***
Пока живу, мне надо быть живой.
А умереть потом еще успею.
Ты все не спишь, мой северный герой?
Я подружусь с бессонницей твоею.
Мы будем вместе с ней стеречь твой сон.
Ты в нем увидишь море, лес и горы.
Закат обнимет нежно небосклон...
А утром распахну окно, раскрою шторы...
Исчезнет ночь. Бессонница за нею.
А я останусь, жизнь моя, с тобой —
Я умереть потом еще успею...
Но раз живу — мне надо быть живой.
***
Наполнена томительной тоской,
Слегка нелепой, в чем-то беспричинной,
Стараюсь вид иметь отменно чинный
И нервно тереблю платок рукой.
Мне надо думать о промышленных делах,
Решать вопросы практики насущной,
А душу мучит мысль о присносущем…
Да так, что с болью рву платок в руках.
Скорей заполнить все пространство суетой,
Пусть говор жизни повсеместно раздается.
Но все равно, печаль, я знаю, подкрадется
И до руки моей дотронется рукой.
****
Просто жить. Не замысливать много,
Мятежи оставляя другой —
Той, что тешится этой игрой
И из зеркала смотрит с порога.
Ей ведь даже не снится покой,
До гармонии ей не добраться,
Ей судьба — бесконечно сражаться
С сонмом призраков над головой…
Той, что в пламени вечном гореть и
Вечно чувствовать ужас столетий.
Той, что только считается мной.
***
это как перспективы, от которых
ужасно больно и о которых нельзя не думать.
это как пятна на цветных шторах —
не отстираешь — плюнуть.
и — радоваться. радоваться завещано
на земле, где каждое дыхание
да восхвалит Господа.
и я неровной робкой поступью
иду радоваться с тобой и к тебе.
АПОЛОГИЯ СТРЕКОЗЫ
Похудевшая, не встану —
Вспрыгну на весы.
Я сегодня буду петь.
Петь апологию стрекозы.
Вам всем, муравьем восхищенным,
Муравейникам, муравьихам.
Не надо ропота. Тихо.
Послушайте. Петь!
Как она пела
Летом.
И не впустую —
Она славила Бога.
Сидя на коленях у Его порога.
А потом,
Мучимая невыносимой радостью бытия,
Летала и звенела.
И я
Завсегда оправдаю ее пенье.
Нетерпенье
К пенью
В крови муравьев.
Они не терпят
Беспорядочных слов,
Не терпят беспорядок и шум,
Им лучше даже лапшу,
Главное — в положенный срок
И в готовом виде.
Но время рассудит, и мы увидим,
Куда умчится его поток.
Прочтем адрес на пустом конверте.
Будь хоть муравей-размуравей,
Все ж — смертен.
Нет, не по мне сразу к тризне
И небытию
Стремиться.
Я ведь не про хаос темный пою —
Про радость жизни.
Раз всякое дыхание да славит —
И стрекоза права,
И она не лукавит.
***
Бессонница. Гомер. Тугие паруса…
Томит бессонница. Но нет Гомера.
Гомера нет. Но есть любовь.
Не как мечта или химера —
Глаза в глаза. Совсем не в бровь.
Подходит море к изголовью.
Спасаться поздно — подошло.
Так вот, ахейцы, что любовью
Вы звали, что вас вдаль несло.
Да что там — вас! Богов, Гомера
И смертных, коим несть числа.
Без логики, расчета, меры —
Вот и ко мне она пришла.
***
Я вся такая японка.
Правда, на мне не кимоно,
А бразильская футболка.
Однако — пью саке.
Обмахиваюсь веером от грусти.
Кушаю суши с водорослями —
В пику родной белокочанной капусте.
Гляжусь в зеркальце —
Вижу голубые славянские глаза.
Зато на зеркальце —
Журавли на фоне Фудзи скользят.
И потому — я — японка.
И воздушный поцелуй мой
Вдогонку
За тобой летит.
Журавлем сквозь мрамор, бетон и гранит.
И когда настигнет —
Расцветет нежностью сакуры
Самой восточной.
И ты вернешься ко мне.
Знаю. Вернешься. Точно.
***
Взыграл могучий Аквилон. Теперь затих.
Но до сих пор его дыхание на коже.
Как лист дрожит душа. И что же?
Растерянно строчу привычный стих.
Неровность строк томительно тревожит,
Но стройность рифм мне больше не поможет —
Иных путей пойду искать. Иных.
