Мнение

Почему лично я (и далеко не один я) называю Рериха автором либретто? Потому что все без исключения публикации периода работы Стравинского и Рериха над «Весной священной» указывают на Рериха именно как на автора, и даже сам Стравинский в своих письмах выражает в этом отношении полную зависимость от Рериха.

Я любила бывать в этом доме, в нем жил дух родных ленинградских квартир с их особым уютом: корешки знакомых книг на полках, фотографии вперемешку с картинами на стенах и только в гостиной — камин, американское дополнение к эмигрантскому интерьеру.

По всему видать, удалось Ерофееву в небольшой поэме своей сфокусировать нечто важное для ума и для русской души, в светящийся, жаркий сгусток собрать некий свет, из которого вспыхнул огонь, тот самый, с которым всегда в охотку, в любую эпоху, живя на земле, мы все поголовно играем.

В это мгновение я понял всю глупость моей затеи. В кого я собрался стрелять? Я повернулся и вышел из оружейного магазина. Боковым зрением последнее, что я увидел, было то, как продавец покрутил рукою у своего виска. На улице я вспомнил, что давно не ел. У меня закружилась голова и я упал.

Но всё-таки думается, упорно думается и чувствуется — неважно даже, в связи ли с чем-то конкретным, вне ли этой связи, — что единственно адекватное отношение к человеку — это любовь. К каждому. К любому. (Скорее всего, и не только к человеку.) Единственно адекватное. Все остальные отношения — может быть, формы слепоты.

Конформисты оказывают непрерывные возмущения системы, однако не могут устойчиво приближать систему к оптимальному состоянию при отсутствии влияния реалистов. Они поддерживают систему в режиме непрерывных флуктуаций, способных увести её как угодно далеко от оптимального состояния, подобно известной задаче о пьяном матросе, удаляющемся от таверны.

Я допускаю мысль, что кому-нибудь этот иллюстративный ряд в книге может показаться необязательным, нарочито искусственным, но удивительное дело — по мере погружения в ткань книги открывается чудо: каждый рисунок оказывается абсолютно необходимым, а его точное “попадание” именно в нужное место книжного поля оборачивается магической аурой издания.

Поддавшись вековой «сексистской традиции», все исследователи пытались проследить только «мужскую линию» семьи, забывая о жёнах и дочерях. Рав Корец давно говорил мне о том, что раз ни одна из версий не выдерживает минимальной проверки на стыковку поколений по датам рождения и смерти, значит нужно включить в рассмотрение «женскую линию», т.е. возможность передачи фамилии через жён.

В книге Зоар нет винограда. Там — буквы-кони, там — всадники, там — речь о наступлении с боевым оружием в руках. А у Мандельштама — в первую очередь именно зрелище спелой виноградной лозы вызывает картину тех самых конной битвы и текста одновременно, где, правда, нет огня, но есть свет — целые горы южного света.

Между прочим, из изысканий Миши Штейна стало известно, что среди родственников разных степеней родства В.И. Ульянова-Ленина в России были: великий композитор Пётр Ильич Чайковский, вдохновитель и один из учредителей «Союза русского народа» Иоанн Кронштадтский, премьер-министр при Николае II граф Сергей Юльевич Витте и последний царский морской министр — адмирал Иван Константинович Григорович.

И тут произошло неожиданное. Вместо народного гнева, Гитлера встретили бурные овации подавляющего большинства населения. Как написал историк Джордж Беркли, столь резкий поворот в настроении людей, которые вчера поддерживали Шушнига и клялись в верности Австрии, а сегодня приветствовали гитлеровские войска, как «немецких братьев», не может быть объяснен выходом из подполья нескольких десятков тысяч нацистов.

Политик, ставший государственным деятелем, ответственен за свои поступки перед сообществом, призвавшим его во власть. И тут проявляется проблема «наших». Если президент может спасти жизнь «наших» солдат, отдав приказ уничтожить тысячи мирных «не наших», обязан ли он это сделать, и противоречит ли это моральным принципам политика его ранга?

Вот я хотел быть очень вежливым человеком. И когда провожал Тихомирова обратно в Москву, я сказал: «Владимир Михайлович, будьте добры, передайте привет родине». Думая, что сказал «передайте привет семье» — ведь по-польски «семья» это «родина». Я помню улыбку Тихомирова, и его ответ: «Тадек, ты хорошо политически подготовлен. Приезжай немедленно в Москву».

Это был стихотворный альбом, в котором (о, святой ужас и радость!) оказались вписаны стихи Анны Андреевны Ахматовой с ее правкой (наискосок), проставленными ее рукой датами и так далее.

Годившаяся своему мужу даже не в дочки, а во внучки, леди Катерина подружилась с его детьми от предыдущего брака, которые были вдвое старше своей новой «матушки». Она сумела устроить удобный и спокойный семейный очаг и для своего мужа, и для всех них.