Первые комья земли гулко ударились о крышку гроба. Роналд передал лопату кому-то, стоявшему рядом, и отошёл в сторону. Пытаясь унять сердцебиение, он сунул руку под пиджак. Рубашка была мокрой от пота. Необычная для ноября жара...
– Держитесь, держитесь, дорогой друг. – К нему незаметно подошёл пастор церкви, в которой они состояли прихожанами много лет, положил руку на плечо. – Я знаю, как вам тяжело, но что делать?.. Ищите утешение в том, что прожили вдвоём необыкновенно счастливую жизнь. Да, редкая супружеская пара в наше время. Миссис Барнс мне много рассказывала.
С кладбища домой возвращались на машине Роналда, но за рулём сидела Алиса, он рядом. Время от времени обменивались короткими фразами. Алиса тревожилась:
– Уже четверть второго. Гости начнут собираться в два, а у меня ещё ничего не готово.
Он не ответил – думал о том, как Саманта отнеслась бы к приёму гостей после похорон. Кажется, они ни разу не говорили об этом обычае, о поминках, во всяком случае, он не мог припомнить. Как бы она отнеслась, что бы сказала?
– Я пригласила Линду и Камиллу. Они хорошо знали маму, очень уважали. Ты их должен помнить, мы вместе в школе учились. Ты не против?
– Конечно, не против.
– Вот и хорошо. Заодно мне помогут.
Линда и Камилла появились без двадцати два. Первым делом обе подошли к Роналду с соболезнованиями.
– Я всегда ею восхищалась, – сказала Линда, круглолицая блондинка с быстрыми движениями. – Миссис Барнс была для меня идеалом женщины. Настоящая леди.
Её подруга, Камилла, темноволосая, сероглазая поцеловала Роналда в щеку:
– Очень, очень сожалею. Чудесная была женщина... В глазах у неё стояли слёзы.
Сразу после двух стали прибывать гости: соседи, сослуживцы, подруги и знакомые Саманты по церкви и урокам йоги... В большинстве своём, женщины. Они появлялись в гостиной, выпивали бокал вина, съедали кусочек сыра или пирожное, подходили к Роналду, выражали соболезнование и уходили, пробыв ровно столько, сколько предписывало приличие. И всё же продолжалось это довольно долго. Всё это время Роналд сидел в кресле, в углу гостиной, и о чём-то напряжённо думал. Когда подходили женщины, он вставал, рассеянно выслушивал слова утешения, коротко благодарил и снова опускался в кресло. С мужчинами разговаривал сидя.
Поток гостей постепенно иссяк, и Алиса принялась убирать комнату и мыть посуду. Ей помогали Линда и Камилла.
– Спасибо вам, девочки, – повторяла Алиса растроганно. И перед самым их уходом:
– Мне завтра надо домой, у меня дети оставлены на посторонних людей. Прошу вас, девочки, хоть изредка заглядывайте к папе. Он такой одинокий, такой беспомощный...
С отъездом дочери для Роналда начался новый этап жизни, имя которому – одиночество. Днём он старался себя чем-то занять, какими-нибудь домашними делами. Попытался перебирать домашний архив, но не смог: каждое событие его жизни, буквально каждый шаг был связан с Самантой, и всякое упоминание о ней больно отзывалось в глубине души. Они сошлись, будучи совсем юнцами, на втором курсе колледжа, неразлучны были следующие три года, и поженились сразу по окончании. Отец Саманты, видный человек в мире бизнеса, пристроил зятя на хорошую должность в солидной корпорации, где Роналд уверенно продвигался по служебной лестнице и довольно быстро забрался в верхние слои корпоративной иерархии. Во всё время их супружества они жили в достатке, не шикарно, а именно в достатке, и в пятьдесят пять лет Роналд Барнс вышел на пенсию, убедившись, что сбережения плюс пенсия гарантируют им поддержание их привычного жизненного уровня до конца дней.
Саманта никогда не работала. Алису она родила вскоре после окончания колледжа, и второй раз забеременеть не смогла. Когда Алиса подросла и пошла в школу, Саманта активно включилась в благотворительную деятельность при церкви, о чём пространно рассказывали на похоронах пастор и какая-то сухопарая дама в очках. Другим её увлечением стал фитнес или, говоря по старинке, физкультура – йога, водная гимнастика, пилатис и всякое такое. Благодаря чему она и после шестидесяти оставалась в хорошей физической форме.
Но, странное дело, рассматривать её фотографии он не мог – это ранило особенно чувствительно. А ещё хуже было ночью. Во сне его преследовали гулкие удары комьев земли о крышку гроба. Он просыпался, хватался за грудь и сознавал, что это стук его сердца. Ещё ему снился один и тот же сон: Саманта умирает у него на руках, он хочет вызвать скорую помощь, но не может вспомнить номер телефона. Он с трудом стряхивал с себя сон, садился в кровати и долго смотрел на пустую не смятую подушку слева от себя...
На самом деле то, что принято называть домашними делами – приготовление еды, стирка, уборка, чистка ковров – обременяли его не слишком. На завтрак он жарил яйца, на ланч или обед заходил в закусочную или ресторан, рубашки относил в химчистку, бельё и полотенца стирал сам в стиральной машине, а полы и мебель чистила перуанка по имени Кармен, которая приходила раз в неделю. (Когда впервые Саманта привела её в дом, он из вежливости спросил: «Кармен? Как в опере Бизе?» Но славная наследница инков не знала, кто такой Бизе, да и что такое опера представляла себе смутно. Впрочем, это не мешало ей аккуратно убирать в доме).
И потому когда к нему заходили «девочки», Линда и Камилла, вместе или порознь, делать им практически было нечего; он усаживал их в гостиной, угощал кофе с миндальным печеньем, и слушал их рассказы о школьных годах и о том, за кого вышли замуж подруги детства. «Девочки» чувствовали малую практическую пользу своих визитов. Со временем Линда вовсе перестала приходить. Линда, но не Камилла.
Она приходила довольно часто, раза два в неделю. И всегда говорила, что забежала на минуточку, посмотреть, как он тут. Они садились друг против друга, он в кресло, она на диван, пили кофе и разговаривали. На самом деле, говорила в основном она: про школу, где она преподавала английский язык и литературу, про своих учеников, про современных американских писателей. А он молчал и исподтишка разглядывал её. Как это получается, думал он, что в молодости мы этого не замечаем? То есть конечно мы видим разницу между красивой и некрасивой женщиной, но вот женскую красоту вообще – эти тонкие пальцы с розовыми ногтями, подрагивающие ресницы, мягкое закругление подбородка, опущенные, словно ищущие защиты плечи, высокую, настороженную шею... Женская красота, самое совершенное творение... кого? Природы? Как можно представить, что безмозглая природа, слепо тыкаясь в разные стороны, сотворила такое совершенство?
– Упс! половина пятого. Я засиделась, а мне ещё сочинения проверять. – Она стремительно поднималась, и уже направляясь к выходу: – Спасибо за кофе. На будущей неделе очень занята, но постараюсь забежать. Ненадолго.
Возле входа они прощались. Он ощущал неловкость: ему хотелось обнять её – без каких-либо далеко идущих намерений, просто по-приятельски, как это принято при прощании. Но он не мог решиться, робел. Да, пожилой мужчина робел, как юноша. Собственно говоря, причём тут возраст? Его опыт общения с женщинами совсем не соответствовал возрасту. Он просто не знал, как вести себя в такой ситуации...
Давным-давно, тогда, с Самантой, это получилось как-то само собой. Им было по девятнадцать. Его опыт интимной жизни на тот момент заключался в неуклюжих попытках «делать любовь» с девочками одноклассницами на скамейке в парке или на чердаке родительского дома. Первые годы их брачной жизни были наполнены бурными страстями изголодавшихся юнцов. Но по прошествии некоторого времени страсти поутихли, наступила пора стабильных семейных отношений. Ажиотаж утих, но брак тем не менее оставался прочным, – он держался на взаимной привязанности, любви к дочке и вере в семейные ценности, усвоенные в детстве.
Нельзя сказать, что Роналд не замечал (особенно в среднем возрасте) привлекательности других женщин, не испытывал обычных мужских искушений. Но строгая протестантская мораль не допускала никаких компромиссов в этом вопросе. Запрещено – и всё...
И вот теперь, в пожилом возрасте, он стал думать о том, на что старался закрывать глаза всю жизнь. Если не прятаться от этих мыслей, то... Чем измеряется жизненный успех всякого мужчины? Вот он преуспевает, богатеет, успешно продвигается наверх, становится влиятельным, даже знаменитым. И вокруг него всё больше женщин, красивых, молодых, – молодая жена, красавица любовница... Что стоит без них жизненный успех? Так не это ли и есть критерий жизненного успеха всякого мужчины? А может – и цель?
Но если с этим согласиться, то что такое его жизнь как не полный провал?..
...Проблема прощания у входа разрешилась самым простым образом: Камилла обняла его и поцеловала долгим поцелуем в губы. Он прижал её к себе и стал покрывать поцелуями её щеки, глаза, подбородок...
– Не сейчас, не сейчас, – прошептала она, – Я должна бежать. У меня урок через полчаса. Я приду... вечером приду. Обязательно...
И она пришла. И осталась до утра. И на следующий вечер опять. И потом опять... и опять...
***
...– Это ты? Наконец-то! Я уже несколько дней пытаюсь дозвониться. Днём звоню, вечером, даже ночью – никак не застану. Где ты пропадаешь?
– Да занята всё. Вот уроков прибавили...
– У тебя что – уроки по ночам?
– Нет, конечно. Но знаешь... всякие другие дела. Занята, в общем.
– Занята. Понимаю. И, кажется, знаю, чем...
Они обе замолчали. По прерывистому дыханию в трубке Камилла понимала, что Алиса взволнована.
– Значит, это правда, – проговорила Алиса. – Скажи – правда? Ну, признайся!
– Да, правда, – нехотя подтвердила Камилла. – Линда, я догадываюсь, уже протрепалась.
Долгая напряжённая пауза.
– Я тебя не стыжу, ни в чём не обвиняю, – заговорила Алиса взвинченным тоном, – я просто не могу понять, зачем это тебе нужно? Объясни мне – зачем? Не собралась же ты за него замуж? Может, ты хочешь стать моей мамочкой, а? – Она саркастически захохотала. – Ну, что ты молчишь... мамуля?
– Мне есть, что сказать. Только поймёшь ли ты?
– Попробуй, скажи. Может и пойму. Уж не настолько я глупей тебя.
Камилла глубоко вздохнула:
– Дело в том... Я его люблю. Ну, он старше меня, и что? Такого отношения к себе я не встречала никогда. Эти молодые мужчины, наши сверстники... они просто понятия не имеют, как нужно относиться к женщине! Стивен, мой бывший муж, например... Да ты сама знаешь, я тысячу раз рассказывала...
Когда она впервые сказала Роналду, что любит его, как никого в жизни не любила, он смутился и растерялся: он не мог ей ответить тем же – перед его глазами стоял образ покойной жены. Но потом он начал сознавать... Нет-нет, он по-прежнему считал свой брак с Самантой счастливым: они прожили в согласии много лет, родили и воспитали хорошую дочь, их семья всегда пользовалась уважением. Когда они поженились, Саманта была так молода! Но почему же он не замечал тогда всего вот этого – подрагивающих ресничек, мягких ладоней, розовых ступней, ямочек над ключицами?.. Ведь он любил Саманту, да, любил, несомненно любил. Но...
Просто удивительно, какие разные чувства обозначаются одним и тем же словом «любовь», думал Роналд, ожидая в вечерний час появления Камиллы. Наверное наш язык очень скуден, он может только приблизительно, как-то обобщённо обозначать чувства, которые гораздо сложнее и разнообразнее слов. Как непохожи чувства, которые он испытывал к Саманте даже в годы их молодости, на отношение к Камилле! Тогда, давно, что он понимал? Разве мог он, молодой щенок, по-настоящему ценить женщину? И теперь, когда он смотрел в эти серые газа, словно очерченные тёмным по краю радужной оболочки, или на эти губы – верхняя чуть нависает над нижней – он испытывал новые, незнакомые чувства.
Иногда (довольно часто) она оставалась у него на ночь, но утром всегда уезжала. О переселении к нему речи не было. Она уезжала, а он целый день думал о ней. О ней и о Саманте, и думы эти были трудными: его мучила совесть. Конечно, он как вдовец был свободным мужчиной, но вот так сразу... не успели затихнуть удары земли о крышку гроба... Разве верность, которую он соблюдал всю жизнь, не должна относиться и к памяти покойной?
Алиса, его дочка, считала, видимо, что должна. Она не говорила об этом прямо, но он чувствовал, как с некоторых пор резко изменилось её отношение к нему. Звонить она стала гораздо реже, говорила с ним необычно сухо, коротко: как здоровье? не нужно ли чего? И всё! Никаких этих ласковых слов, никаких там «папуля», «миленький», «целую» и всякого подобного, что водилось издавна у них в семье. О приезде к нему в гости даже разговор не заходил. Причина такой перемены была для него очевидна.
Его дни проходили в ожидании вечера. Камилла появлялась обычно после шести. К её приходу он заказывал обед из ресторана с доставкой на дом. Их еда прерывалась страстными объятиями, иногда они бросали обед посередине и придавались любви прямо здесь же, в столовой, не добежав до спальни. И опять же, слово это – любовь – означало в данном случае нечто совсем необычное, неизведанное...
Конечно, он знал, что такое бывает, он слышал об этом, читал, видел на экране. Но это всё было, считал он, скорей всего, художественное преувеличение. Иногда друзья-знакомые за стаканом виски рассказывали что-то подобное, но опять-таки – разве можно принимать всерьез эти полупьяные «мужские разговоры?» А тут оказалось, что всё это на самом деле, а не только в эротических снах...
Он думал о предстоящем свидании целыми днями. Чтобы скоротать время, бродил по дому, заходя в разные комнаты. Иногда в спальне останавливался перед зеркалом, с опаской разглядывая своё отражение. Он смотрел на себя глазами Камиллы. Высокий, сухощавый человек, ещё не старик, но определённо пожилой, лицо без глубоких морщин, но и не гладкое, волосы темные с проседью, – она называла это «соль и перец» и утверждала, что это красиво. И вообще, говорила она, мужчина с годами хорошеет. Не каждый, но некоторые... Она часто и с непонятным энтузиазмом говорила о его мужских достоинствах, словно бросая кому-то вызов, словно споря с кем-то. Энтузиазм её порой казался каким-то преувеличенным. Смесь соли и перца действительно выглядит красиво?
Ничто не предвещало разрыва, конца их связи. Не было никаких признаков охлаждения, отстранения, пресыщения. Просто однажды во время их очередного свидания она сказала:
– У меня новость. Я уезжаю.
Он не понял:
– Надолго?
Она замялась:
– Надеюсь, навсегда. Конечно, никто не знает, что может произойти...
Как обычно, они сидели за обедом в его доме, в столовой. Еда была из китайского ресторана. Он накладывал в тарелку жареного цыпленка с орехами и так и замер с поднятой ложкой.
– Поверь, мне трудно далось это решение. Мне так не хочется расставаться с тобой, но... Мне уже тридцать три, и если я хочу нормальную семью с детьми... а я хочу это больше всего...
Она вытерла лицо бумажной салфеткой.
– Я не живу со Стивеном уже год, но юридически мы не разведены. Он очень зовёт меня назад. Говорит, всё понял, осознал, бросил пить, бабничать, стал другим человеком. Его на хорошую работу взяли – это в Калифорнии, в Силиконовой долине. Он ведь специалист отличный, если за ум возьмётся. Попробую ему поверить. Мы ровесники, так что у нас достаточно времени, чтобы вырастить детей. Прости меня, прости...
Неожиданно она заплакала в голос.
В конце следующего дня Роналд позвонил дочке. Минуту-две они говорили о здоровье и погоде, в конце концов, он не выдержал:
– Ты знаешь, Камилла уезжает в Калифорнию? К Стивену, мужу. Насовсем.
– Да, уже слышала. Ну что сказать? Ты должен был знать, что этим кончится. Молодость принадлежит молодости.
В её голосе Роналду послышалось торжество. Или даже злорадство.
– Но это было не просто так... Она говорила, что любит меня, что такого отношения она никогда в жизни не видела. Что соль и перец – красиво...
Алиса перебила:
– Я считаю, ты проявил слабость. Ты оскорбил память мамы. Я не могла в это поверить: ты ведь был превосходным мужем, образцовым семьянином. Я гордилась своей семьей. Со своим мужем я жить не смогла отчасти потому, что передо мной всегда был идеал, которому он не соответствовал. И вдруг... Что в ней такого, кроме молодости? Она совершенное ничто в сравнении с мамой. Как ты мог?..
От обиды у него перехватило горло, но он сделал усилие:
– Слушай, ты не права, – сказал он как можно спокойнее. – Но это не та тема, которую можно обсуждать по телефону. Приезжай ко мне хотя бы на пару дней, давай спокойно посидим, поговорим.
Она посопела в трубку и с неохотой сказала:
– Не знаю, мне детей не с кем оставить.
– Прошлый раз ты нашла кого-то.
– Не знаю... Попытаюсь кого-нибудь найти. Позвоню тебе через день-два.
Но она не позвонила ни через день, ни через два. Через наделю он сам позвонил ей.
– Ну, нашла с кем детей оставить?
– Нет, все отказались, никто не может.
– Ты прости, но мне кажется, ты не очень и старалась.
Она ничего не ответила, только вздохнула.
– В чём дело? Чего ты молчишь?
Она заговорила с неожиданным жаром:
– Как ты мог так уронить себя? В моих глазах ты стал другим человеком. Как ты мог?
– Как я должен понять твои слова? Ты не хочешь больше общаться со мной?
Она всхлипнула и еле слышно проговорила:
– Не знаю... мне так тяжело. Как будто мама умерла еще раз...
Оригинал: http://7iskusstv.com/2017/Nomer3/Matlin1.php
