Публицистика

Российские евреи отличались от своих собратьев в других странах тем, что среди них было значительное число сторонников применения силы. В других еврейских общинах мира не было ни необходимости в вооруженном сопротивлении, ни даже помыслов об этом. Следы русского культурного влияния заметны и в израильской военной истории: Моше Даян, Эзер Вейцман, Ицхак Рабин, Рехавам Зееви, Рафаэль Эйтан и Ариэль Шарон — потомки российских евреев.

Атака “первой волны” продолжалась 80 минут. Нападению подверглись 11 аэродромов, из них 6 были полностью выведены из строя. 197 египетских самолетов были уничтожены, 8 из них — в воздухе. Пока египтяне приходили в себя после “первой волны”, подоспела вторая — с теми же самолетами и теми же пилотами.

http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer5-6-notkin/

В постоянном контакте с Валеро находилась семья Ротшильдов. Известно, что из осажденного немцами в 1870 году Парижа Ротшильды послали письмо о срочном переводе денежного обязательства для опекаемой ими больницы на… воздушном шаре.

Анализ зачастую «экстренно-секретной» и обширной переписки жандармерии и полиции показывает, что Сруль-Мойше Зильберфарб, несомненно, владел правилами конспирации, сознательно манипулировал заведомо ложными адресами своего проживания, явно заметая следы своего пребывания, проще говоря, водил ищеек за нос.

В последние годы многие женщины стали оставлять на могиле рабби свои трусики, лифчики и другие детали интимного гардероба. Почему-то считается, что это повышает шансы на успех, причем белье обязательно не должно быть стираным, с характерными признаками владельца.

У моего друга детства была невероятная память и фантазия — он организовывал наши игры, оживляя и, так сказать, театрализируя книги и рассказы своей фантазией: стул сразу становился капитанским мостиком, а он сам, конечно, капитаном корабля, следующего на остров сокровищ или куда-то ещё.

Как же это произошло? Почему же постановка, начавшаяся как проеврейская, закончилась антиеврейски? Я не знаю. Может это часть обобщений из Нового завета? Апостол Павел ведь сказал, что евреи убили Господа Иисуса. Но проблема в том, что люди стараются забыть, что ранние христиане были евреями, которые спорили между собой.

Словарь пользовался большим спросом у российской интеллигенции. По воспоминаниям очевидцев, мебельщики даже стали выпускать специальные книжные шкафы под размер словаря.

Сведения, позволяющие расширить семейное древо, находим в различных публикациях в качестве попутных замечаний об описываемых персонажах, так или иначе родственно связанных с членами семьи р. Йошуа Фалька. Эти «попутные» сведения позволяют значительно углубить родословную р. Йошуа и узнать о его предках, которые принадлежат к достойнейшим представителям еврейской духовной аристократии.

В зоологическом антисемитизме немцев присяжные юдофобы обвиняют, а за бесчеловечность судят патентованные людоеды. По фактам содеянного вроде бы справедливо, а по сути выходит — издевательство.

«Может быть, однажды ты все-таки успокоишься, утихомиришь в себе этот душевный сквозняк, эту страсть к познанию новых пространств, новых людей, ситуаций и впечатлений? Ведь свежеобретенные образы всё чаще стали представать пред тобой копиями былого — лучшими или худшими, но копиями. Оригиналы встречаются всё реже. Да и то сказать: много где ты уже побывал, немало всего узнал — хватит ли остатка жизни, чтобы всё обдумать и понять?..»

«У меня с детства вырастало любопытство к природным вещам, я любил смотреть подолгу на камни, в их зернистые глуби, смоченные водой. Яркая глина, кирпичи, свежий тес, все эти вещи, точно источавшие цветное маревко — они подстерегали меня, слепо следили, безголосо передавали какие-то сведения. Разговор их был свеж и глуп, и звонок, как у детей, я любил его подслушивать…»

«Я написал и опубликовал это стихотворение в середине 80-х годов прошлого века, размышляя о русском национальном характере — мятущемся, противоречивом, легко переходящем от ненависти к любви и наоборот, и в то же время чувствительном и милосердном… Эти размышления не были для меня трудны — я просто вглядывался в себя, в глубины собственной души, а потом переносил на бумагу то, что чувствовал. И строки мои были вполне искренними…»

«Блёстки философии жизни, с грозными нотами предостережения, библейские истины, пропущенные сквозь сострадательное сердце поэта, щедро рассыпаны на страницах книги; они выступают то как выводы из сугубо будничной ситуации, то как итог раздумий о вечных материях и лирических медитаций — с лёгким флёром проповедничества и учительства, которое объясняется желанием напрямую, как можно непосредственнее и скорее донести до читателя заветное и доверительное…»