Рассказ

Андрей уже былъ студентомъ, когда въ одинъ прекрасный день вернулся вечеромъ домой не одинъ. Съ нимъ пришла дѣвушка, худенькая, подвижная красивая шатенка съ аккуратной стрижкой. Глаза добрые, взглядъ веселый. Познакомились. Ирина Мартынова, студентка историческаго факультета…

Кровь наполняла шприц, странно, но кровь светилась каким-то непонятным, я бы даже сказал, божественным светом. Семён вдруг почувствовал, что из груди его что-то уходит, что-то очень нужное ему. Он посмотрел на шприц, на бутылку, на стену, что напротив ― на стене висели фотографии сына, жены, их свадебные фото. Семён смотрел на лица жены и своего ребёнка и понимал, что они становятся ему чужими, они ― сын и жена.

...Какой-нибудь въедливый читатель справедливо упрекнёт меня: пишешь, мол, о Северной столице, и так много про туалеты! Верно, что-то неладно у автора с этим вопросом. Но и Валентина Матвиенко, люди не дадут соврать, как-то не без иронии заметила: “Мало, мало у нас в Питере туалетов. Пора уж ставить мемориальные доски: “Здесь был туалет”.— А нынче здесь китайский ресторанчик, – добавил бы автор. Поддержал бы меня и великий Пикассо...

...Тогда Лимонов эффектно выхватил из кармана припасённый нож – возможно, согласно детской присказке «вышел ёжик из тумана, вынул ножик из кармана: буду резать, буду бить – с кем ты хочешь подружить?» – прицелился, размахнулся, по-разбойничьи, лихо, – и с маху всадил одним ударом всё сразу разрешающее острое лезвие прямо в живот Елениной кошке.

Она стояла сзади, упрямая, бешеная корова, ходившая следом с той самой ночи, снова убеждая, как тогда, что всё это моя вина. Нет. Не позволю. Я подняла руку и освободила волосы из тугой ленты. Расплетясь, они обвили плечи толстыми пружинистыми кольцами, змеясь до середины спины. Запустила в них пальцы, тряхнула головой. Посмотрела в зеркало. Надо было увидеть лицо. Как оно изменилось. Больше никаких вежливых, удобных, услужливых улыбок. Взамен: вот это. Искажённые яростью черты. Это была не я. И всё же я...

Император Константин II, моложавый, спортивного вида сорокадевятилетний мужчина, неспешно раздавил папироску в малахитовой пепельнице работы Фаберже и, кивнув на шахматную доску работы того же мастера, с легкой улыбкой произнёс...

Небо вспыхнуло, точно кипящий котел, и обрывки огня обожгли веки Майкла, и закрыли глаза его, погружая весь мир в темноту. И в ревущей, клокочущей тьме – шли когорты на приступ Иерусалима, и летели им стрелы в ответ, и таранили бревна несокрушимые стены. А над всем этим, с хищной, коварной улыбкой – царствовал Левиафан, и глаза его были как ресницы зари, и дымились косматые ноздри его, и светящейся стезей обращались следы...

Приказав выпороть ее кнутом, «за некоторые ее противности и подозрения», Петр все же пощадил бывшую царицу. Она была переведена в Ладожско-Успенский монастырь, где под охраной прожила 7 лет. После смерти Петра, при Екатерине I, ее заточили в Шлиссельбургскую крепость как преступницу, официально называвшуюся «известной особой»...

Собрав массу свидетельств явления «кишки-червя», они узнали, что лет за десять до их экспедиции чабан поймал олгой-хорхоя. Убил его и, посадив в банку с жидкостью от слепней, которые досаждают скоту, привез его на праздник в Даланзадгад, где его видело много людей...

Мой крест – жить в окружении идиотов. Шофер-идиот. Индус или пакистанец, то ли города не знает вообще, то ли специально накручивает километры. Стучу в перегородку и показываю ему Waze – как ехать. Он что-то мычит и тычет грязным пальцем в свой навигатор...

Вот и улица Моховая. Увидев вывеску редакции знаменитого журнала «Звезда», я зашёл в подъезд. Поднялся на второй этаж, вручил рукопись секретарю, а вместе с ней и свою литературную судьбу, получив взамен визитку и предложение подойти к редактору по прозе через три месяца...

...А у него даже названия нет, так и живёт безымянным. И решил я взять на себя это дело – придумать ему название. И, подумав, остановился на таком: «Рассказ, который не написал О Генри». По-моему, звучит неплохо. Как вы считаете?

Учет покойников велся Попковым восьмой год, и вот Николай Александрович полторы недели назад пронумеровал очередную толстую тетрадь четвертым номером. Убористый почерк позволял экономить место, иначе, уж конечно, он извел бы куда больше тетрадей...

Ницше как-то жаловался, что русские – злые люди. Он даже удивлялся, что у них есть песни. Но разве можно сравнивать русские сказки с немецкими? Ну, сварился заживо в молоке глупый царь – сам, заметьте, по своей воле! Ну, пробовала Баба Яга сунуть Ивашку в печь на лопате, да и то трагично для себя – вот и все!

Если бы кто-нибудь мог наблюдать за действиями девочки, он бы, пожалуй, сразу смекнул, что Нику распирает идея, а может, и несколько идей. На коленях девочка подползла к брату и, склонившись над головой сидящего мальчика, принялась что-то объяснять ему очень громким, почти что яростным шепотом.