Воспоминания

Имя фотографа, мистика, патриарха чешского буддизма Франтишека Дртикола до переезда в Прагу было мне совершенно неизвестно. Имена чешских художников и фотографов, за исключением нескольких — Альфонса Мухи, Франтишека Купки, Йозефа Судека, Яна Саудека — как правило, знакомы за пределами Чехии лишь специалистам. Поэтому неофитам, осваивающим новое культурное поле, можно позавидовать — они откроют для себя десятки удивительных имён.

Как и все советские люди, Калужнин привык, что о переменах объявляют на съездах. О более важных — на партийных, а о частных — на профессиональных. Иногда говорят обиняками: мол, хорошего много не бывает, так не стоит ли постараться еще?

Однако профессиональная ревность, подавляемый комплекс собственной неполноценности превалировали. Коль скоро репрессии касались не пианиста, причем лояльного ректору, Серебряков мог помочь если не делом, но словом — советом (как было в случае с И.Д. Гликманом — известным театроведом, блестящим лектором, профессором Консерватории — оперная режиссура Серебрякова не интересовала, никак не угрожала его карьере и репутации).

Не наследственность ответственна на столько-то и воспитание на столько-то, а на все 100% наследственность и на все 100% воспитание — результат возникает там, где наследственность встречается с воспитанием… Ни наследственность, ни среда, ни даже они вместе — не приговор к тоталитарности и не средство от неё. Вслед за Ж.-П. Сартром можно сказать: «Я — это то, что я сам делаю из того, что сделали из меня».

Мой отец по специальности был историк и тяготел к философии. По-видимому, поэтому и меня интересовала не какая-то конкретно область науки, а вся наука в целом как метод осознания мира. Отсюда и увлечение Спинозой. Мне хотелось разобраться в его системе аксиом, на основе которых можно было доказать существование Бога. Но очень скоро суровая жизнь Физтеха заставила меня переключиться на более земные проблемы, и со Спинозой я расстался навсегда.

И в тяжёлые периоды — и мой, и ворошиловский, — никогда он ничем не помог, ничего доброго сроду не сделал, а только радовался нашим горестям. И чем всё это обернулось, в итоге? Кем он стал? Известно, кем. Да и был таким, видимо, всегда. Ворошилов даже раньше меня почуял что-то вовсе уж скверное в кудреватом и очкастом Лимонове, и вскоре уверенно говорил о нём: «Явный бес!» Да, это так. И хватит об этом.

Вскоре после этих событий, точнее в 1956 году, в институт приехал сам Лев Давидович Ландау, избегавший Харькова со времён своего ареста в 1937 году. В число работ, удостоенных быть представленными будущему Нобелевскому лауреату их авторами, выставили Марка. Ему отвели 15 минут. Ожидался не бой быков, а избиение младенца.

Я был дружен со многими литераторами, но ни один из них не мог мне внушить того чувства уважения, которое внушил Владимир Галактионович с первой моей встречи с ним. Он был моим учителем недолго, но он был им, и это моя гордость по сей день. М. Горький. Письмо к Е.С. Короленко, 7 октября 1925 года.

Умом понимаю, что три и даже десяток таких понтов против сотен нормальных среднестатистических абитуриентов — это капля в море, но сразу представляю наихудшее: как такой «капля» с маникюром, в джинсах со стразами и розовой футболке с Мэрилин Монро, завтракающий в Риме, а ужинающий в Париже, вдруг окажется в моей группе за соседней партой — и всё, на всю оставшуюся жизнь заработаешь комплекс Золушки без тыквы.

И, аналогичным образом, гидесса в мини-юбочке, простая сотрудница турагентства, сообщает в микрофон, что ты, согласно программе турпоездки, прибыл в заветное место и можешь теперь сколь угодно (ну, не долее четверти часа — ведь время-то поджимает! фотографируйте, дамы и господа, активнее!) любоваться на красы Тауэра или Нойшванштайна.

Модальные глаголы в немецком языке могут передавать тончайшие оттенки вероятности и сомнения. В этом отношении соответствующие русские глаголы значительно уступают немецким, перевод почти всегда выглядит приблизительным, неточным и описательным

В субботу состоялась встреча Эйнштейна с берлинскими академиками, на которой перед цюрихским профессором были раскрыты все карты: к преимуществам члена и профессора Академии с высоким окладом и свободой заниматься наукой, хотя и с возможностью время от времени читать лекции студентам, Планк и Нернст добавили ещё одну привлекательную подробность: Эйнштейну обещали должность директора Физического института общества имени кайзера Вильгельма, как только он в будущем будет создан.

Еще в 1973 году (то есть за четыре года до того, как Марку разрешили эмигрировать) Тель-Авивский университет избрал его своим профессором, и Марк читал лекции студентам по телефону! В 1975 году он был избран адъюнкт-профессором Пенсильванского университета. Марк был одним из организаторов знаменитого Московского научного семинара ученых-отказников, который часто посещали многие выдающиеся ученые всего мира.

Можно заключить, что пространный труд Анатолия Власова был значительным вкладом в физику плазмы и несомненно значительно поспособствовал ее прогрессу. Не выясненная тогда (в известной степени и сейчас) научная проблема была связана с якобы чисто «техническим» (на самом деле, математическим) вопросом.

Известно, что развитие математики было неизменно связано с её непрестанным удалением от природы (например, от натуральных чисел к действительным, а затем к мнимым числам), и что чем дальше, тем она становилась абстрактнее, и тем полезнее оказывалась для своих приложений. В частности, общий переход от истинных значений к оценкам параметров функций в математической статистике был шагом в верном направлении.