Религия

Рассматривая, как менялось со временем отношение Томаса Манна к еврейскому миру, понимаешь, что простые ярлыки «филосемит» или «антисемит» к нему неприменимы. Отношение Томаса Манна к евреям постоянно колебалось между двумя полюсами: от отчуждения («я, рожденный немцем, не такой, как вы») до слияния («я такой же изгой, как евреи»).

«Любой культ жаждет служения, жертв, насилия любовью. При этом соотношение полюсов извращено до полной противоположности: врагом народа становится сам народ, врагом личности — сама личность...»

«Исторический путь русской литературы насчитывает уже более тысячи лет. Как долго он еще продлится? — Так долго, как долго будет существовать русский народ в границах уникального, великого, многонационального русского мира. Как долго будет существовать русский мир? — Так долго, как долго будет присутствовать в нашей жизни православная духовность, дарующая миру прекрасные человеческие характеры, которые несут в себе дух мирен, любовь, сострадание и милосердие…»

«Призван ли ты неожиданно занять трудное и ответственное положение, иди, полагаясь на Меня. Я вверяю тебе эти трудности, ибо за это благословит тебя Господь Бог твой во всех делах твоих, на всех путях твоих, всем, что будет делаться твоими руками…»

Произошло то, что Фрейд в свое время назвал вытеснением — окружающие народы были не в силах конструктивно осознать и адекватно воспринять катастрофические события, связанные с появлением иудаизма на арене истории, и посему страх перед евреями обратился в комплекс и прочно утвердился в подсознании человечества. Явление, которое, согласно классическому психоанализу, становится причиной невроза.

Конечно, консерватор Хаусхофер и его единомышленники хотели бы вернуть только милое им прошлое, революция не в их вкусе, потому что они видели всю нежизнеспособность Веймарской республики. Однако и контрреволюция для них — преступление.

«И мы ломанулись к Марье Павловне, как обезвоженные путники к колодцу. Мы не могли дождаться перемены, чтобы подойти к ней, чтобы побыть с ней, подержать в руках край ее кофточки, посмотреть в ее чудные украинские очи, чтобы сказать ей что-нибудь (наверняка, глупое) и что-то услышать от нее (наверняка, что-то теплое и ласковое)...»

«Может ли истинно православный человек стать в своей земной жизни счастливым? На мой взгляд — нет, не может. Хотя бы уже потому, что, даже купаясь в земных благах, неминуемо будет сострадать тем, кто несчастен, будет печалиться о них. А при гложущем тебя чувстве сострадания и печали — какое же может быть счастье? А те, кто обездолен и унижен, будут на Земле всегда… Конечно, можно закрыться от них, забыть о них — или, того хуже, уверить себя, что только они сами виноваты в своих бедах, а значит, всего лишь получают по заслугам. Но думать так, поступать так — значит перестать быть православным, да и просто перестать быть умным и честным человеком…»

«Такой сон непременно обязывает взглянуть на себя со стороны, поразмыслить: правильно ли живешь, верно ли мыслишь. Ведь столь необычный “визит” — дело весьма серьезное. Я сразу почувствовал, что у этого сновидения должно быть какое-то продолжение. Так и случилось…»

«Знание никогда не будет лишним грузом. Может быть опасение, не разбилась бы душа, живя четыре года среди молодежи, которая не всем своим составом будет одного с ним духа; это уж всегда так, но всегда также в среде ее бывают не хорошие только, но и отличные юноши, умеющие хранить свою духовную жизнь в силе, не выдаваясь при том наружно…»

«…Чувство одно непрочно: оно может измениться. Но когда в помощь к нему приходит основательная мысль, то оно упрочивается и собою опять упрочивает мысль. Вдвоем они похожи на крепость...»

«Дед был убеждённым эстетом и прежде всего ценил в жизни красоту. Это особенно проявлялось в бытовых мелочах, что для нас, внуков, было, несомненно, положительным моментом. До сих пор я помню лицо дедушки. Острый, как у птицы, нос с характерной немецкой горбинкой; красиво обрамлённый тонкими губами рот; выразительные глаза с быстро меняющейся гаммой взоров, от добродушно весёлого до отчуждённо обидчивого. Дед был хорошо физически развит и следил всю жизнь за своей фигурой. Одетый с иголочки, в безукоризненно чистую одежду, он, пожалуй, мог быть назван джентльменом среди своих сверстников, а тем более, среди молодых мужчин...»

Сегодня мало кто вспоминает о том, что самой популярной мерой, проведенной большевиками, было предельное упрощение процедур браков и разводов. В течение недели можно было пару раз жениться. Это нововведение нравилось даже недобитым буржуям. Идеи утонченной красавицы Александры Коллонтай возвещали приход сексуальной революции.

«Один богач в довольстве проживал, / Он вкусно ел, красиво одевался, / Своею жизнью беззаботной наслаждался. / Точнее, дни бесцельно прожигал. / Не видел он, что у его ворот / Лежал больной, страдавший от проказы. / Питался только тем, что упадёт / К больным ногам, бедняга-нищий Лазарь...»

«…Но на мель выкинуло не безусого матроса, а боцмана с бывалым прищуром. Я встал, отряхнулся, проводил взглядом суденышко, на всех парах несущееся к водопаду, плюнул в сторону капитана и сонма дьяволиц — и оглядел окрестности. Та-ак, что мы имеем? Твердую землю под ногами? — уже хорошо. Заводь, полную прелестных белых кувшинок? — на досуге рассмотрим каждую кувшинку в отдельности. Полузанесенную песком и илом толпу слепых и юродивых? — я наделаю из них гребцов для своего будущего корабля…»