Рассказ

Император бесился всю ночь. Ломаясь в конвульсиях жуткого танца, вперив безумный взгляд в чёрный купол ночи, подражая жесту Юпитера-громовержца, мечущего из туч молнии, он кричал ему в лицо: «Так, выбирай, наконец, кто!? Ты или я?» Беременная луна, то пропадая, то показываясь из-за тяжелых туч, потворно гримасничала кривляющейся тени в округлой чаше фонтана. Мертвенно-зелёный свет заливал террасу...

"Если вы не можете поделиться бараньей котлетой, – сказала птица. - Я согласен на кусок селёдки с коркой хлеба. На одних нервах все время не проживёшь".

«А затем нам предстоял долгий путь через бесконечные рощи и поля в поисках подходящего вида. В рощах было сыро, по полям гулял ледяной ветер. Небо, как нарочно, растеряло все свои переливы и стало равномерно серым, будто заштукатуренным; наличие солнца угадывалось лишь по вытертому светлому пятну в облаках. Осень здесь была не такая, как в городе, не огненно-золотая, парковая, а затухающая, уже почти отжившая. От рощиц за нами подолгу гнались березовые листочки, дождем сыпавшиеся откуда-то сверху, а поля встречали желтой жухлой травой, на которую не хотелось наступать…»

«Но он действительно пришел в субботу вечером. Это был высокий, стройный и красивый мужчина с многозначительным лицом. Сережа галантно поцеловал хозяйке руку и сказал вполне уместный комплимент. Потом они ели торт и пили вино, которые принес с собой Сережа, и гость рассказывал ей о театральном мире, который неплохо знал. Ближе к десяти вечера, когда бутылка опустела, Сережа вдруг заговорил об эротике в искусстве. Он обнял Женю и попытался опрокинуть ее на диван. Дыхание гостя стало жарким, а слова маловразумительными. Женя оттолкнула Сережу, они упали на пол, и борьба продолжилась уже на ковре…»

Не в Индии и не в Африке это случилось. Да и не так всё было бы там. И уж наверняка лазать у слоновьих ног не удалось бы! Но вначале о самой первой, бок о бок со слоном, вернее — слонёнком, встрече. В московском цирке на Вернадского. Дочери моей было тогда немногим за десять лет, и мы по приглашению своих питерских друзей Карпинских, работавших несколько сезонов в конно-балетном театре “Горская легенда” Тамерлана Нугзарова, приехали посмотреть закулисный цирк. Это совершенно не то, что видеть спектакль на арене из зрительного зала…»

«Мы тоже когда-то уходили от родителей, а они — от своих родителей. Всё идёт по жизненному сценарию, по спирали, и женитьба сына — это очередной виток. Но душа почему-то не хотела смириться, и не было ей покоя, пока я не стал рыться в своих старых записях и не нашёл тетрадку с названием “Детские ляпы”. В ней я записывал “ляпы” своих сыновей, когда они ещё были маленькими, и оформлял в виде баек. Закурил, стал читать, и потихоньку всё встало на место — былого, конечно, не вернуть, но хоть вспомнить будет что...»

«Рассказывая, Динара шла дальше, вдоль сада, а Люся в этот момент вдруг подумала, что ужасно торопится на работу, вот несмотря ни на что — как бес внутри. И не может она так мирно, так долго и спокойно идти вдоль сада. Ей вдруг так ясно и очевидно показалось, что она никогда бы не могла работать медсестрой, не могла бы так любить, с такой радостью выносить людей, незнакомых людей… Она смотрела на Динару, ощущала ее присутствие и не верила, что обыкновенный человек может быть настолько добрым, настолько сердечным и бескорыстным…»

Это было в общем несложно: за две тысячи лет существования без родины искусство оставаться евреем превратилось в умение приспосабливаться к любым условиям жизни, приняв внешние правила общества, куда судьба закидывала сынов Израиля. Но внутри хранить иудейскую веру, то есть саму сущность еврейской нации.

На размышления претендент на королевский трон выделил Мееру и прочим своим будущим подданным три дня — и это было очередной ошибкой. За три дня Всевышний успел создать и землю, и небо, и даже сушу с морями и растениями. Старикам хватило и двух.

«Теперь, пока могущественные люди, отчаявшись получить Лёшино согласие, не решились на что-то для него непоправимое, надо поскорее возобновить переговоры. К тому же им будет очень полезно узнать, что он знает. Ведь их собственность способна сгореть, если что, ничуть не менее ярко, чем собственность его. Нет, сам он, понятное дело, никогда не отважился бы на поджог. Но это известно только ему, уж никак не Алене Павловне…»

«Про многое я уже не мог сказать — позавчера ли оно было, или месяц назад — дни идут одинаковые, а, точнее говоря, всё один хмурый, осенний, с низким небом денек стоит, и только мигает на улице под тем небом со столба огонек светофора: темный свет — надо спать, белый свет — надо вставать и к автобусу бежать, и делать то, что делать не хочется…»

«Каждое утро Мишка вставал в пять часов. Лена, сонная и, как говорила она сама, “какая-то сырая”, плелась следом, чтобы приготовить завтрак. Она частенько пережаривала яичницу, вместо сахара сыпала в кофе перец, а однажды едва не обварила Мишке ноги кипятком из чайника. Мишка не раз пытался объяснить Лене, что он и сам может приготовить себе завтрак, но молодой женщине было стыдно. Во-первых, она действительно не любила Мишку, во-вторых, страдала, вспоминая совершенно правдивые комментарии Наташки, и по утрам все это мучило ее особенно сильно…»

«— Все, можно ехать. Сейчас спустимся с насыпи самоходом, а потом заведем двигатель, — Саша вытер руки о носовой платок и бросил его в костер. Испачканный машинным маслом, платок весело вспыхнул, далеко осветив место непредвиденной стоянки. В соломенных отблесках пламени длинный земляной холм волнистой таинственной рептилией тянулся к городу. — Может, и лучше, что сейчас в Украине не строят железных дорог. — Саша задумчиво посмотрел на меня. — Поговаривают, что к футбольному Евро-2012 на этом месте планировали построить автобан. Хорошо, что не построили, как бы чего не случилось…»

«Горец властно держит ее за запястье, хотя она не сопротивляется. Судя по его виду, именно он ее избивает. Старики смотрят с одобрением — “какой молодец, какой джигит”! Асхат мне с улыбкой: — Зачем тебе эта проститутка? Здесь война. С тобой согласится улететь любая красавица. — Влечет. И мама просила привести. — Хорошо, забирай. Родителей надо почитать. Старики одобрительно закивали. — Пусть подпишет дарственную на часть домика, которой владеет, — в пользу защитников Абхазии…»

Начало восьмидесятых было временем расцвета металла. Он был тогда на пике моды. Конечно, не только он — большинство как раз слушало в те годы Modern Talking и прочих Сабрин, лишь иногда имитируя любовь к металлу — для крутизны. Так что мы были в меньшинстве. Мы были элитой — по крайней мере, так нам хотелось думать.