Культура

А в нем комната, похожая на больничную палату, в центре которой стоит кровать. Но почему Иоланта в холодной палате, и почему в ней присутствуют не милые подружки, а две суровые женщины-медсестры в униформе, напоминающие эсэсовок? Никакой нежности в обращении они не проявляют. Просто автоматически выполняют свои обязанности. Появляются деловито с шприцами… Это трансформированные Бригит (Катрин Выт) и Лаура (Кассандра Зое-Веласко). Как одиноко Иоланте-Нетребко под властью их бездушия… Даже хор “Вот тебе лютики, вот васильки” звучит холодно, отстраненно. Да и где он? За сценой? Иоланта-Нетребко поет свои соло, обволакивая глубиной и теплотой чудесного голоса, стоя в суровой рубахе, едва ли не смирительной…

Основной научный труд А.И. Юшкова - «Акты XIII – XVII веков, представленные в Разрядный Приказ представителями служилых фамилий после отмены местничества» (ч. 1. 1257 - 1613 гг.) был выпущен Обществом истории и древностей российских в 1898 г. После смерти В.О.Ключевского Александр Иванович взял на себя труд по редактированию его книги «История сословий в России», которая вышла в 1912 году со вступительной статьей А.И.Юшкова.

Чернила – предтеча Слова. Вот расчисленная последовательность из Зубаревой, постраничная перепись: «Неразливайка-прорубь... И окуну в нее трижды перо, что в руке воркует»; «И звезда глядит настороженно/ На свое отраженье в чернильнице.../ И пророчит чернильная гуща ей/ Небеса и любовь спутника»; «Этой ночью тихо светились чернила...»; «В том ли грусть, что буква исказится,/ И дрожит чернильная строка?»; «Опять гадаю на чернильной гуще/ Под стук дождя, под качку в небесах.../ А в безмятежно звездном зачернилье/ Читатель спит, свернувшийся в клубок»; «Стол мой на оползнях. Бредит перо бездорожьем./ Варевом слякоти травят его темные силы./ Всё расползается, форм опознать невозможно./ Как-то я вышла – попала в сплошные чернила».

Ошибка такого подхода кроется в том, что арифметика, или теория чисел, вовсе не сводится к вычислениям, это разные сферы деятельности. «Арифметика, даже элементарная, – это наука, она изучает и обосновывает различные общие законы действий с числами», – подчеркивал Прингсхайм в докладе (Pringsheim, 8). Собственно вычисления, проводимые также с помощью технических средств, ‑ это не наука, а ее приложение. Называть такое приложение «арифметикой» и противопоставлять ее остальной математике – недобросовестный прием, которым пользовался Шопенгауэр.

С наступлением «оттепели», в августе 1956 года Гомулка был восстановлен в партии, а в октябе 1956 года был избран Первым секретарём ЦК ПОРП. Встав у руля страны, он принялся реализовывать выдвинутые им ещё в 1948 году идеи «польского пути к социализму», предусматривавшие пересмотр аграрной политики «принудительной коллективизации», нормализацию отношений с католической церковью, развитие рабочего самоуправления.

Фигура О.М. весьма выразительна: поэт стоит в своей характерной позе, с запрокинутой по-птичьи головой и с закрытыми глазами. И в нем клокочут стихи, и в то же время его мучит смертельный приступ, щемит сердце, нечем дышать – правая рука тянется к вороту, и, кажется, впереди еще лишь последний вздох. На шее – удушающая веревка, на руках и затылке – раны от гвоздей. Правая рука поднесена к шее в жесте, как если бы поэт хотел освободиться от душащих его пут. Как отмечал Е.Мырзин в предисловии к каталогу персональной выставки Ненаживина в 2000 году, «…знаменитый памятник Мандельштаму, - имеет несгибаемую, мужественную, но изящную и утонченную линию. Поэт – вопреки страданиями и благодаря им – стоит на земле легко и наполнен стихами»[11].

Перед Новым Годом я вернулась в Москву, а в начале января Тенгиз повез меня знакомиться с Тарковским. Было утро, но не раннее, мы приехали на Мосфильмовскую, позвонили, нам открыл мальчик в трусах, который извинился и исчез в недрах квартиры. Мы прошли в кабинет, вскоре мальчик вошел уже одетый и оказался Андреем Тарковским. Он начал читать вслух «Гамлета» в переводах Пастернака и Лозинского и сравнивать их с имеющимся у него подстрочным переводом. При этом и он, и Тенгиз недовольно отмечали неточности пастернаковского перевода. Нашли даже одно место, где смысл получался обратным. Обсуждали, какой же перевод использовать для спектакля, выбран был Пастернак. При этом Тарковский изобразил на лице болезненное недовольство. Означавшее, что плохо, но ничего лучше нет.

Поэтика Чехова продолжает привлекать своей неразгаданностью, провокативной простотой, приглашением к сотворчеству, в котором выигрывает лишь тот, кто вступает в диалог с автором, исследует его намерения, предлагая их современные решения. Два режиссера ведущих израильских театров, стоящие на диаметрально противоположных позициях, представили одного и того же автора, с одной стороны как смехача и циника, а с другой - сочувствующего человеческой боли философа. И тот и другой подход был крайним и неоднозначным для зрителей...

Книжный шкаф был небольшой, но, как и полагается, красного дерева, резной по периметру фасада, с завитками по верхней кромке; он покоился на резных лапах (уж во всяком случае, не на ножках); дверцы – а их было всего две – составлены из трех узких стеклянных полосок каждая, толстого граненого стекла, в тонких деревянных рамках, и под каждой дверцей было по два выдвижных ящика. За лишь частично остекленными дверцами корешки почти не были видны, да к тому же книги на полках стояли в два ряда, так что в смысле удобства, как я сейчас понимаю, шкаф здорово уступал своему внешнему виду. Мне же он очень нравился в первую очередь потому, что напоминал шкаф, описанный Андерсеном в "Пастушке и трубочисте". Впрочем, до эстетики открытых полок и даже незастекленных стеллажей, где все книжные сокровища видны с первого взгляда и тем самым легко доступны, оставалось еще долгохонько – не менее четверти века.

Среди гостей, кроме упомянутого Олега Ефремова, был весь цвет тогдашнего актёрского общества: Николай Губенко (в то время министр культуры) с женой Жанной Болотовой, Леонид Филатов, Геннадий Хазанов, Олег Табаков и многие другие знаменитости... даже и не припомню, кто. Понятным образом, я была в таком шоке от всего происходящего, что вообще не понимала, что вокруг происходит. Я была совершенно не подготовлена к такому вечеру... Мне как-то не приходило в голову, что «все свои» в устах Смоктуновского и есть все эти знаменитости, которых обычно видишь только на экранах телевизоров или кинотеатров

Ощущение поворота судьбы, учинённого собственноручно, лучше всего передавалось словом из суровой николай-языковской песни: «помужествуем». Хотелось именно этого и, конечно же, счастья, но добытого в одолениях и усилиях, за которое дорого и с хорошим риском плачено. Как это ни странно кому-нибудь из предубеждённых лиц читать или слышать, залогом для уверенных действий была моя правота. А толпе (пусть даже интеллигентной) судящих и вмешивающихся «аликов-галиков», толкующих обстоятельства не в мою пользу, можно было сказать: «Извините, это не ваше дело. Это – свободный выбор двух свободных и взрослых людей, вам тут не место, это – дело двоих, а в крайнем случае, да и то лишь на первых порах, – троих, которые сами без вас должны разобраться».