Преамбула от автора: Я не юрист и данная проблематика привлекла мое внимание в ходе моей исследовательской работы по изучению наследия французского позднесредневекового богослова Жана Жерсона (1363-1429) в 16 и 17 веках. Данная статья является небольшой частью главы о его влиянии в Англии, проявившемся в богословии, литературе, философии и особенно в оформлении новой юриспруденции. Я заранее приношу извинения за возможные погрешности,связанные с неопытностью в области правоведения, и буду рада поправкам, замечаниям и отзывам читателей, более сведущих в этой сфере.
Введение
В данной статье речь пойдет о влиянии средневекового французского мыслителя Жана Жерсона на распространение понятия эпикеи (греч. epieikeia или римское equitas) в Англии раннего нового времени. Презентация данной темы российскому читателю вдвойне затруднена тем обстоятельством, что ни имя Жерсона, ни слово эпикея ему не знакомы. Самый выдающийся богослов позднего средневековья, политик, советник королей, канцлер Сорбонны (с 1395 года), гарант Жанны д'Арк[1] и один из активных участников Констанского Собора (1414-1418), Жерсон постепенно занимает надлежащее ему место в истории. Я надеюсь, что и моя будущая книга поможет восстановить историческую справедливость и отдать должное этому сложному, противоречивому и бесконечно интересному персонажу. Его влияние на европейскую юриспруденцию, и особенно на распространение понятия эпикеи, в последнее время привлекло пристальное внимание юристов, оставаясь неизвестным более широкому кругу ученых медиевистов и вообще историков.
Понятие эпикея (еpieikeia) определяется Аристотелем в Никомаховой этике как «поправка к закону в том случае, когда закон не разрешает ситуацию в силу своей универсальности», а в Риторике как «правосудие, выходящее за рамки писаного закона»: «Эпикея (epieikeia) [существует], чтобы извинять слабости, свойственные человеку; чтобы соразмеряться не с буквой закона, а с намерением законодателя; чтобы рассматривать не столько деяние сколько [его] причину; не столько часть, сколько целое; и не то, каким человек предстает [перед судом] теперь, а то, каким он был всегда или большую часть времени.»[2] Понятие было широко известно и привлекало внимание философов и теологов разных стран Западной Европы в средние века, было развито Фомой Аквинским (1225-1274) и получило новый импульс в трудах Жерсона.
В российской юридической литературе слово эпикея, насколько я могу судить, никогда не употреблялось. Это вовсе не значит, однако, что российские ученые не обращали свое внимание на эту естественно-правовую концепцию.[3] Проблема состоит прежде всего в терминологии. В русском контексте обсуждение проблематики эпикеи наталкивается на сложность его передачи на русский язык.[4] Так, в российской юридической традиции аристотелевская эпикея переводится иногда как справедливость, иногда как добродетель, а иногда как «добро»:
Добро — это поправка к закону в том, в чем из-за его всеобщности имеется упущение. Вот развитие мысли Аристотеля: «Затруднение создает то, что хотя добро есть право, однако право не в силу закона, а в качестве исправления законного правосудия. Причина этого в том, что всякий закон [составлен] для общего [случая], но о некоторых вещах невозможно сказать верно в общем [виде].” Иначе говоря «добро» в правосудии состоит в правильном (разумном) применении закона к разнообразным жизненным случаям.[5]
Из приведенной цитаты видно, что «добро» и эпикея в данном контексте суть одно понятие. Однако, понятия справедливости и добра отягощены в русском сознании не только иудео-христианским или, другими словами, библейским религиозным багажом, но и национальным, как выражался Арон Яковлевич Гуревич, мифопоэтическим менталитетом, совершенно чуждыми мысли Аристотеля. Иначе говоря понятия добра и справедливости слишком общи и обширны для того, чтобы служить переводом для аристотелевского термина epieikeia. По этом причине в данном эссе я предпочитаю употреблять русскую транскрипцию греческого слова epieikeia как, на мой взгляд, наиболее подходящий выход из положения.
То, как следует понимать и применять эту (моральную, как считают одни, или правовую, как считают другие) категорию издавна является предметом споров. В российском контексте можно вспомнить «естественно-позитивистскую» теорию Р. Дворкина, с точки зрения которого «право не исчерпывается простой совокупностью действующих норм, но включает в себя также принципы, выражающие некоторые моральные требования (справедливости, честности и др.)» к которым обращаются судьи при разрешении юридических дел.[6]
Понятие эпикеи у Жерсона
Необходимо предварительно заметить, что позицию Жерсона по вопросу эпикеи нельзя считать оригинальной. Этого не утверждает ни один из исследователей истории права. Он и сам не считал ее таковой, основываясь, согласно традициям того времени, на признанных авторитетах Аристотеля и Фомы Аквинского.[7] Его уникальность состоит в другом. Он явился неутомимым популяризатором того, что он понимал под эпикеей, не только в области канонического права, но и, в той или иной форме, в других областях своей обширной деятельности, включая политику, церковное управление, светское право и даже исповедальную практику. Кроме его упорного желания доказать необходимость эпикеи и возродить ее повсеместную практику, подход Жерсона к эпикеи интересен по трем основным причинам. Первая заключается в его пристальном внимании к особым обстоятельствам, которые должны, по его мнению, приниматься во внимание судьями в каждом отдельном случае. Говоря словами самого богослова, «недостаточно понять что правда, а что нет … необходимо понять сопутствующие делу обстоятельства, которые изменчивы и не подходят ни под [существующее] знание, ни под доктрину».[8] Эта мысль присутствует во многих его работах, от монументальных трактатов Liber de vita spiritual animae, De non esucarnium apud carthusienses, De religionis perfection et moderation и Regulae morales до проповедей и писем. Понятие эпикеи как приложения универсальных законов к отдельно взятым частным случаям находит свое развитие в трактате De quatuor virtutibus cardinalibus, где Жерсон обсуждает концепцию эпикеи как подвида моральной справедливости, который он называет ‘прикладным правосудием’ (justitia interpretativa): «Эпикея (Epikeia или epiekya или aequitas) или прикладное правосудие является формой правосудия благодаря которой представитель закона склоняется к соблюдению законов в особом случае, в соответствии с разумением которое имеет или имел вероятность иметь после внимательного взвешивания всех обстоятельств».[9]
Вторая причина заключается в том, что Жерсон рассматривает эпикею как желательную нормативную практику, а не как исключение из нее.[10] Так, в трактате Regulae mandatorum он утверждал, что то, что «Философ (Аристотель) назвал эпикеей (epikeia), должно превалировать над строгостью закона».[11]Утверждая, что реформа церковного права должна непременно следовать «духу Аристотелевой доктрины правосудия, изложенной им в Этике»,[12] Жерсон пытался привести эту доктрину в соответствие с духовными требованиями христианского общества своего времени. Именно поэтому, в то время когда он порицал как слишком суровое наказание так и, наоборот, «безмозглое милосердие»[13] как крайности и пороки, он предпочитал, в соответствии с принципами христианской морали, умеренность суровости. Согласно еще одному его определению, «эпикея есть правосудие которое, после принятия во внимание всех относящихся к делу обстоятельств, умеряется мягкостью милосердия»: «est autem aequitas justitia pensatisomnibus circumstantiis particularibus, dulcore misericordiae temperate».[14] Его правовой трактат Diligitejustitiam, в котором он ходатайствует о сведении к минимуму применение смертной казни, является одним из примеров его подхода, который он в вернакулярных (нелатинских) своих сочинениях определял как «justicese doit faire par amer [aimer] bien»: «правосудие должно совершаться любя справедливо».[15]
В то же время, для Жерсона эпикея не просто милосердная уступка человеческой слабости, но именно справедливость, на которую имеет право рассчитывать каждый субъект церкви как христианин.[16]Считается, что такое понимание эпикеи у Жерсона ограничено каноническим правом и церковным правлением, и не распространяется на светское правосудие.[17] В это утверждение хотелось бы внести некоторую поправку. Дело в том, что на протяжении всей своей бурной жизни Жерсон не был только теоретиком и кабинетным богословом. Он откликался, был втянут или ввязывался сам буквально во все политические перипетии своего века, и, оставаясь прежде всего богословом, был также опытным и страстным политиком. В вопросе эпикеи он перешел к практическим шагам, пытаясь напрямую повлиять на королевскую власть. Он делал это не входя в философские и правовые рассуждения, утомительные и непонятные для непосвященных, то есть всех тех, кто не получил университетского образования, включая королевскую семью. Так, в 1391 году, будучи еще молодым человеком двадцати восьми лет, он предложил мысль об эпикеи как о правосудии, смягченном милосердием, королю Карлу VI в проповеди Adorabunt eum, где он убеждал его величество предпочесть сострадание к проступкам своих подданных суровым карам, которые только умножают раздор.[18] В начале 15ого века он настаивает на той же мысли в своих советах сыновьям Карла, изложенных в двух эпистолярных трактатах, посланных их наставникам. Первый, Claroeruditori, был написан между 1408 и 1410 годами по просьбе Жана д’Арсонваля ( Jean d’Arsonval † 1416), наставника рано умершего принца Людовика (1397-1415), старшего сына Карла VI. Второй трактат Eruntomnes docibiles, скорее всего написанный в 1417, был предназначен новому наставнику младшего сына короля, будущего Карла VII (1403-61), придворному врачу Жану Кадару (Jean Cadart † 1449).[19] В этих сочинениях Жерсон называет основными качествами королевского правосудия humanitas, clementia и humilitas, долженствующие помешать появлению жестоких, злоупотребляющих и насильственных (волюнтаристских) форм правления. Их этих примеров видно, что хотя формально понятие эпикеи было развито Жерсоном в области канонического права, у него уже есть зачатки и мотивация для начала применения эпикеи светскими властями, что и позволило использовать его мысль в новом контексте шестнадцатого века.
Третья причина, делающая вклад Жерсона в развитие понятие эпикеи заслуживающим внимания, это его пристальный интерес к индивидуальным особенностям людей, без понимания оторых правильное применение закона вряд ли может считаться выражением справедливости: к «[…] для имплементации эпикеи совершенно необходимо учитывать разнообразную и множественную человеческую природу» - считал богослов.[20] Тема индивидуальных особенностей и изменчивости человеческой натуры также является у Жерсона одной из ведущих и проходит через многие его труды, как латинские, так и вернакулярные (французские): «[Даже один и тот же] человек не следует постоянно одному и тому же типу мышления, но реагирует по-разному в соответствии со своим характером, местом, временем, божией благодатью, а также образованием или знанием, которые имеет».[21] Соответственно, для свершения справедливого правосудия одного писанного закона недостаточно, необходима гибкость подхода и внимательное изучение сопутствующих обстоятельств.
Эпикея в Англии 16-го века
Все три аспекта, привнесенные Жерсоном в классическое понятие эпикеи, окажутся в центре общественного внимания Англии сто лет спустя после его смерти, в эпоху, когда все возраставшая консолидация власти в руках абсолютного монарха привела к необходимости пересмотра традиционной юридической практики. Это внимание особенно усилилось во время ‘битвы книг,’ произошедшей между 1528 и 1533 годами, между двумя ее самыми знаменитыми английскими юристами, Томасом Мором (1478-1535) и Кристофером Сан Жерменом (Christopher de Saint Germain or German, (1460–1540). Оба автора основывают свои аргументы на авторитете Жерсона, беспрестанно ссылаясь на него в своей полемике.
Томас Мор станет первым, кто взял на вооружение понятие эпикеи как веления совести, долженствующего обусловливать применение общего закона. Во время своего недолгого (Октябрь 1529-Май 1532), но исключительного по важности канцлерства, он также создал прецедент и заложил основу традиции применения эпикеи светской властью:
Несмотря на тот факт, что его взгляд на применение эпикеи к общему закону не был принят сразу, Томас Мор был пророком в юриспруденции. Он осознал, что общий закон позволял и даже требовал […] некой 'свободной конструкции,' если хотите, нужной для того, чтобы время от времени иметь возможность распознать справедливое и разумное намерение общего закона в отдельно взятом случае.[22]
Таким образом, Мор развил то, что уже присутствовало в юридических рассуждениях Жерсона, труды которого он изучал всю жизнь.[23] Канцлер-новатор, он перевел концепцию эпикеи из области церковного в область общего права, введя ее в юридическую практику. Мор строил новые отношения между общим правом и принципом эпикеи на юридическом наследии Жерсона. Он понял, что в некоторых случаях общее право стало недостаточно для справедливого применения закона и воспринял желание Жерсона ограничить жестокие и неверные приговоры, блокируя вердикты судей, когда это было необходимо. Эпикея была необходима еще и потому, что общее право, каким оно существовало до сих пор, больше не соответствовало усложнившимся и изменившимся условиям английского общества 16ого века. Мор установил практику, при которой, в случае несостоятельности общего права, ответчики могли обратиться прямо к королевскому канцлеру, таким образом создавая дополнительную возможность пересмотра дела и установления справедливого приговора. К сожалению, значение Томаса Мора, как первого судьи активно проводившего в жизнь принцип эпикеи, осталось непризнанным в силу исторических обстоятельств, благоволивших его сопернику и победителю в 'битве книг,' Кристоферу Сан Жермену.[24] Последний вошел в историю как основатель нового юридического порядка в Англии благодаря своему труду Доктор и Студент (Doctor andStudent), в котором он аргументировал целесообразность эпикеи на основе ее давнего существования в каноническом праве и богословии и, в особенности, в трудах Жерсона.[25] В то время как Томас Мор пытался убедить судей уравновесить жесткость их процессуальной практики гибкостью эпикеи,
Сан Жермен, следуя его примеру, убеждал читателей в теоретических достоинствах принципа эпикеи.[26]
Было бы, тем не менее, неверным утверждать, что вклад Сен Жермена в развитие понятия эпикеи был чисто теоретическим. В 1531 году он участвовал в написании парламентских законов, которые отразили взгляды, выраженные им в Докторе и Студенте. И все-таки именно беспрецедентная популярность Доктора и Студента, переизданного бесчисленное количество раз в течение последующего столетия, обеспечила Сан Жермену его место в истории юриспруденции. Учитывая, что абсолютное большинство исследователей считают влияние Жерсона на Сен Жермена значительным во всем, что касается английского права и законодательства,[27] длительная популярность Доктора и Студента также обеспечила долгую жизнь юридическому наследию французского богослова в Англии. Так, Зофия Регер (Rueger) полагает, что «если считать, что английские законники учились у Сан Жермена, то сам он учился у Жерсона».[28] Например, данное Сан Жерменом определение эпикеи почти дословно повторяет определение французского богослова: «Эпикея ¾это правосудие, которое принимает во внимание особые обстоятельства дела и которое также умеряется мягкостью милосердия».[29] Жерсоновская интерпретация Аристотелевой теории эпикеи, развитая им в De non esu carnium apud carthusienses и Regulae morales, также легла в основу главы What isEquytie в Докторе и Студенте Сан Жермена.
Хотя историки права сходятся в вопросе глубокой зависимости Сан Жермена от Жерсона в том, что касается понятия эпикеи, их мнения расходятся касательно степени этой зависимости и возможной манипуляции мыслью Жерсона английским адвокатом. Регер (Rueger) считает, что степень этой зависимости высока, так как Сан Жермен цитирует Regulae morales[30] и De non esu carnium apud carthusienses практически дословно.[31] Джон Ги (John Guy) наоборот, полагает, что Сан Жермен только прикрывается авторитетом Жерсона, в то время как его собственная позиция не совпадает на самом деле с позицией Жерсона.[32] И то, и другое верно до определенной степени. Сан Жермен действительно цитирует Жерсона, выказывая близкое знакомство с текстами последнего. В то же время, как это практически всегда случается с посмертным влиянием, Сан Жермен использует мысль средневекового мастера в новых целях и сообразно новым обстоятельствам. Не входя в юридические детали дела, можно с уверенностью утверждать, что хитроумный англичанин смог найти у Жерсона то, что ему было нужно и использовать найденное с пользой для себя. Благодаря его политическому чутью, его позиция идеально совпала с историческим моментом и вкусом короля. Поэтому, даже если он не был лично особенно заинтересован в повышении справедливости выносимых приговоров с применением эпикеи, его ассимиляция правового наследия Жерсона послужила каналом для дальнейшего влияния французского теолога в Англии, где «строго средневековое понимание эпикеи просуществовало гораздо дольше, чем где бы то ни было в Европе».[33]
Заключение:
В современном мире разговор о понятии эпикеи далеко не закончен, особенно в англо-саксонском юридическом пространстве. Проблема, поднятая Жерсоном, Мором и Сан Жерменом не утеряла своего значения. Наоборот, с течением времени она стала более насущной. Эрик Занд (Eric Zahnd), действующий адвокат штата Миссури, в своей защите эпикеи, отмечает, что «применение эпикеи в англо-американкой традиции права оперирует в основном в целях заполнения пустот, оставленных писаным законом».[34] В то же время, неуловимость понятия эпикеи, трудность ее четкого определения уже у Аристотеля и ее длинная история в западной юриспруденции, делает ее обсуждение и применение проблематичным. Так, согласно справке, данной юридическим факультетом Колумбийского университета, понятие это составляет прецедент не будучи, тем не менее, полноценным правовым концептом. Вильям Бейдер (William Bader) указывает, что в случае Соединенных Штатов Америки движение «нуля терпимости» (zero tolerance) в области уголовного права прекрасно иллюстрирует современную форму жесткого подхода к закону (legal rigorism) и игнорирование или даже откровенный отказ от всякой формы эпикеи.[35] Последняя тенденция становится особенно очевидной, если ее сравнить с более гибкой и сбалансированной конструкцией закона, предложенной Томасом Мором[36] и даже самим Жерсоном. Это подтверждает важность изучения многоликого наследия до недавнего времени относительно мало изучаемого средневекового богослова. Размышления по поводу вклада Жерсона в развитие понятия эпикеи также должныпозволить углубить наше понимание и оценку богословских (или, как выражается официальная справка Колумбийского университета, метафизических) основ, во многих случаях прочно забытых, лежащих в фундаменте современных законодательств и юридических практик.
Примечания
[1] Еще при жизни Жерсон обладал признанным авторитетом ведущего богослова не только Франции, но и Европы. В 1426 году еще некоронованный Карл VII запросил его мнение по поводу Жанны Д'Арк, подозреваемой в безумии или нечестивости (из-за ношения мужской одежды). В своем ответе Жерсон поддержал Орлеанскую деву и предложил себя гарантом ее невиновности.
[2] Аристотель, Никомахова этика, книга 5, глава 10, и Реторика, книга первая, главы 13 и 15. Перевод мой.
[3] Верховодов Е. В., Романовская В. Б., “Аристотель о добродетели, правосудии и совести в контексте идеи естественного права,” Теория государства и права, http://www.eurasialegal.info/index.php?option=com_content&view=article&id=4702:2015-08-18-05-57-38&catid=169:2012-12-18-05-07-48&Itemid=42: “Отметим, что в советский период российской истории проблематика естественного права не выступала в качестве предмета специальных научных исследований. Доминирующая в советской юриспруденции концепция приоритета государства над обществом, личностью делала невозможной объективную оценку социально-политических идей и воззрений идеологов естественного права.”
[4] Сложность перевода этого понятия, трудноопределимого уже у Аристотеля, не является редкостью. Так, сам основатель современного права Томас Хобс (Hobbes) переводил аристотелевское epieikeia иногда как справедливость (equity), а иногда как мягкость (lenity). См. Thomas Hobbes, Thucydides, Richard Schlatter, ed., 1975, 1.76.4, 71 и 3.40.2, 198 соответственно.
[5] Верховодов и Романовская, «Аристотель о добродетели, правосудии и совести в контексте идеи естественного права.»
[6] Верховодов и Романовская, «Аристотель о добродетели.»
[7] Сравнительный анализ эпикеи у Аристотеля и Жерсона является отдельной сложной темой, которая выходит за пределы данной статьи.
[8] Jean Gerson, The Consolation of Theology, trans. Clyde Miller, Norwalk, 1998, 263.
[9] Palémon Glorieux (ed.) Œuvres complètes de Jean Gerson, 11 vols., Paris: Desclée, 1960-73, De quatuor virtutibus, 9:152: « Epikeia seu epiekya vel aequitas vel justitia interpretativa, est justitia qua quis inclinatur obedire legibus, respiciendo ad intellectum quem habebat vel verisimiliter habuisset legislator in particulari hoc casu, circumstantiis omnibus hinc inde ponderatis. »
[10] Rueger, «Gerson’s Concept of Equity», 15.
[11] Gerson, Regulae mandatorum, Glorieux 9: 95: «Aequitas quam nominat Philosophus epikeiam, praeponderat juris rigori».
[12] Rueger, «Gerson’s Concept of Equity, » 6.
[13] Gerson, De quatuor virtutibus, Glorieux 9:152: «Severitas vel austeritas vel rigor judicii, spectat ad hoc vitium per excessum. Stulta misericordia vel nimius dulcor, spectat ad hoc vitium per remissum»; Gerson, Diligite iustitiam, Glorieux 7: 603: «En sa justice fera justice sans exceder en trop grande rigidite, ou decouler en trop grande langueur; sera fourme, sans fourvoier ca et la, a dextre ou a senestre».
[14] Gerson, Regulae morales, Glorieux, 9: 95-96, cited in John Guy, «Law, Equity and Conscience in Henrician Juristic Thought,» in Alistair Fox and John Guy (ed.) Reassessing the Henrician Age, Oxford University Press, 1986, 179-198, 183-184.
[15] Gerson, Diligite iustitiam, Glorieux 7: 611-12. See also Requête pour les condamnés à mort (opus 323), Glorieux, 7:1:341: «Dieu ne veult pas que tous maulx soient punis en ce monde car aultrement il n’auroit que juger en l’aultre». The Requête is mainly a plea for granting confession to the comdemned before their execution.
[16] Andrew Majeske, Equity in English Renaissance Literature: Thomas More and Edmund Spenser, Routledge, 2014, 22.
[17] Rueger, «Gerson’s Concept of Equity,» 9-16.
[18] Gerson, Adorabunt eum (opus 342), Glorieux 7: 519-38.
[19] Эти письма изданы под номерами 42 и 86 в уже указанном собрании Œuvres complètes de Jean Gerson, во втором томе, страницы 203-215 и 335-38 соответственно. В этом издании Глорье (Glorieux) указывает даты 1417 и 1429, которые считаются неверными. Даты, установленные Антуаном Тома (Antoine Thomas) в книге Жан Жерсон и воспитание дофинов (Jean Gerson etl’éducation des dauphins, Paris: Droz, 1930) установил даты, считающиеся верными, и которые преведены мной в тексте. Для более детальной информации касательно этих двух писем см. Maria Luisa Picascia, «Messaggi al precettore del Delfino: Tractatus eInstructiones di Jean Gerson», Mélanges de l’Ecole française de Rome: Moyen âge - Temps modernes, 99 (1987), 235-60, 235-36.
[20] Gerson, Conversi estis, Glorieux, 5: 175, translated by Rueger, «Gerson’s Concept of Equity», 9.
[21] Brian P. McGuire, ed. and trans, Jean Gerson Early Works, New York, Paulist Press, 1998, The Mountain of Contemplation, 113.
[22] William D. Bader, «Saint Thomas More: Equity and the Common Law Method», Duquesne Law Review, vol. 52, 2, 2014: 433-438, 436.
[23] Влияние Жерсона на Мора было огромным. Французский богослов был его любимым духовным авторитетом с трудами которого англичанин не расставался даже во время своего заключения в тюрьме Тауэр. Это влияние, до сих пор не ставшее объектом изучения, освещается в моей будущей книге о духовном наследии Жерсона, The Role of Late Medieval Authority in EarlyModern Religious Polemics: The Case of Jean Gerson (название предварительное)
[24] Взгляды Сен Жермена на абсолютную власть монарха и его приверженность протестантинству пришлись по вкусу Генриху VIII в то время как упорное католичество Томаса Мора стали основной помехой в его плана консолидации власти и провозглашения себя главой новой, англикаской церкви. 17 апреля 1534 Томас Мор был арестован. 6 июля 1535 Томас Мор был казнен.
[25] Steven W. de Vine, «The Concept of Epieikeia in the Chancellor of England’s Enforcement of the Feoffment to Uses Before 1535», University of British Columbia Law Review 323 (1987): 323-350, 337.
[26] Lorna Hutson, The Usurer’s Daughter: Male Friendship and Fictions of Women in 16th Century England, Routledge, 2002, 145-146.
[27] Joseph Burney Trapp, Introduction to Complete Works of Thomas More, New Heaven, Yale University Press, 1979, том 9, введение, xlvi & xlvii.
[28] Zofia Rueger, «Gerson, the Conciliar Movement and the Right of Resistance (1642-1644)», Journal of the History of Ideas, Vol. 25, No. 4 (Oct. - Dec., 1964): 467-486, 478.
[29] Christopher St. German, Doctor and Student, http://lonang.com/library/reference/stgermain-doctor-and-student/sgm-116/
Dialogue I, chapter xvi: «Equity is a right wiseness that considereth all the particular circumstances of the deed, the which also is tempered with the sweetness of mercy».
[30] Rueger, «Gerson’s Concept of Equity», 16.
[31] Rueger, «Gerson’s Concept of Equity», 17.
[32] John Guy, «Law, Equity and Conscience in Henrician Juristic Thought», 184.
[33] William Holdsworth, Some Makers of English Law, Cambridge, 1938, 95, and A History of English Law, London, 1903-72, IV, 279.
[34] Zahnd, «The Application of Universal Laws to Particular Cases», 264.
[35] William D. Bader, «Saint Thomas More: Equity and the Common Law Method», Duquesne Law Review, vol. 52, 2, 2014: 433-438, 437.
[36] Bader, «Saint Thomas More», 437.
Оригинал: http://7iskusstv.com/2017/Nomer3/Matusevich1.php
