понятно, не от их укусов - сердце не выдержало, это и результаты вскрытия подтвердили. Но вот что странно, вот какой вопрос не дает мне до сих пор покоя: кто мог в денно и нощно охраняемом доме учинить с дедом Асланом такую развеселую шутку? Не сам же он, в самом деле, решил принять джакузи с жуками?

...Иван Никифорович просил своего соседа, И. И., уступить рублей за двести... девку на сносях или недавно родившую: у него намедни английская борзая ощенилась и издохла, жалко будет, если помёт пропадёт, так может, И. И. не откажет в одолжении и пришлёт какую-нито молодку вскормить щенков грудью?

Земля под ногами дрогнула. Улицы расплылись, пошли мелкой рябью. Белые стены трескались, под ними проступила разноцветная краска. Эль-Джазаир лихорадило. Крепость в крепости – султанский дворец – сдавал позиции. Отряд Гара лавой втекал в открытые ворота. Мелькнул чёрный плюмаж – Гар, яростно отбрасывая с пути берберов, спешил за головой султана. Он не уйдёт с пустыми руками или не уйдёт вообще.

Гарику вовсе не хотелось сочинять пьесу. Мальчик не мечтал о скрипке и не хотел славы драматурга. Гарик начал собирать марки и монеты. Но Софка и Белла выглядели удручёнными. Они могли заболеть. А папа Иосиф часто повторял: долг врача не вылечить больного, а предупредить болезнь.

Мне вспомнилось послевоенное детство. Печные трубы, торчащие как сломанные зубы из ощеренных провалов, и памятники, памятники – небольшие обелиски с красной звездой, разбросанные между воронок. Их было так много, что, казалось, мы живём на кладбище. Хотя жили мы в небольшом городке, который назывался Гроссулово. Мама добровольцем ушла на фронт из города Горького и, вырвавшись из немецкого окружения рука об руку с украинцем-папой, осталась в Украине. Папа же появился после Победы, когда я уже поднялась на ножки и, крепко ухватившись за большую суковатую палку, топала вполне самостоятельно.

Иногда она исчезает. Всего на полдня, нечасто, несколько раз в год. Моя Сашенька, моя покорная и улыбчивая девочка, моя жена, моя любовь. Просто пройтись по магазинам, посидеть в кафе, поболтать с подругой. Она возвращается, и я не могу поймать её взгляд, он обращён вовнутрь, в себя, и так… прозрачен. И совсем, как тогда, миллион лет назад, в самом начале, моё сердце вдруг замирает на одну крохотную, бесконечную секунду, и я даже не успеваю понять эту огромную наставшую пустоту внутри, как оно снова бросается в погоню: бу-бум, бу-бум, бу-бум. Потом я ухожу к себе в кабинет, отпираю ящик письменного стола, открываю его и смотрю на лежащий поверх всего старый кинжал – очень красивый и очень острый.