(Иван Есаулов. Постсоветские мифологии: структуры повседневности. М.: Академика, 2015. 616 с.)
На эту книгу вышел целый ряд рецензий — от восхищенных и благожелательных, хотя зачастую так или иначе полемичных, до откровенно негативных. Главным образом, внимание рецензентов было сосредоточено на первой, написанной на злобу дня части книги — «Мифологии повседневности: форматирование постсоветского дискурса». Вторая часть — «Аксиология русской культуры: статьи, интервью, полемика» — освещалась гораздо меньше. А именно в ней-то, как представляется, и следует искать ответы на столь отчетливо поставленные в первой части насущные вопросы, пути прорыва из трясины структур повседневности. Характерно, что если в первую часть вошли блоговские заметки за два года, то во вторую — статьи за четверть века — с 1991 года. Контраст между разделами усугубляет и язык — публицистически-заостренный, желчно-ироничный и полный «заимствований» из современного жаргона в первой части, и академический, хотя и не лишенный экспрессии, во второй. И вместе с тем, как представляется, разнообразие форм в «Постсоветских мифологиях…» — концептуально-провокативное введение, блоговские заметки с комментариями, статьи, интервью, фрагменты отзывов и рецензий — не мешает, в конечном счете, единству пафоса и магистральных идей книги.
«Постсоветские мифологии…» крайне интересны с жанровой и методологической (если не упускать из виду, что даже первая часть книги — попытка научного взгляда) точек зрения. Как прямых своих предшественников в описании мифов И. Есаулов называет Р. Барта и А.Ф. Лосева, и если по форме «Постсоветские мифологии…» больше тяготеют к бартовским «Мифологиям», то по мировоззрению, — безусловно, к Лосеву, к его «Диалектике мифа».
Рассматривая «постсоветские мифологии», И. Есаулов, сразу же оговаривая невозможность для современника полностью вырваться из контекста его эпохи и сделаться сторонним наблюдателем, стремится посмотреть на окружающий нас ныне мир и на нас самих с позиции «большого времени», ориентируясь на традиции исторической России и «абсолютной мифологии», под которой он, вслед за Лосевым, понимает Православие. Отрадно, что преемственность вековых традиций и аксиология русской культуры звучат не только во второй, филологической, части, но уже в «повседневных» заметках первой. И выражают ее не один голос автора и приводимые им цитаты, но и комментарии читателей, и творческие работы студентов Литинститута — создавая своего рода полифонию.
В контексте книги весьма животрепещущими оказываются статьи, посвященные русской литературе. Соседство с блоговскими заметками еще более актуализирует классику, что особенно важно в наши времена сомнений и тяжких раздумий о том, нужна ли она нам вовсе и почему бы вновь не скинуть ее (ну хотя бы частично) с корабля (подводной лодки или космического спутника — в нынешнем изводе?) современности.
Так каковы же ценности, усматриваемые И. Есауловым в русской классике? Благодать, стоящая превыше закона, соборность, несравнимая с коллективизмом, христоцентризм как стремление к высшему идеалу Личности, упование на возможность пасхального преображения и Воскресения, вера в чудо. И ведь это не просто «категории поэтики» или некие книжно-абстрактные архетипы — это реалии нашего бытия, взятого в «большом времени», и гораздо более реальные и существенные, чем некие сиюминутные и порою выморочные «структуры». Категории эти, как подчеркивает И. Есаулов, не им «выдуманы», не навязаны русской литературе и культуре извне, но органически из нее выведены. Достаточно вспомнить, что Россия — преемница Византийской империи, великой православной державы, — и наличие православных ценностей в нашей культуре перестанет казаться странным. Эти ценности, как показывает ученый, столь глубоко вошли в ткань русского бытия, что проявляются в литературе не только осознанно, но и глубинно, исподволь, порою даже вопреки рациональной воле и установкам писателей.
Характерно, что исследователь не столько декларирует принципы милости и всепрощения, сколько показывает само их присутствие в русской литературе. О произведениях И. Есаулов судит по законам самих произведений — исходя из поэтики, обращаясь к создаваемым авторами художественным мирам. Не пытаясь насильно наложить православные ценности, которые должны прямо декларироваться в жанре проповеди, на текст, тяготеющий к исповеди, он оставляет за автором и его героями презумпцию невиновности, не вынося (и никоим образом не ставя цели вынести) им приговор.
В «Аксиологии русской культуры…», благодаря изначально заданному фокусу видения, в одном ряду оказываются Н.В. Гоголь, С.Т. Аксаков, Ф.И. Тютчев, И.С. Шмелёв… Творчество писателей рассматривается в контексте Slavia Ortodoxa, далеко выходящего за пределы временного отрезка их жизни. Большое внимание исследователь уделяет национальному образу мира, наличию православного кода и культурного бессознательного в поэтике произведений, снимающему кажущиеся противоречия единству поэтического мира. Авангард же, как и любое другое стремление к разложению и деконструкции мира, по И. Есаулову, ведет к смерти, оказывается губительным, причем не только для самих авангардистов, но и для эпохи, их породившей и их превозносящей.
Как представляется, если взглянуть на «Постсоветские мифологии…» безотносительно симпатии или антипатии к личности автора, к принятию или неприятию официальных сегодня доктрин — только потому, что они официальные, — с общим пафосом книги, направленным на освобождение от власти крошки Цахеса, действительное и повсеместное возрождение аксиологии русской культуры, сложно не согласиться. И актуальность, востребованность этой культуры, растущее к ней общественное внимание — как хочется верить — говорит о том, что совсем еще не все сегодня потеряно — и поныне вечные ценности живут не только на бумаге и в памятниках искусства, но и в живой жизни, и в повседневности. И есть еще шанс к возрождению. У всех. Даже у «Хозяев Дискурса».
