Рассказ

«Маг таращил и без того увеличенные подмалевкой глаза и, зачерпывая пригоршнями, швырял в сторону купола воздух. Его неистовые жесты велели подниматься, и бурка, всё еще лениво, но и не в силах ослушаться, выпрямлялась, обретая постепенно форму вещи, надетой на человека. От секунды к секунде ее движения набирали энергию, ленца и заторможенность сменялись всё более заметным желанием подчиняться музыке и пассам, посылаемым руками повелителя…»

«Бодрый и крепкий вначале, дубовый веник после третьего подхода обмякает, как истомленная женщина, утончается, его листочки слипаются, как странички намоленного молитвослова, когда после седьмой песни канона “Ко Святому причащению” можно нечаянно перелистнуть на девятую...»

«— Дельтаплан я себе сделал тогда не только из любопытства к полетам. Когда в четвертый раз отказали в путевке даже в братскую Болгарию, я уже сомневаться стал, есть ли она вообще, эта заграница. Думал, поеду на Кавказ поближе к Турции, потренируюсь в горах, выбрал по карте подходящее место — и...»

«Как-то вечером Галя и Валерик шли по набережной. По небу распластались бледно-розовые облака, подсвеченные изнутри, как китайские фонарики. Валерик переживал, что у него отваливается подошва ботинка, и думал о том, что не объяснил своё отсутствие жене. Впрочем, она и не спрашивала…»

И вот предчувствие шага в вечность напомнило ему вечную истину: после игры ферзь и пешка ложатся в одну коробку. На кровати громоздилась лишь беспомощная туша, жизнь которой зависела от глотка воздуха из кислородной подушки.

Как хорошо, что он оказался мудрее и не заставил меня ни о чем рассказывать. И я бы не смог рассказать, что двое сыновей его погибнут на войне, что средняя дочь сойдет с ума, что самому ему скоро придется все бросить и скитаться несколько лет с больной женой и детьми в разорении и жестокости Гражданской войны, а потом начинать все заново, с трудом, и так еще пару раз уже гораздо позже.

Да и дела-то никакого не существовало: никто «пропавших» бумаг никогда не видел, разве только профессор помахивал какими-то листками перед несколькими коллегами, но были это именно те листки, или какие-либо ещё — никто не брался утверждать.

Похватали, что можно, и разбежались в разные стороны: тётя Нина, дядя Гриша, мама с Мишкой — через посёлок Будённого на Краснодонское шоссе, а Дора с Муськой — к итальянцам. Что за итальянцы такие, откуда? Обыкновенные итальянцы, из Италии. Будь навеки благословенна ты, прекрасная Италия, страна, приютившая и спасшая мишкиных сестёр!

Отрывок из романа «Хождение по Золотой Горшок, или Сказки Гофкина»

Кино-проза

Увлечённый работой, он неожиданно понял, что работа доведена до конца. Мрамор под его пальцами стал податливым, упругим, точно кожа. Могло ли такое быть? Со страхом он отшатнулся от статуи. В этот момент Вероники уже не было в помещении, но что-то ему говорило, что она присутствовала здесь – внутри мраморного тела.

«Она всегда мучилась рядом с ним, это началось почти сразу после того, как они познакомились. Она была очень эмоциональной, и в этом, конечно, была неровней ему. Она хотела быть вместе с ним всегда, в каждый миг своей жизни, хотя и скрывала это от себя, стыдилась. Знала, что это не любовь, а просто животная привязанность. Уже давно она такой была и сама от этого переживала ужасно, но ничего поделать с этим не могла, ничего подходящего. Она прирастала сиамским близнецом к тому, кого любила, и тем самым сразу отдаляла любого человека на почтительное расстояние, вызывая порой у этого человека даже раздражение, — как только он начинал всё осознавать. Алексей не мог быть исключением…»