Воспоминания

На мой взгляд, годы творчества Бунина прошли под священным, овеянным русским фольклором, знаком 33: в 33 года удостоен Пушкинской премии, в 1933 году — первый из русских писателей — удостоен Нобелевской премии, и 33 года (1920-1953) жил во Франции, где создал лучшие свои книги, получившие мировое писательское признание.

И все-таки Филип Гласс — номер один. Он известен всем, причем не только в своей стране — США, но и во всем мире. Его музыка звучит в Индии и в Австралии, в Европе и в Китае, в Японии и в Канаде. Но чаще всего в его родном городе Нью-Йорке, где он живет много лет, где он начал свой путь, и дошел на этом пути до блистательных и ослепительных высот.

А искренняя вера — это особый дар, как и природный талант Никиты Дмитриевича как собирателя, который в сочетании с талантом предпринимателя и ученого бизнесмена позволяет правильно определять и оценивать то или иное произведение искусства, а также расположить к себе его владельца или случайного продавца-перекупщика.

Мы встретились в 1964-ом, когда он поступил в Педиатрический институт в Ленинграде, где я был на последних курсах. Нам чуть за двадцать, мы разбалованы пришедшейся на юношество оттепелью и ещё не соображаем, что она закончилась, содержание свободы в воздухе уменьшается, а маразм постепенно крепчает.

Когда Кублановскому неведомые подмосковные хулиганы свернули нос набок, он был ещё молодым поэтом. Не нос, конечно, а Куб — так его все звали. Числился таковым. Поэтом — и всё тут. И баста. Молодым, понятное дело. По возрасту подходил. Было ему в ту пору всего восемнадцать лет. Состоял, разумеется, в СМОГе. Куда же нам — без него? Считался, представьте, другом. Учились мы вместе с ним в Московском университете.

Сочинение Слава написал удачно. Как и было задумано — простыми предложениями и не без помощи попавшей под его обаяние (или настырность) безымянной соседки в аудитории. Она только молча поражалась: «Неужели такое может быть? Какая безграмотность! Ах, ужас!» А Слава, поглядывая обворожительно на ее озадаченную мордашку, хмыкал про себя — химиком хочу стать, а не литератором!

Получается, что на химфак МГУ я поступала за компанию. Но я очень рада, что связала свою жизнь с химией. На четвертом курсе я вышла замуж за Виталика Гуро. После выпуска нас отправили в Ташкент на гигантский авиационный завод. У нас там не было ни родственников, ни знакомых, и надо было как-то выживать.

Чувство, что я в школе в присутствии учителя, было одной из многих моих ошибок в курсе анализа. Поскольку доктор Б. предписал мне записывать в тетрадь мои сны, то перед тем, как подняться к нему, я садилась в кафе и лихорадочно записывала свои сны с тревогой ученицы, которая должна сдать домашнее задание. Я должна была чувствовать себя пациенткой на приеме у врача. Но я не чувствовала себя больной, лишь переполненной смутной виной и растерянностью.

Второй раз Штейнберга арестовали на излете войны. Боевой путь начался на Северном Кавказе, вместе с Ильей Френкелем и еще одним литератором он служил в отделе контрпропаганды политуправления 18-й армии, его начальником был Леонид Брежнев. Переводил или писал тексты по-немецки, воздействуя ими на солдат противника. Радиотрансляции велись прямо на передовой: превосходная мишень! Этот третий там не задержался — ретировался со словами: «Я не герой Советского Союза, я автор гимна Советского Союза!».

Кажется, что вопрос о том, что первично, проступок или идея, может быть легко разрешен эмпирическими исследованиями. Однако статистические процедуры часто допускают неучтенные факторы, которые смешивают карты. Предположим, мы желаем оценить эффективность программ перевоспитания злодеев на основании эмпирических данных. Выясняется, что после успешного окончания принудительных курсов для wifebeaters, многие таки перестают бить своих жен. Но означает ли это, что они на самом деле перевоспитались?

Рассказчиком у Долгопят обычно является персонаж, очень похожий на писательницу, сценариста, автора четырех снятых фильмов, сотрудницу Музея кино, живущую в ближнем Подмосковье Елену Долгопят. Даже имена их совпадают — и ту и другую зовут Елена Олеговна. И нет сомнений в том, что писательница Долгопят делится со своей литературной функцией почти всем — начиная от биографии, от истории родителей и кончая множеством деталей своего образа жизни…

...«Все, что сделано, это ваше – рифмы, ритмы, дикция, бас». На что писатель заметил, что баса у меня пока нет, а с дикцией тоже поработать придется. И я, и мои приятели Юля Вишневская и Саша Васютков заворчали – дескать, нечего нас учить, мы и сами с усами, чтобы всякие, что тут шляются, неизвестно кто, морали читали…

... Поселок городского типа кормился торфом. Работали в этой кладовой солнца девушки, именовавшиеся торфушками, и даже местная газета, хотя и имела неустранимый девиз о пролетариях всех стран, называлась «За торф!» (странно, что не «Торфяная правда»; есть ведь, наверно, и такая).

"Что думаешь: да, жизнь была…"

"Останутся письма. (По сути, — уже в никуда, уже ниоткуда.)"