Воспоминания

С падением железного занавеса Институт претерпел большие потери. В дальние края уехали многие именитые сотрудники. Тут же налетели стервятники. Институт и прежде вызывал зависть академического сообщества, а тут стали раздаваться голоса, поющие за упокой.

Ободренная успехами репродуктивных методик, евгеника решилась, наконец, выйти из подполья и предстать перед испытующими взорами моралистов под именем ньюгеники или либеральной евгеники. От старой, «авторитарной» она отделилась, осудив всякую групповую (национальную, расовую) дискриминацию и любые формы принуждения.

В итоге у меня складывается следующая картина. Соблазнённая и покинутая Мэри-младшая вознамерилась издать стихотворный сборник, в который вошли бы сонеты матери Уильяма Герберта, где та воспевает своего обожаемого сына, вирши самого Уильяма, где тот потешается над любовницей, и, возможно, некоторые из её собственных сочинений, плюс поэма «Жалоба влюблённой», где она прямым текстом описывала историю своей любви.

Гилельс, несмотря на все свои грандиозные успехи, был как-то уж очень нервно требователен к себе. Отбирая для эфира записи со своих концертов, он, за неимением другого отражателя, сажал меня лицом к себе, и время от времени восклицал: «этот пассаж не годится, по твоему лицу пробежала тень, в эфир это сочинение не пойдёт!»

У меня не было такой зубодробильной техники, как у некоторых моих коллег. Например, рука Джекоба Латейнера напоминала щипцы для орехов. Когда он пожимал руку, казалось, что он намерен сломать её. Именно так он обращался и с клавишами на рояле. Мне не нравился получающийся у него звук, но он явно впечатлял.

В этом смысле Дворец Советов оказывается итогом архитектуры и культуры как таковой, то есть последней, наиболее совершенной постройкой, созданной человечеством. Для сталинской культуры это здание должно было стать не только ее высшим достижением, но одновременно и конспектом ее принципов, т. е. тем же, чем, согласно Эрвину Панофскому, в культуре Средневековья были великие готические соборы.

Мне уже крайне неловко поднимать почтенный суд и отправлять за дверь. Тетеньки растеряны. Но, естественно, подчиняются. А как иначе?! Еще минут пять все ждут в полной тишине. В зале жара от приборов. Подсудимый почти в обмороке. Публика перенапряжена, устала и вспотела. Секретарь суда охрипла. Милиционеры охренели.

Третий большой человек, которого мне довелось видеть «вживую», и сейчас жив. Это первый и последний президент Советского Союза, Михаил Сергеевич Горбачев. О его наследии много спорят, и спектр мнений широк — от великого реформатора до гнусного предателя.

Эта поэма была написана летом 1973 года. Она оказалась провидческой. Сам автор, конечно, «под шоссе подкопа» не провел, но через несколько месяцев после написания поэмы это сделали баскские националисты в Испании (в далекой южной стране). Они взорвали, вместе с автомобилем, премьер-министра страны адмирала Карреро Бланко. Это произошло в декабря 1973 года. Никакого благородного негодования западная пресса по этому поводу не выразила.

Мы вступаем в отрочество, когда разговоры взрослых становятся понятными, но не имеющими никакого значения, потому что нам стало безразлично, царит в нашем доме мир или нет. Теперь мы можем следить за интригой, предсказывать течение домашних ссор и их продолжительность, и мы их больше не боимся, двери хлопают, а мы не вздрагиваем.

Физическая картина реальности может не совпадать с образами пространства, времени и людей в ментальной картине мира. Так, известно, что житель Западного Берлина во времена холодной войны локально чувствовал себя ближе к ФРГ, чем к Польше, хотя фактическое расстояние до границы ФРГ было в два раза длиннее, чем до границы Польши.

Слово «ассимиляция» стало любимым словом многих либеральных авторов. Даже такие известные антисемиты, как композитор Вагнер и историк Трайчке, приветствовали ассимиляцию евреев. Необходимым условием вхождения евреев в немецкое общество подразумевалось крещение. Сравняться в правах с немцем еврей мог, только отказавшись от иудаизма. Другими словами, стать полноценным немецким гражданином мог не еврей, а бывший еврей.

Взломщики отодрали доски с окон, переколотили стекла дубинами и проломили дверь топорами. В комнату ворвался тяжёлый дух немытых тел, вонь перегара, мерзкий смрад домашней скотины и загаженных курятников. В домишко, в котором Брайна-Лея сдувала пылинки, ворвались красномордые мужланы, вооруженные дубинами и топорами.

Первые 5 месяцев, до переезда в нашу любимую Беэр-Шеву, мы жили в Холоне, городе, в котором жила вся семья Сарры. Встретили нас в аэропорту им. Бен-Гуриона ранним летним утром 1991 года ее дети, Белла и Эфраим. Это был незабываемый момент — начало нашей жизни на Земле Израиля. Немного позже состоялась волнующая встреча сестер, Евгении и Сарры.

Исаак Бабель вновь сдает вступительные экзамены, но уже в первый класс, в мае 1904-го. И снова получает «пятерки» почти по всем предметам. К экзаменам прошлого года прибавился письменный русский, письменный и устный немецкий, а еще рисование — единственный предмет, за который он получил «тройку».