Проза

Где прежняя Венеция, знавшая цену этой мимолетной жизни и хорошей музыке?! Весь город выстужен, точно заброшенный давно нетопленный дом. Все скованно пустыми условностями, буква повсюду убивает дух! Люди разучились и молиться, и радоваться! Молитва свелась к угрюмому бормотанию, священник на мессе мало чем отличается от чиновника-буквоеда, и даже карнавальный танец напоминает судороги предсмертной лихорадки!

Парадокс! Молодой, образованный, абсолютно здоровый мужчина, с интеллектом выше среднего, без вредных привычек, почти никому не нужный при жизни, сейчас, разобранный на части, стал нужен тысячам мужчин и женщин по всему миру! Простите пожалуйста, но, при всем желании, меня не хватит на всех.

Ну, разумеется, всем нам Оксана только привиделась — а мне так уж и вовсе пригрезилась. Потому хотя бы, что не бывает в действительности такого причудливого соединения многовековых штампов. Волосы — пепельные и летящие. Глаза — зеленые и бездонные. Профиль — тоньше камеи. Груди — как кисти винограда. И стан, как у леди Годивы.

Луначарский вернулся в свой кабинет. В Смольном он бывал каждый день, преимущественно вечерами. Заседания Совнаркома нередко затягивались допоздна. Здесь остался свой кабинет, свой островок. Подошел к книжным полкам, задумался, извлек Некрасова. За всей суматохой пролетело сорокалетие смерти поэта, по-старому двадцать седьмого декабря, по-новому — восьмого января.

Понять, о чем думают собаки много легче, чем, скажем, психологию кошек. В принципе, у каждой собаки максимум две мысли, и она их непрерывно, даже во сне, думает, первая о хозяине, кто бы он ни был, как бы ему угодить, и вторая — о поддержании на высоте собственного престижа. Кошки, к слову, неслыханно интеллектуальнее даже обезьян и потому толерантны запредельно — сытая кошка готова пригреть на собственном животе хоть мышонка, бог, впрочем, с ними, с кошками.

Чувство ноября, притом позднего ― особого предснежного состояния мира, когда уже всё готово к снегу и замирает на последней черте перед ним. Этому соответствует влажный внимательный озноб, проводящий чёткую, хотя и дрожащую ― от некоторого характерного напряжения ― границу между человеком и миром. Зябкость и неуют входят в непременный состав этого чувства и даже в его своеобразный, но несомненный комфорт.

Господа-товарищи, а не кажется ли вам, что вот это вечное недовольство существованием, вечное стремление к разрушению, к экзотике, вера в свое право трактовать понятия — это хуже, чем любое революционное движение, ломает общество, разделяет его. Декаденты, которые, видите ли, заботятся о ценностях!

Пьеса

Автобиографическая проза