Рассказ

Кстати, когда «Охотск» был вынужден несколько раз заходить в береговые посёлки Вывенка и Тымлат, мы спрашивали у чукчей о песнях горбачей. Они, оказывается, их хорошо знают и даже напели мотивы. И поясняли, что этот мотив исполняется, когда раненый кит зовёт на помощь, а другой, когда раненая китиха, спасая своего ребёнка, заставляет его быстро уходить в море.

Мы расстались, когда мне еще не исполнилось двадцати. В цветении Пражской Весны. А познакомились в вестибюле консерваторского общежития на третий день моего семнадцатилетия, она была меня полутора годами старше. Я уже по-толстовски отгулял свою гиперсексуальность, и пришло время влюбиться до безумия.

Анатолий Васильевич прочитал письмо даже дважды. В каком-то постыдном волнении взял его вместе с конвертом, достал спички, открыл печную дверцу, вытянул наружу заслонку дымохода, и бросил письмо в печь. Со второй спички поджег и наблюдал как пламя поедает бумагу. Будто бы от этого жалкого огня он почувствовал жар.

Иван Михайлович был удивлён всем увиденным. Он и раньше слышал о медведях-музыкантах, но не приходилось их наблюдать. Зверь так поразил его, что он и не думал стрелять. Это бывает со старыми охотниками.

Слушай, пес, а где журналы с моими стихами? Не иначе, как тоже потерял? Ну и хрен с ними – было бы о чем жалеть, о макулатуре. Кстати, чего они там писали о моих стихах... а, вспомнил: «Исповедальность души… творческая неудовлетворенность» и еще какую-то хрень. Творческая неудовлетворенность! Никогда я, пес, еще не слышал о творческой удовлетворенности. Подай им – неудовлетворенность, да еще мучительную и душераздирающую. Прямо инквизиция какая-то...

Замерзшие руки неуклюже перекладывали купюры из одной стопки в другую... “Все в порядке?” Он кивнул, не глядя в глаза, – не хотелось – боялся рассмеяться. Он уже представил себе контраст между ним, стоящим напротив, с бегающими глазами, и им же, мертвым, месяца через два. Да, деньги были здесь, в общем-то уже его. Осталось лишь подождать некоторое время. Человек был уже мертв, даже не зная об этом. Все это напоминало детскую игру. Только масштабы были другие. “Take care...” Он улыбнулся от неожиданной двусмысленности. “Что”? – не понял тот. “Спасибо”. “А-а”.

Их взорам открылась обширная пещера. Невозможно было понять, откуда исходит озаряющее её кроваво-красное свечение. В самом центре пещеры на плотно утрамбованном глиняном полу возвышался алтарь – кубический монолит чёрного кварца. Рядом торчал полутораметровый гранитный столб – точно великаний палец, высунувшийся из-под земли и грозящий непокорным. Вокруг алтаря застыли два десятка ледяных изваяний. Вид их был страшен. Они смахивали на застигнутых врасплох и внезапно обездвиженных безумцев, исполнителей древнего танца смерти.

Однажды Сергей, глядя на такого вот нарушающего все местные правила поведения, и особенно в очереди за пивом, рвущегося к заветному окошечку в будке, взмокшего и очень уж нервного субъекта, при мне поспорил с Витей Кривулиным, что данный субъект — именно москвич...

...Но гость-чужестранец ничего не стал говорить, а просто показал Бобе конверт с четко написанной по-русски фамилией. Мальчик прочел: «Слон». Это впоследствие он, филолог-набоковед, стал подозревать, что как-то не так прочел фамилию. Что было там написано вовсе не «Слон», а «Слоним», - девичья фамилия жены Владимира Набокова - очаровательной Веры.

... Я показала рукой на ручей и произнесла на какой-то смести языков: «Questo e’ Twinbrook. Близнецовый ручей». Не знаю, почему мне виделся в нем соотечественник. Он кивнул и широко улыбнулся, обнажив белоснежные зубы. «Близнецьовий, - произнёс нараспев. - Карашо. Вери гуд. Мерси». И махнул мне рукой на прощанье...

...Илонка поначалу едва держалась на коньках. Женька был даже рад этому: вся забота об Илонке оказывалась в его руках. В раздевалке она садилась на низкую скамейку и протягивала ему ноги. А он, стоя перед ней на коленях и слыша, как стучит его сердце, надевал на них ботинки с приклепанными коньками, шнуровал и обматывал бинтом, чтобы облегали плотнее. Женька знал: Илонке нравилась эта «процедура»...

...главное, что я увидел великого вождя и учителя. Я изо всех сил напряг зрение и - ура, ура! Мы встретились глазами, вождь приветливо мне улыбнулся, поднял руку и долго ею мне махал. Вот было здорово! И все же я тогда не был удовлетворен полностью, так как сильно завидовал счастью черноволосой девочки таджички Мамлакат, обнимавшей Иосифа Виссарионовича на всюду красовавшихся цветастых картинах-плакатах.

Еще говорят, что время – фикция. Фикция, фикция, еще какая фикция! Поэтому не надо обижаться на то, чего нет. Не будем расстраиваться, а лучше улыбнемся, кисло и мудро: вот послушайте, какая история случилась с Поэтом Революции Владимиром Маяковским и неким Альвеком...

С Шуней они познакомились на «ассамблее», в народе - «аська». Площадка с фонтаном у кинотеатра «Юпитер», одна из достопримечательностей Нижнего Новгорода. Место тусовки неформалов. В то время Илья учился в пединституте и, прогуливая пары, часто наведывался к фонтану. Пил пиво и болтал с соратниками по рок-движу. Шуня запомнился добрым малым, рубахой-парнем, но абсолютно без башки. Настоящий панк...

...Он принадлежал к племени самуел. У племени было казино и не одно. “Хард рок кафе” – это звонкое имя они купили, имели несколько казино и в Америке, и в Лондоне, и в Японии. Каждый член племени, дети или взрослые, получали от казино по 7700 ежемесячно. Пришлось спросить еще раз. А не ослышался ли я?..