***
Мне 42. Не силён в бытии и творении.
Надо мной по утрам загораются небесные сферы.
В женщинах что-то есть от кораблестроения –
в твёрдости их ключиц проступают галеры.
Когда они уходят – навсегда, навеки,
на рубеже радости и тревоги,
паруса их лёгких распахиваются ветру,
наполняясь солёным духом дороги.
Так, будто это приливы формируют их вдохи,
так, будто их удерживают здесь швартовые тросы.
Я слышу всякий раз, встречая их в суматохе,
как в их движениях звенят корабельные сосны.
Море вокруг них никогда не знает предела.
Они бредят во сне наречием древней санскрита.
О женщинах я знаю лишь, что позвонки у них в теле
проступают, как материки, потопом скрытые.
Созвездия в чёрном небе, как зашитые раны.
Она отзывается ночью на каждый скрип двери.
Захлёбываются побережья, шумят океаны
памяти тех, кто умер на этих галерах.
***
– Где твой брат, слышишь, где твой брат?
Почему его нет уже столько дней?
Разве там, где он сейчас, так много отрад?
Что он прячется, будто рыба на дне?
– В этом городе столько церквей – как в лесу грибов,
уйма костёлов и целая тьма синагог.
Откуда я знаю, где он? Чернеет под ногтями кровь.
Бог разберётся сам, если он действительно бог.
Кровь проступает на робе, словно лик,
кровь горчит на дёснах и на зубах.
Как у висельника, виснет в небе солнца язык.
Серые волы дождя стоят на буграх.
У каждого в этом городе тайное есть своё,
здесь всегда хватало золота и вина,
не хватало разве что страсти, как раз её,
а брата всегда занимала она одна.
Товар его был всегда выше всяких мер,
у него был чёрный глаз и острый слух.
А я сидел и выпасал табуны химер.
Что я могу знать? Я просто пастух.
Что я теперь расскажу о его вещах,
которые я донашивал целую жизнь за ним,
обо всех привычках его и байках, что он вещал,
о нашей семье, что поддерживалась им одним?
Что сказать о той ночи, сверкнувшей, как блиц,
когда он привёл эту женщину к нам в дом,
о том, что я никогда не видел таких лиц –
такого безумства, как во взгляде её крутом,
о том, что её волосы имели такой вес,
что никогда не рассыпались, а текли, как мёд,
что я брал из её рук посуду на кухне, как дар с небес,
и прятал паспорт её у себя, как секретный код,
о том, что с ней легко исчезал предел
нескончаемым дням и коротким ночам,
о том, что хотелось убить каждого, кто на неё не смотрел,
тем более – каждого, кто её замечал.
...Утром в городе церкви голосят, все сто.
Дрожит в лесу перепуганное зверьё.
О том, из чего состоит страсть, не знает никто.
Она вот знает. Но не вытянешь из неё.
***
На перевале дым
после дождей – густой,
а камень, как прежде, твёрд, неделим
среди влажных кустов.
Из него города возвели,
им мостили мосты,
но ему и дальше расти из земли,
он просто должен расти.
Должен расти из снегов,
должен тонуть в снегах,
как следы охотников и пастухов
на господних весах.
Выходят охотники в ночь,
когда не видно огней,
остаётся камень – сокровище почв,
спрятанное в глубине.
Так близко от темноты –
глубокой, как мерзлота.
Кому-то и дальше ладить мосты
и возводить города.
Для мужиков, трудяг
монет чешуя скользка́,
им добывать кремень и плитня́к,
выгребать всё из песка,
рыбачить бурной рекой,
зверьё промышлять в лесах.
И наконец возникает покой
у них в голосах.
Тишина одна на всех,
а дальше – лежат поля.
Так холоден этот холодный снег.
Так горяча земля.
***
Ещё один год свои держатся за своих.
Ночные огни похожи на птичьи хвосты.
Что делает смерть? Разъединяет живых,
ломает родную речь, как пути и мосты.
И когда речь совсем разбита, будто хребет,
всё равно ею пишут, как только проходит шок.
Поэты, они как лисы – первыми чуют смерть,
первыми воют на месяц, который ещё не взошёл.
Пишут знаками, рифмуют, корпя над строкой.
Но знаки меняются, ведь мы среди них живём.
Меняется всё.
Меняется почерк.
Меняется письменный строй –
прошедшее время всё больше присутствует в нём.
В прошедшем времени вспоминаются имена,
в прошедшем времени глаголов просто тьма,
в прошедшем времени пишутся территории, а вот война
пишется в настоящем
и с маленькой в каждой строчке письма.
В настоящем привечают ночных гостей.
Темнота добавляет веса словам.
И мужчины так называют своих детей,
будто дают имена рекам и островам.
Когда каждая буква в слове «нежность» – важна и нова.
Когда c урожаем уходит письменности старьё.
Учись говорить так, будто твои слова –
последнее, что услышит тот, кто завтра умрёт.
Летние реки обступает трава.
Тёплой тины касается грузное весло.
Птицы вверху, как глаголы, себе парят,
сбиваются в отглагольные рифмы всем назло.
***
Всё ещё сбудется и продолжится,
хватит ещё и на целую эру.
Ласточки, будто портняжные ножницы,
вспарывают июньскую атмосферу.
Делят упрямо и каждодневно,
поровну – местному и непрошеному.
И сквозняки в утреннем небе
гуляют, словно в доме заброшенном.
Ветер касается каждого дерева,
делит деревья по их поведению.
Женщина утром выходит к берегу,
стоит у берега, ждёт и надеется.
Над ней зелёные заводи тают,
и штиль не безмолвен, многоголосен.
Волны прокатываются, как составы,
полные груза поваленных сосен.
Чайки – разбросаны, словно листовки,
в которых так много всего наме́чтано.
Ей тоже достанется ровно столько,
сколько отпущено, сколько отмерено.
Неба рассветного посеребрённость,
тёплые всполохи над полями.
Дай тебе щедрости неутолённость
того, кто вымеривает и наделяет.
Пусть он устраивает зимовье,
пусть свои балки возводит и тешет.
Сколько сумеешь – бери на здоровье.
Ни вздохом больше, ни вздохом меньше.
***
Люби, люби своё ремесло,
когда жизнь отгораживается рвами,
и даже о том, чего быть не могло,
следует говорить простыми словами.
Когда небо состоит из холодных медуз,
и птицы голосят, как священники к парафии.
Что такое поэзия? Поэзия это Иисус,
которого распинает на кресте орфография.
Когда сердце твоё начинает денёк
горном колониальной армии.
Что такое любовь? Любовь это щенок,
чей хозяин погиб в автомобильной аварии.
Он держится за верность, что была и прошла,
и рвётся к свободе с неутолённым голодом,
и в клапанах твоего сердца потоки тепла
постоянно смешиваются с потоками холода.
Мир сладок, как рождественская кутья,
и звёзды в кармане, как липкие карамельки.
Смерть выдумал тот, кто от жизни пьян –
ему всё надо было испортить с похмелки.
Люби своё ремесло, люби.
Святые назойливы, как уличные музыканты.
То, что вырастет из печальных глубин,
можно распевать в церквях, словно канты.
Ночной поток незрим, потаён.
Небом заполнена история сверх края.
Я мысленно повторяю имя твоё.
Никто не слышит. Потому и повторяю.
© 2016 Переводы Аркадия Шпильского
Сергей Жадан. Украинский поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Родился в 1974 г. в г. Старобельск Луганской области. Окончил Харьковский национальный педагогический университет имени Сковороды. Автор романов «Депеш мод», «Ворошиловград», «Месопотамия», поэтических cборников «Цитатник», «Эфиопия» и др. Литературные произведения Сергея Жадана получили многочисленные национальные и международные награды, были переведены на тринадцать языков, сделав автора одним из самых известных украинских писателей. В октябре 2015 г. за книгу «Месопотамия» награждён ежегодной премией «Ангелус», которая вручается лучшему автору из Центральной Европы.
Аркадий Шпильский. Ньютаун, шт. Пенсильвания, США. Родился в 1949 г. в Киеве. Окончил Киевский политехнический институт. Работал в научно-исследовательских центрах СССР и США (с 1992 г.). Пишет малую прозу, стихи и стихотворные переводы. Подборки переводов опубликованы в журналах и альманахах «Слово\Word», «Этажи», «Интерпоэзия», «Зеркало», «Связь времён», «Новый Свет», «Чайка», «Вестник Пушкинского Общества Америки» и «Страницы Миллбурнского Клуба».
