Поэзия

Я категорически не принимаю все эти вольные переложения, считаю их издевательством над еврейскими песнями, а значит — и над еврейской культурой. Странно — никто не “перелагает” украинские, молдавские, казахские и т.д. песни, этого счастья удостоены только песни еврейские. В Интернете эти издевательства представлены довольно широко.

Эта поэма была написана летом 1973 года. Она оказалась провидческой. Сам автор, конечно, «под шоссе подкопа» не провел, но через несколько месяцев после написания поэмы это сделали баскские националисты в Испании (в далекой южной стране). Они взорвали, вместе с автомобилем, премьер-министра страны адмирала Карреро Бланко. Это произошло в декабря 1973 года. Никакого благородного негодования западная пресса по этому поводу не выразила.

Прощальных песен не забыть,/ Судьбы руками не потрогать, —/ А ты не в силах полюбить —/ Давай возьму тебя за локоть.

Без возгласа, без знака, без движенья/ Вручивший жезл внимал моим словам — / И взгляд его, казалось, тосковал,/ Когда я смолк, — и жаждал продолженья

Офелия, послушай — понапрасну/ Не мучь себя и Гамлета не мучь,/ Ведь все равно ты не отыщешь ключ/ К той двери, за которой зло прекрасно

Есть то, что спит внутри тебя, как в талом/ Снегу— вода, просачиваясь вниз./ Линяет мир: под белым одеялом/ Травы зеленой клочья принялись.

Воздух привязан/ к сердцу/ как страсть к распутьям,/ или закат к сове.

Я нацелился задать/ вопрос Вселенной/ но триллион других отвечают/ вместо нее

Пух одуванчиков с бабочкой кружит,/ яблони цвет льдинкой плавает в луже,/ время — река без истока и устья,/ дважды войдёшь — не расстанешься с грустью.

О нет, не столь уж многие желают,/ Пересекая грозную черту,/ Взлетать на хрупких крыльях в высоту/ Над бездной, что дотла испепеляет…

Ах, все уже предсказано — в грядущем и в былом, / все давно завязано двойным морским узлом. / В городочке Пинске помнят — кто кем был. / Секунд-майор Нахимов был раньше Самуил.

Я не люблю советской лирики,/ Ее умышленного света,/ Я всю ее отдам за лимерик,/ За вздох свободного поэта.

Мне кажется, жить не годится/ Среди завиральных идей,/ Еврею не стоит гордиться/ Отличьем от прочих людей.

Давайте назовем каждый голос, его или ее,/ «Он», ведущий в репетиции,/ и «Она», мать, матрица, праксис,/ на которой покоится/ потенциальность музыки.

Людской поток заполнил улицу, но продвигался все медленней и медленней, и вот совсем остановился. Путь ему преградил заслон из средневековых латников в серых плащах и шлемах с узкой прорезью для глаз, но Пушкину ничто не мешало. Всепроницающий, он мог легко проникнуть и на ту, и на другую сторону...