Эссе

В итоге у меня складывается следующая картина. Соблазнённая и покинутая Мэри-младшая вознамерилась издать стихотворный сборник, в который вошли бы сонеты матери Уильяма Герберта, где та воспевает своего обожаемого сына, вирши самого Уильяма, где тот потешается над любовницей, и, возможно, некоторые из её собственных сочинений, плюс поэма «Жалоба влюблённой», где она прямым текстом описывала историю своей любви.

У меня не было такой зубодробильной техники, как у некоторых моих коллег. Например, рука Джекоба Латейнера напоминала щипцы для орехов. Когда он пожимал руку, казалось, что он намерен сломать её. Именно так он обращался и с клавишами на рояле. Мне не нравился получающийся у него звук, но он явно впечатлял.

В этом смысле Дворец Советов оказывается итогом архитектуры и культуры как таковой, то есть последней, наиболее совершенной постройкой, созданной человечеством. Для сталинской культуры это здание должно было стать не только ее высшим достижением, но одновременно и конспектом ее принципов, т. е. тем же, чем, согласно Эрвину Панофскому, в культуре Средневековья были великие готические соборы.

Мне уже крайне неловко поднимать почтенный суд и отправлять за дверь. Тетеньки растеряны. Но, естественно, подчиняются. А как иначе?! Еще минут пять все ждут в полной тишине. В зале жара от приборов. Подсудимый почти в обмороке. Публика перенапряжена, устала и вспотела. Секретарь суда охрипла. Милиционеры охренели.

Третий большой человек, которого мне довелось видеть «вживую», и сейчас жив. Это первый и последний президент Советского Союза, Михаил Сергеевич Горбачев. О его наследии много спорят, и спектр мнений широк — от великого реформатора до гнусного предателя.

И вот герой повести Мериме попадает в Париж, ко двору, проходит через целую цепочку приключений, достойных пера Дюма-отца, — со звоном шпаг и с пылкими объятьями, которые дарят герою таинственные красавицы, — и вдруг оказывается в центре чудовищной резни, которая навеки вошла в историю под названием Варфоломеевской ночи.

Эта поэма была написана летом 1973 года. Она оказалась провидческой. Сам автор, конечно, «под шоссе подкопа» не провел, но через несколько месяцев после написания поэмы это сделали баскские националисты в Испании (в далекой южной стране). Они взорвали, вместе с автомобилем, премьер-министра страны адмирала Карреро Бланко. Это произошло в декабря 1973 года. Никакого благородного негодования западная пресса по этому поводу не выразила.

Ровесник ХХ века, Сеферис не принимал лично активного участия в политических событиях и не ставил своей задачей их описание, более того: он держал определенную дистанцию от этих событий, как и надлежит художнику «чистого искусства». Может быть, именно поэтому в его художественном творчестве отобразился сам дух времени в той мере, насколько бури ХХ века оставили своей отпечаток на более чем трехтысячелетнем древе греческой истории.

Мы вступаем в отрочество, когда разговоры взрослых становятся понятными, но не имеющими никакого значения, потому что нам стало безразлично, царит в нашем доме мир или нет. Теперь мы можем следить за интригой, предсказывать течение домашних ссор и их продолжительность, и мы их больше не боимся, двери хлопают, а мы не вздрагиваем.

Воздух привязан/ к сердцу/ как страсть к распутьям,/ или закат к сове.

Физическая картина реальности может не совпадать с образами пространства, времени и людей в ментальной картине мира. Так, известно, что житель Западного Берлина во времена холодной войны локально чувствовал себя ближе к ФРГ, чем к Польше, хотя фактическое расстояние до границы ФРГ было в два раза длиннее, чем до границы Польши.

Начало писания всякого текста почему-то так мучительно, так уверенно внушает чувство невозможности — и чаемого текста, и какого бы то ни было с ним связанного смысла, — что уже из простых защитных соображений — чтобы лишний раз не травмироваться, — только и делаешь, что избегаешь этого начала, избегаешь всеми мыслимыми силами, уходишь во все вообразимые стороны, спасаешься, как только можешь.

Роман «Аэлита» написан весьма пластично, художественным языком, который отличает литературу серебряного века вообще, а проза Толстого ещё и пушкински лаконична. Толстой его строит, как строят дом, великолепным языком, продуманно, и прочно связывает с эпохой, потому и его герои уже в начале повествования становятся живыми людьми.

Неожиданно возникшая трансцендентная связь социологической, культурологической книги «Невосторженные размышления» с фантастической повестью «Трудно быть богом» и одноименным фильмом усиливается, превращается в некую реальность в силу того обстоятельства, что в первом томе книги есть интервью с одним из авторов повести — Борисом Стругацким и создателем фильма Алексеем Германом.

Слово «ассимиляция» стало любимым словом многих либеральных авторов. Даже такие известные антисемиты, как композитор Вагнер и историк Трайчке, приветствовали ассимиляцию евреев. Необходимым условием вхождения евреев в немецкое общество подразумевалось крещение. Сравняться в правах с немцем еврей мог, только отказавшись от иудаизма. Другими словами, стать полноценным немецким гражданином мог не еврей, а бывший еврей.